Счастливчик (СИ) - Солодкова Татьяна Владимировна - Страница 66

Как примерный мальчик, откладываю ложку, вытираю губы салфеткой и только после этого вежливо уточняю:

— О том, что ты перевела рабочих под землю на постоянной основе?

Глаза Гая становятся огромными, и он спешит опустить голову пониже, чтобы мать не заметила его удивления.

Пожимаю плечами.

— Нина, — идеальные сыновья не врут, не так ли?

Глаза Изабеллы сужаются, она бросает недовольный взгляд в сторону, где расположились на ужин Мила и ее дочь.

— А что? — "удивляюсь". — Ты же хотела, чтобы мы общались? Я позвонил Нине, спросил, как дела, поинтересовался последними новостями. Она мне рассказала.

Изабелла переводит пристальный взгляд на меня, снимая мишень со спины Нины.

— То есть ты ей сам позвонил?

— Конечно, — вру и глазом не моргнув. — Нина — приятная собеседница.

Изабелла хмыкает, но версию принимает.

— Надеюсь, ты понимаешь, что мои действия — последствия твоего возмутительного поступка?

— Понимаю.

— И понимаешь то, что поступить иначе я не могла?

Как же она могла обойтись парой пощечин? Нееет, без убийства тут никак нельзя.

— Понимаю.

— Вот и хорошо, — Изабелла улыбается, но лишь губами, в глазах по-прежнему предупреждение. — Вы оба — мои дети, и ваша безопасность превыше всего. Сейчас тебе кажется, что там остались твои друзья, но это не так. Вы теперь по разные стороны. Кто ваша мать, известно всем. На меня могут давить через вас или же просто навредить вам ради мести мне. Это, надеюсь, тоже понятно?

— Вполне, — подтверждаю.

— Я рада, — кивает Изабелла.

— А охрана? — спрашиваю.

— Что охрана? — хмурит брови.

— Гай говорил тебе, как мы сбежали? — поясняю свой вопрос. — Не через дверь, а по крыше. Надеюсь, ты заодно не решила проучить охрану, которая контролировала выход?

Смотрит оценивающе.

— А что? Тебе их жаль?

— Не хочу лишних жертв, — говорю на этот раз искренне. — Это моя вина: и то, что сбежал, и то, что взял с собой Гая, — мальчик вскидывает голову, но я бросаю в его сторону предостерегающий взгляд, и он послушно не вмешивается, хотя, по нему видно, ему ужасно хочется высказаться.

— Я учту, — отвечает Изабелла, чтобы это ни значило. Вытирает губы и встает. — После того, как доешь, иди в свою комнату, — говорит мне, — я зайду к тебе через час. А ты, — мягко касается спины Гая, — обещал доделать задачу по математике, помнишь?

— Угу, — вздыхает мальчик.

— Завтра проверю, — обещает Изабелла, после чего направляется к двери.

— Давно ее не видел такой злющей, — шепчет Гай, стоит ей выйти из столовой. Кашу он тоже так и не доел.

— Она не на тебя злится.

Его щеки розовеют.

— И на меня тоже, — признается.

— За то, что сбежал со мной? — предполагаю.

— Нет, — мотает головой, будто это вообще не причина для гнева матери. — За то, что спросил, зачем она мне врала про преступников, отбывающих свое наказание на Пандоре.

Да уж, что у нас с ним общее, так это неспособность мудро промолчать, когда нужно.

— И что она сказала? — интересуюсь.

— Что я пойму, когда вырасту.

Хмыкаю. Отличный ответ сыну, что тут скажешь?

— Так себе объяснение, правда? — подмигиваю.

— И я так подумал, — вздыхает Гай. — Все, не могу это есть, — отставляет от себя поднос и вскакивает на ноги. — Я побегу, там задачка сложная.

— Помочь? — предлагаю. С математикой у меня вроде нет проблем.

Брат смотрит на меня так, будто я предложил ему выкрасть у корпорации тонну "синего тумана".

— Сделать за меня математику? — переспрашивает ошарашенно. — Это же нечестно.

Боже, Изабелла, как у тебя получилось воспитать такого ребенка?

— Ладно, — не настаиваю, — тогда беги.

Он убегает, а я вываливаю в бак для отходов почти не тронутую еду с обоих подносов.

Изабелла сдерживает свое обещание (или угрозу) и приходит в мою комнату уже тогда, когда я решаю, что она не появится. Ее пиджак распахнут, открывая вид на тонкую красную блузку с миниатюрными пуговицами и крупный круглый кулон, а в руках она держит бутылку и два стакана.

Удивленно приподнимаю брови, уставившись на прозрачную бутыль со знакомой мутной жидкостью внутри. Да быть не может.

Изабелла прослеживает мой взгляд.

— Да, с вашего корабля, — кивает. — Отличная вещь. Спрашивала, кто варил. Не признаются. А я предложила бы куда более выгодные условия труда, если бы он или она приготовили еще, — значит, Томас решил не бросать своих ради сомнительных привилегий. — Кстати, ты не знаешь, чья работа?

Пожимаю плечами.

— Я недолго пробыл на "Ласточке", — если Томас предпочел промолчать, не мне его выдавать.

— А, ладно, — отмахивается и каким-то неловким движением захлопывает дверь. — Не хочешь, не говори.

Да она уже пила.

Изабелла ставит бутылку и стаканы на прикроватную тумбочку, берет стул, поворачивает его задом наперед и садится, сложив руки на спинке. Поднимает голову.

— Ну, чего стоишь? Присаживайся.

Она не просто пила, а немало.

Сажусь на кровать, а Изабелла наливает по четверти стакана.

— Выпьем за встречу? — приподнимает свой.

Ее поведение настолько неожиданно, что соглашаюсь:

— Выпьем.

Она протягивает мне стакан и вдруг замирает, не донеся его до моей протянутой руки. Хмурится.

— Тебе ведь можно пить? Ты уже совершеннолетний?

— По законам Лондора — да, — киваю.

— Чертов Лондор, — вздыхает Изабелла, но стакан отдает. — Не смотри на меня так, — морщится. — Знаю я, знаю, что ты уже взрослый. И чтобы пить, и чтобы… — не заканчивает фразы. — Выпьем?

Сама чокается с моим стаканом и залпом выпивает варево Томаса. Снова морщится, но на этот раз от крепости напитка и нетерпеливо смотрит на часы на экране своего коммуникатора.

— Сейчас Мила принесет закуску, — поясняет в ответ на мой недоуменный взгляд.

— Ты решила напиться? — спрашиваю.

— И поговорить, — кивает. — А что делать, если у нас с тобой по-другому не клеится?

Оригинальный материнский прием — напиться вместе с сыном. Что-то Морган ни разу не предлагала мне алкоголь — у нас с ней и так не было проблем с общением.

— Что? — тут же читает по моему лицу. — Не так должна вести себя образцовая мать?

— Это не худший из твоих поступков в роли моей матери, — отвечаю. Раз уж ей хочется поговорить начистоту — пожалуйста.

Наверное, все опять написано у меня на лице.

— Если бы ту дуру сегодня не пристрелили, остальные бы не угомонились, — говорит.

Дуру, значит?

— Ты хоть знаешь, как ее звали? — спрашиваю сквозь зубы.

Пожимает плечами.

— Роза… Розалия… Розарио… Нет, не помню. Смысл? Мы их кремируем. Никаких кладбищ и табличек.

Теперь и я выпиваю залпом.

— Думаешь, я чудовище? — вопрос звучит очень обыденно.

— Иногда, — признаюсь. — Часто, — добавляю, подумав.

В этот момент в дверь стучат. Изабелла собирается встать, но опережаю ее и иду открывать.

На пороге Мила с подносом, на нем — сухарики и какие-то орешки.

— Спасибо, — благодарю, принимая поднос из ее рук.

— Все хорошо? — спрашивает одними губами.

Знал бы я сам, хорошо это или плохо, но мы с Изабеллой впервые разговариваем мирно. Значит, хорошо.

Киваю и закрываю дверь.

Изабелла тут же тянется к орешкам, стоит мне поставить поднос рядом с бутылкой.

— Последняя поставка, — комментирует. — Мои любимые. Ешь, ешь, правда тощий совсем. Еду-то, которую набрал, наверняка, выбросил, стоило мне уйти?

— Выбросил, — подтверждаю.

— Упрямый, прямо как он, — вздыхает и снова наливает.

Кто такой "он", и так понятно.

— Гай сказал, у тебя его фото в комнате, — решаюсь, пока она готова говорить, а ее язык развязан алкоголем.

— И тут…

Изабелла тянется к кулону на своей груди, щелчок, и тот открывается. Там действительно фото моего отца, совсем еще молодого. Он и погиб молодым, в двадцать девять лет, но тут Александр Тайлер еще совсем мальчишка.