Искупление Риза (ЛП) - Палмэрин Мэри И. - Страница 7

Не могло быть все всегда хорошо. Мир — это не цветущие сады с усыпанными лепестками роз дорожками. Мир — это священники, которые не обращают ни на что внимания и убеждают людей замаливать свою боль. Свои несчастья. Потому что, если ты хочешь стать примерным мальчиком-католиком, то у тебя нет права на ошибку.

Риз взглянул на ее красное платье, едва прикрывающее колени. Белые кружевные носочки перепачканы. Мысленно он вернулся чуть назад, и в голове возник образ Рен, сидящей на качелях. Он почти улыбнулся, но радость — та эмоция, которая не задерживалась в нем надолго. В этом мире не осталось ничего хорошего. Его отец умер. А самому ему осталось только потихоньку сходить с ума, выступая в качестве напоминания того, почему мир был настолько плохим.

Вперед-назад… она раскачивалась так элегантно, изящно. Так кротко. Они жили под одной крышей больше четырех лет, но Риз почти не разговаривал с ней. Ему хотелось, чтобы она по его глазам могла понять, что он не так плох, как говорит о нем Чарли. Но ее слезы заставили его изменить свое мнение на этот счет.

Он был плохим мальчиком.

Риз наклонился и коснулся ссадины на ее колене. Воспоминания о том, как она упала с качелей, завладели его воспаленным неокрепшим сознанием. Риз попытался стряхнуть их с себя — плохие воспоминания, прорывающиеся на поверхность — потому что в его мире они всегда побеждали. Всего одно мгновение — ему больше и не нужно. Всего одна секунда благопристойности, чтобы Риз смог осознать — оно того стоит. Быть хорошим.

— Рен, — выдохнул он. От его голоса ее рыдания усилились. — Не бойся меня. Я не плохой. Клянусь.

Рен ничего не ответила, а вместо этого просто продолжила плакать, сильнее прижимая колени к груди, не желая оставлять свое безопасное место. Риза начала охватывать злость — нормальное для него состояние. Он сильнее вцепился в ее пораненное колено. Ему всего лишь хотелось, чтобы она обратила на него внимание. Заметила его. Поняла, что он не был таким, как говорит про него Чарли.

Он был обычным мальчиком.

Потерянным мальчиком.

— Рен, — повторил он снова.

Риз видел перед собой ангела в черных лакированных туфельках, запачканных в песочнице на заднем дворе. Топот тяжелых шагов грозил уничтожить его порыв великодушия. Но Чарли прошел мимо и вскоре его шаги затихли. Нужно дать ей понять, что он не плохой мальчик. Плохие мальчики не извиняются. Плохие мальчики не целуют ссадины. Плохие мальчики не держат за руку.

Риз наклонил голову и прижался своими распухшими губами к ее колену, к ране на коже. Ее слезы остановились. В этот момент он понял: то, что настойчиво крутилось в его мозгу, — правда. Он не плохой. Он способен на сострадание. Мир вокруг не так уж плох, потому что Рен не оттолкнула, не закричала на него.

Нет.

Она перестала плакать.

Перестала дрожать.

Он представил, как мягкие пряди ее волос будут касаться его кожи, когда он поцелует ее разбитый лоб. Риз отстранился от ее колена и почувствовал влагу на губах. Он нахмурился, охваченный смущением, пробуя на вкус теплую жидкость. Рен медленно подняла взгляд, и ее карие глаза встретились с его голубыми. Риз схватил ее маленькую ручку и крепко сжал, словно от этого зависела его жизнь. Скользнув языком по своей разбитой губе, он слизал кровь Рен. Она отдавала медью — уникальный вкус, который он не забудет никогда. Такой восхитительный. Такой чистый. Принадлежащий исключительно Рен. Он с трудом сглотнул. Урчание в желудке прекратилось, потому что голод, происхождения которого он не понимал, был утолен.

— Я не плохой, — умолял он дрожащим голосом, глядя ей в глаза. Ему хотелось набраться смелости, чтобы протянуть руку и исцелить рану на ее лбу, но что-то его останавливало. Слова слетели с его губ, словно Риз находился в исповедальне перед священником, который до обожания любил его за то, кем он был. За все его ошибки. За шрамы прошлого.

Ее карие глаза сулили ему надежду, и десятилетний Риз, находясь так близко к потере всего, захотел быть добрым. Ее покрытое слезами лицо было таким прекрасным, что причиняло ему боль. Сердце Риза замерло, дышать стало тяжело. Так ощущается любовь? Он много раз до этого смотрел на нее, но никогда не возникало ничего похожего на то, что случилось сегодня. Они стали свидетелями того, насколько все может стать плохим. Но в эту секунду, несмотря на происшествие на тех скрипучих качелях, Риз надеялся, что Рен не считает его плохим.

Звук тяжелых шагов, угрожавших их раю, прорвался через дверь. Риз должен был еще раз ощутить этот вкус, прежде чем доброта снова скроется под слоем грешной грязи. Нет. Нет. Он не мог в это поверить. Она не думала о нем так. Не отдавая себе отчета, Риз наклонился и прижался губами к ее губам. Его лицо стало влажным от ее слез, и все, о чем мог думать Риз, — как же восхитительно принять крещение чем-то настолько живым и чистым. Чем-то особенным. Потому что он не достоин благословения.

Он плохой.

Но она так не считала.

Дверь в их общую спальню распахнулась с ураганной силой, и Рен отстранилась от его губ. Она снова скрючилась в той же позе, прижав к груди колени. По ее невинному перепачканному лицу вновь потекли слезы.

— Что ты делаешь? Не тронь ее! Мать твою, не прикасайся к ней! — выкрикнул Чарли, подбегая к Ризу. В нем бурлила смесь ярости и полного отвращения. Грубые черты лица были искажены, темные глаза стали чернее ночи. Он был готов на убийство, ведь плохой грешный мальчик прикоснулся к его маленькой девочке и должен за это поплатиться. Чарли схватил Риза за ворот рубашки, без особых усилий поднимая над полом. Риз взлетел в воздух, его потертые теннисные туфли болтались над скрипучим полом спальни. Воздух покинул легкие, и он пытался удержать свой взгляд на Рен, но зрение затуманилось, потому что происходящее было выше сил его маленького детского тела.

Затем последовал удар. Потом еще один. И еще.

— Ты отвратительный гребаный сопляк, Риз! Ты мерзкий ублюдок! — рявкнул Чарли, швыряя его на жесткий пол.

Воздух в очередной раз покинул легкие Риза. Сопротивляться было бесполезно: его детское тело против девяносто килограммового взрослого мужчины. Он умел справляться с болью. Мог даже ответить на грубые ругательства, но не на глазах у Рен. Он почти убедил ее. Это было видно по ее глазам — она почти поверила, что он хороший.

— На некоторое время тебе предстоит почувствовать себя в аду, гадкий мальчишка. Подумать о своих грехах и помолиться Богу, чтобы на тебя снизошло покаяние.

Риз и не ожидал увидеть за спиной Чарли свою мать. Скорее всего, она уже допила свое освященное церковью вино и вырубилась на кровати. Так было всегда. Для Риза все становилось еще ужаснее, когда она спала или, вернее, была в бессознательном состоянии.

Чарли схватил Риза за предплечье — очень сильно — и, словно тряпичную куклу, поволок к двери, которую мальчик ненавидел. Он пытался убедить себя, что бояться нечего. Что он бесстрашный и непобедимый.

Но это была ложь.

Подвал был страшным сном его жизни.

Подвал — это место расплаты за грехи.

Подвал — это место, где ему предстояло познать боль. Запомнить ее. И понять, что Бог — это гребаная насмешка.

— Подумай о том, что ты сегодня сделал, Риз. Поразмысли над этим там, внизу. Осознай, насколько гадким мальчишкой ты был. — Чарли потянулся к дверной ручке из слоновой кости и медленно повернул ее. За открывшейся дверью его встретила кромешная тьма. Риз знал, что лучше не сопротивляться. От этого будет только хуже. Начни он бороться, и Чарли оставит его там на гораздо больший срок. Это все равно что бабочке бороться с чудовищем. Поэтому Риз смирился, но хорошо запомнил эту науку. Однажды он вернется, и красота бабочки победит жестокость зверя.