Балтийская Регата (СИ) - Ант Алекс - Страница 7

Но вернемся к нашим влюбленным на которых свалилось чудо — счастье любви. Совсем не кстати, в неурочный час и в дичайшее время, будто время бывает иным. Между ними возникла такая нежная и крепкая связь, что они иногда почти теряли сознание от щемящей боли в груди и не сговариваясь, одновременно, бросались друг к другу в объятья. Во всём мире бушевала война, миллионы людей сошлись на фронтах в кровавой битве и, бессильные что-то изменить, барахтались в собственном дерьме и крови, иногда моля Богов о пощаде. Но Боги были глухи к мольбам и вершили судьбы и маленьких, и больших, и сильных, и старых, и убогих, и гениев с необыкновенной жестокостью и маразматической жаждой крови, как конченые, оскотинившееся маньяки. И казалось, только их они забыли в своём остервенелом отупении. Просмотрели, пропустили для них глоток жизни, любви и простого человеческого счастья. Дни пролетали, как минута, а недели как часы.

В середине октября его вызвали в третий отдел базы. Войдя в здание, он сдал свой ТТ и спросил дежурного как пройти в кабинет, указанный в вызове. Дежурный вызвал краснофлотца и приказал тому доставить младшего лейтенанта в кабинет номер 17. Вооруженный часовой повёл Банщика, как обычно водят арестованных, и тут лейтенант немного струсил. Однако скоро всё разрешилось, само собой. Его привели в маленькую комнатку и усадили за стол. Вскоре пришел офицер без знаков различия, то что это именно офицер и не маленького звания Банщик как-то понял сразу, вскочил со стула и хотел было доложится, но не знал, как начать. Офицер нетерпеливо усадил его жестом и достал тонкую папочку в которых обычно хранят личные дела. Он открыл папку так, что Банщик не мог видеть какие документы, находятся в ней и стал задавать вопросы. Вопросы были самые разные и касались всей не долгой жизни Волочкова. На вопросы младший лейтенант отвечал подробно, но без суеты, выбирая наиболее точные слова и стараясь донести мысль в наиболее сжатой форме. В самом конце разговора офицер спросил о довоенной специализации Банщика, а затем спросил, как и при каких обстоятельствах тот получил медаль. Младший лейтенант рассказал всю правду и про буксир, и про баню, и о том, что его не было на борту во время налета. Офицер хмыкнул, улыбаясь, и закончил:

— Да, мы так и предполагали. Знаешь, парень, если бы ты сейчас соврал, я бы тебе не поверил и отклонил бы твою кандидатуру. Ну, а раз так, я тебя сейчас крестить буду, — улыбнулся офицер.

— Будешь ты у меня отныне Банщиком.

— Кем? — опешил Волочков.

— Твой позывной и твой псевдоним отныне и присно, и во веки веков Банщик. — пояснил офицер и опять как-то, по-доброму, улыбнулся.

— Теперь слушай приказ, младший лейтенант.

Банщик встал по стойке смирно.

— Получить паек на три дня и завтра в 18.00 быть на причале, куда приходит катер, идущий на Ленинград. Вы всё поняли?

— Так точно, Товарищ…

— Майор.

— Так точно товарищ майор! — отчеканил Банщик.

Офицер вызвал охрану, которая и вывела Банщика за ворота, попутно отдав дорогой его сердцу пистолет ТТ.

Сойдя с крыльца, младший лейтенант, по совместительству, теперь ещё и Банщик застыл в некотором когнитивном диссонансе, вызванном потоком информации и чувств полностью взаимоисключающего свойства. Он не видел и не слышал происходящего вокруг. Желание постоянно находится рядом с любимой вызвало обратный эффект и его теперь отсылают куда-то. А куда, собственно отсылают? Впрочем, это уже даже не важно в принципе, ибо мир нежности и любви рушился на глазах.

— Но я её даже не повидал! — Вдруг с ужасом подумал он.

Эта мысль прогнала ступор и включила желание всё моментально изменить, или хотя-бы создать предпосылки к быстрой встречи с любимой. Oн побежал, побежал так быстро, как мог, побежал в расположение своего взвода. Это поведение психиатры называют кататонией, оно характеризуется моментами ступора, внезапно сменяющимися моментами быстрой деятельности, если я не ошибаюсь. Короче, Банщик явно на некоторое время сбрендил, у него капитально поехала крыша.

Пробежав пару кварталов в темпе, не уступающем бегу человека, за которым гонится бык, он стал немного приходить в себя. Живительное действие спорта стало оказывать на организм молодого человека свое целительное воздействие. Спорт вообще много значит в нашей жизни. Особенно усталость. «Своим долголетием я обязан спорту, я им никогда не занимался.» Сказал, в своё время, согласно легенде, Уинстон Черчилль, премьер министр Великобритании. Видимо, он никогда не опаздывал из увольнения в Кронштадте и вёл жизнь тихого сухопутного хомячка, и даже никогда не бегал в туалет при внезапных приступах диареи или в бомбоубежище во время воздушной тревоги. Как я подозреваю не без оснований, ему не позволял так себя вести статус великого политика.

То ли дело военно-морская крепость Кронштадт. Удивительный город бегущих матросов, солдат и младших офицеров, особенно в последние минуты до окончания увольнений. Бегут все и везде, кроме прекрасных дам, одномоментно остающихся в гордом одиночестве. В прочем любая дама в Кронштадте воспринимается примерно, как обезьяна на северном полюсе. Все глазеют на неё, а вовсе не на бегущих защитников Отечества. Поэтому бегущий младший офицер в этом городе воспринимается так же органично, как пьяный гопник в любом другом.

Банщику и вовсе повезло. Он, находясь в ступоре, не слышал начавшегося сигнала воздушной тревоги. Поэтому он совершенно не выделялся на фоне бегущих людей, правда он бежал совершенно в другую сторону, но это, право, такие мелочи, что никто на это не обращал внимания. Праздных зевак в пределах видимости не наблюдалось почему-то вовсе, видимо все они были чем-то заняты именно в данный момент быстротекущей жизни.

Надо заметить, что после первого налета авиации Геринга на крепость, в ходе которого безвременно и гордо погиб легендарный буксир Банщика, асы Люфтвафе больше так бесбашенно не рисковали. Во-первых, их армады засекались новым локатором на раз. Во-вторых, храбрые Сталинские соколы теперь уже зорко несли свою службу, а асы зенитного огня на берегу и на кораблях разносили в пух и прах жалкие летательные аппараты супостатов. Редко кто из совершенно уж бесшабашных пилотов рисковал долететь до середины Маркизовой лужи и сбросить там бомбы. Почему-то практически все старались оглушить побольше рыбы в заливе или углубить фарватер, ведущий к городу на Неве. Бывали, конечно, исключения из правил, но они только подтверждали эти самые правила, покрывая чистые от застройки болотистые места острова Котлин обломками своих самых совершенных самолетов.

Но порядок он не только орднунг в Германии, но и порядок, собственно, в России, простите, в СССР на то время. Все неслись, сломя голову, к любой щели, если кому-то это не понятно, могут попрактиковаться в любой горячей точке планеты, где еще и сегодня, в дичайшее время, в очередной паскудной войне производится бомбометание.

Банщик на последнем дыхании добрался до расположения своего взвода. Там уже все знали о его переводе и старшина взвода, к которому переходил жезл фельдмаршала, деятельно пересчитывал шанцевый инструмент в подсобке, а именно считал метла по веточкам, лопаты по бревнышкам, а крючки для швартовых по загогулинкам. Здесь всё было в порядке и никого не колыхало, что корабли КБФ в разнобой палят вверх, ставя зенитный заслон. Видимо все считали, что это салют в честь сменяемости власти. Ему тут нечего было делать. Oн просто, взяв в каптерке пустой сидор — мешок, пошёл получать на себя трехдневный паёк, попутно поставив свою подпись в акте приёма-передачи вверенного ему Родиной имущества взвода. Прощайте бесконечные швартовки и физкультурные упражнения с метлами на причале от 08.00 до «во-о-он того забора».

На продуктовом складе было холодно и полутемно, пахло хлебом, колбасой и перегаром. По воинским понятиям было вполне себе уютно. Тут тоже уже всё знали и без промедления отсыпали в сидор Банщика всего, что и составляло этот самый паек на три дня. От своих щедрот полненький старшина выдал «уходящему за фронт» (выражение немного позабавило Банщика, но вовсе не встревожило) лейтенанту аж четыре банки тушёнки. Проблемы со снабжением продуктами уже здорово ощущались. Бадаевские склады уже благополучно сгорели и город Ленина с конца августа уже был в блокаде, уже готовился к надвигающемуся голоду. С середины июля были введены продуктовые карточки, но нормы ещё пока были нормальными.