Искупление Риза (ЛП) - Палмэрин Мэри И. - Страница 2

Можно сказать, что это некая власть, особенно когда дело касается человеческих жизней. Возможность одному забрать несколько бессмысленных жизней, давая другим еще один шанс. События того рокового вечера кружились в злобном танго в голове Риза. Только одно оставалось неизменным.

Их лица.

Он сидел на стуле в углу говенного мотеля, пыхтя сигаретой и стряхивая пепел на заляпанный коричневый ковер, не сводя взгляда с дверной ручки. Он всегда был безумцем, учитывая его способы выживания. Вокруг было множество людей, но он был тихим монстром. Все, что таилось в глубинах безумия, подогревалось его печальным прошлым. Он редко разговаривал. Только когда был в черной лыжной маске и требовал, угрожая ножом, у дрожащего заправщика деньги. Или нашептывал в девичьи ушки, что монстры действительно существуют. Потому что это правда. И Риз помогал им в этом убедиться. Он заставлял их почувствовать это. Он заставлял их запомнить это каждой истерзанной частью тела. Они не забудут. Когда состояние невменяемости проходило, он частенько произносил речь в своем безумном жестоком мозгу. Приговор и напутствие тому, кто ушел.

Слова, дававшие ему искупление, которого он просил у отца Салливана. Она — единственная, кто может даровать ему это. Ведь она единственная, кто знает правду, скрытую за мерзкой грязной ложью. Но Риз знал: она ненавидит его. Он думал, что тоже ненавидит ее, но ненависть не вызывает таких ощущений.

Ненависть не заставляет член пульсировать от желания. Картины кровавых ужасов не должны делать его твердым, но это так. Часто, лежа в постели с закрытыми глазами, он вспоминал ее крик. Как великолепно он отзывался в его ушах, посылая покалывание по всей коже и покрывая ее мурашками. О, как приятен был это звук! Грубыми кровожадными руками он провел вдоль татуированного живота, как только вспомнил ту ночь. Вспомнил, как ее полные окровавленные губы восхитительно приоткрылись, когда она просила его остановиться и пощадить ее. Этого оказалось достаточно, чтобы он скользнул рукой под пояс старых изодранных джинсов. Он крепко сжал свой член, жестко, до боли работая кулаком, пока взорвавшийся кошмар не выплеснулся из него. Ненависть так не ощущается, не так ли? Нет, ненависть — это нечто более глубокое, более дикое и мрачное. Риз знал, на что похожа ненависть. В конце концов, он в состоянии порвать с этим и остановиться. Но демоны так просто никогда не перестанут одолевать его.

Даже когда недостойные сердца прекратят биться, и реальная жизнь вытеснит ночные кошмары, они всегда будут напоминать ему о первой встрече со смертью.

Риз мог бы забрать ее жизнь в ту ночь вместе с остальными. Но не стал. Вместо этого он отпустил ее. Она достойна второго шанса, и это будет постоянно терзать его. Теперь этот второй шанс будет постоянно преследовать его, заставляя подвергать сомнению поглотившую его тьму. Извращенность, которой он поклонялся. Он жил с этим десять лет, а его сердце все еще стремилось к ней. Он желал бы не вспоминать тех эпизодов, полных отвратительных действий и губительных ударов. Но к ней он чувствовал определенную нежность. То, как она дергалась под ним, крича ему прекратить. То, как она дрожала и умоляла прекратить их мучения. Но маленькая глупышка не понимала одного.

В глубине души они этим наслаждались. Риз тоже.

Двадцать долларов. У Риза в кармане джинсов было только двадцать долларов. У него не было бумажника или водительских прав. Это значило бы быть реальным человеком. Быть реальным означает быть открытым. Открыться — значит, снова оказаться в аду, который он покинул десять лет назад. Чем дольше он находился вдали от нее, тем сильнее жаждал увидеть лицо, которое было нужно ему как воздух, чтобы выжить.

Он сломается — это только вопрос времени. Той ночью он окончательно разбился на миллиарды осколков. Постоянное возвращение к тем зловещим событиям и каждое совершаемое безнравственное преступление понемногу заполняли его однообразное существование. Но он не сожалел и не хотел освобождаться от этих грехов. И только от нее он желал чего-то вроде компенсации. Чем больше он думал об этом, тем больше свирепел.

Время, определенно, не помогало. Изоляция от мира не помогала его душевному состоянию. Риз всегда был один, за исключением того времени, когда играл в Бога или ангела. Таким они его не видели. Он был тихим монстром, о котором любящие родители предупреждали их. Один простой нелюдимый взгляд его ледяных голубых глаз способен остановить сердце. Этот взгляд способен заставить непокорную женщину подчиниться его леденящим кровь условиям, когда все, что она хочет, — это обнять плюшевого мишку, словно она снова шестилетняя девочка. Но было в нем что-то, оказывающее влияние на женщин. Это делало их грязными, они чувствовали себя виноватыми за то вожделение, которые испытывали в подобной ситуации. Да, Риз заставлял их цепенеть, но также делал их влажными и неспособными сопротивляться.

Благодаря его постоянным поискам других девушек, похожих на одну единственную из прошлого, он не прекращал бессмысленные убийства. После перенесенных страданий жизнь неизмеримо изменилась. Но его сердце осталось прежним. Искупления и прощения, которых он так жаждал будучи ребенком, больше не существует. Он знал: единственное, что может сделать их реальными, — это слова прощения от нее.

Он не сможет остановиться, пока не получит ее прощения.

Путь убийств скоро погубит Риза. Как печально и нелепо, что однажды возникшее желание спасти душу превратило человека в ничто. Он был просто оболочкой, существующей в ненависти и нуждающейся в одиночестве. Тем не менее, она была тем единственным, что поддерживало искру надежды в сохранившемся у него осколке сердца.

Риз много раз пробовал, но терпел неудачу в попытках остановиться. Он оказался в небольшом продуктовом магазине на стоянке автомобилей. Парковка не была пустой, там было около полудюжины машин. Было около половины восьмого вечера, надвигающиеся сумерки ему на руку. Он сидел в ожидании, выискивая девушку, которая соответствовала бы его пристрастиям. Вот, наконец, и она: двадцати с чем-то лет, с кудрями цвета воронова крыла, вышла из продуктового магазина и пошла через стоянку, неся в обеих руках полные сумки. Совершенно незнающая и неподозревающая, что ее судьба находится всего в двадцати шагах, оскалив острые зубы. Он может убить и сделает это. Ее жизнь была в его руках, но она не знала этого.

От этих мыслей Риз улыбнулся, понимая, что не в состоянии управлять потребностью забрать очередную девушку, напомнившую ему о ней. Нет. Он должен утолить голод, начинавший роптать глубоко внутри. Тот самый, что убил его и остальных. Если бы они были живы, он сбежал бы. Даже если бы он позволил их сердцам биться, их души все равно бы умерли со временем. Девушка не может испытать подобное и продолжать жить нормальной жизнью.

Она чувствует себя грязной. Никчемной. Пропитанной бесовским ядом, от которого не вправе отказаться. Риз был на грани полной потери рассудка. Он с трудом сохранял баланс, но спустя какое-то время нормальность ушла в небытие, и безумие захватило его в крепкие объятия, заставляя почувствовать себя не более чем бесполезным маленьким мальчиком, потерявшим разум десять лет назад.

Риз поднял взгляд, понимая, что настало время для его «благой» миссии. Он несколько раз погладил через грязные рваные джинсы свой затвердевший член, и поскольку девушка была всего в нескольких шагах, пришел к выводу, что она направляется к машине. Черный седан, припаркованный под фонарем, был покрыт каплями летнего дождя, пролившегося час назад. Риз знал: нужно действовать быстро. Проницательные глаза смогут видеть его лицо. Внимательные уши могли услышать ее крик. У него были секунды, чтобы решить, как он схватит ее.

О, как это невероятно: ее жизнь, ее судьба, она сама навсегда в его руках. Он еще не мог видеть ее лица, чтобы решить: привлекательна она или нет. Но это не имеет значения. Ее кожа была бледна, и волосы были такие же темные, как и у нее. Он очень надеялся, что эта будет плакать и сопротивляться, как и она. Умолять его прекратить и отпустить невредимой. Риз снова улыбнулся. Он не сделал бы этого. Он был поборником справедливости. Так он демонстрировал миру результат того безумства, через которое прошел.