Дети Спящего Ворона. Книга первая (СИ) - Аэзида Марина - Страница 4

Вначале голос дрогнул, но договорить удалось твердо. Пусть она преступница, но лучше вести себя достойно, а не как перепуганное ничтожество.

– Что ты сделала?

– Я пришла с оружием.

– Верно ли, что ты пролила кровь собрата и сделала это внутри круга?

Данеска непроизвольным взглядом окинула толпу и – наткнулась на ночного возлюбленного. Он стоял в первых рядах и смотрел на нее, слегка нахмурившись, поджав губы. Неясно, что выражает его лицо: не презрение, но и не сочувствие. Любопытство? Недоумение? Разочарование? Не угадать...

Лучше бы она его не видела, потому что из-за этого мужчины сердце забилось быстрее, в горле пересохло и как будто стало нечем дышать. Почти-спокойствие, которое Данеска вернула с таким трудом, ее оставило. Вот-вот она не выдержит, опустит голову и заплачет, как маленькая, этим опозорив себя еще сильнее.

– Верно ли? – переспросил старейшина, повысив голос.

Ой, она же так и не ответила на вопрос, да и сейчас язык не слушается, будто онемел.

– Верно?! – он шагнул к ней

– Да, да, верно! – выкрикнула наконец Данеска и не узнала свой голос, таким надтреснутым он показался.

– Есть ли тебе оправдание?

Увы... В другом месте, в другой день она могла бы даже убить Тахейди за то, что пытался взять ее против воли, и никто бы не осудил. Но не здесь, не сейчас.

– Только испуг и глупость... Но они не оправдание... – прошептала Данеска.

– Громче.

– Мне нет оправдания.

– Готова понести наказание?

Можно подумать, у нее есть выбор!

– Да.

– Пусть так и будет. Ты ответишь кровью за кровь. Ты пришла с кинжалом – и кровь твоя прольется от кинжала.

Неожиданности не случилось. Теперь ее правую щеку навсегда обезобразит глубокий неровный шрам, который каждому скажет: некогда она нарушила священный запрет.

Старейшина достал кривой жертвенный нож – единственный, дозволенный на празднике, – воздел его к небу, потом ударил в медную пластину и сказал:

– Назови себя, женщина.

Этого мгновения она боялась едва ли не больше, чем того, когда зазубренное лезвие рассечет кожу. Сейчас даже те, кто не знал ее в лицо, узнают: дочь каудихо талмеридов – преступница.

– Назови. Себя, – повторил старейшина.

– Дан..не... – губы трясутся, голос дрожит – и слова не выговорить. Она сглотнула комок в горле, собралась с духом и на одном дыхании выпалила: – Данеска из клана Каммейра, дочь главы клана и каудихо Андио Каммейры.

Толпа на миг застыла, потом по ней пронесся ропот и стих, а Данеска снова наткнулась взглядом на небесного мужа. Наткнулась – и обмерла, на мгновения даже позабыв о собственной беде.

Что с ним? Лицо и губы побледнели, кулаки сжимались и разжимались, он не сводил с нее глаз, и в них полыхала странная смесь ярости, боли и страха.

Вот он быстро шагнул вперед, отодвинул кого-то и перевел взгляд на старейшину – в это время его лицу уже вернулся нормальный цвет.

– Стойте! – сказал небесный муж. – По закону ее вину может на себя взять кто-то другой. Пусть это буду я. Я пролью свою кровь вместо нее.

– Что?.. – прошептала Данеска.

По толпе прокатился шепот.

– Такое возможно, – протянул старейшина, – но в вас должна течь кровь одного клана.

– Знаю.

– Тогда назови себя.

– Виэльди из клана Каммейра. Сын главы клана и каудихо Андио Каммейры.

Мир зашатался перед глазами, закружился, заполыхал в пламени священного костра и сгорел.

Данеска лишь чудом устояла на ногах.

Брат учил ее стрелять из лука и ездить верхом, называл мышкой за маленький рост, прогонял, когда она пыталась увязаться за ним и его друзьями в степь – а еще защищал от мальчишек и старших девочек.

Вот и сейчас защитил: не от детей – от взрослых и от ее собственной дурости.

...Виэльди... Ну как же так?!

Сейчас он всходил на возвышение у костра и не смотрел на Данеску, потом вовсе отпихнул ее и повернулся к людям.

– Нож! – воскликнул он и протянул открытую ладонь к старейшине. – Закон говорит: я могу сделать это сам.

– Так и есть.

Старик вложил клинок в его руку, Виэльди сжал пальцы и одним быстрым, почти неуловимым движением полоснул себя по щеке. Брызнула кровь, заструилась по лицу и шее, закапала на землю. Он не пытался ее остановить: замерев, смотрел куда-то вдаль, а затем, чуть покачнувшись, отошел от костра и бросил через плечо:

– Долг уплачен.

Данеска не знала, что ей сейчас делать. Идти за ним или затеряться среди людей? Как ни поступи, все будет неправильно... Все уже было неправильно. Начиная с проклятой ночи и заканчивая не менее проклятым утром.

Она помедлила, потом все же отправилась за братом. Люди расступались перед ними, как перед зараженными смертельной хворью, а Виэльди, словно почувствовав, что Данеска идет за ним, остановился. Даже не повернув головы, сказал, точнее, приказал:

– Бери коня. Едем домой. Сейчас мы здесь нежеланные гости.

Какой сухой, ледяной голос! Но чего она ожидала? Нежный возлюбленный превратился в строгого брата... на которого она уже никогда не сможет смотреть, как на брата.

Данеска добиралась до Красногривого, будто сквозь туман, а когда добралась, обхватила конскую шею, уткнулась в нее, вдохнула теплый запах и расплакалась. Ничего не хотелось делать: ни идти, ни ехать, ни говорить. Еще лучше – ничего не видеть и не слышать.

Она вздрогнула от окрика:

– Не медли!

Виэльди. За грубостью пытается спрятать собственные боль и стыд...

Данеска украдкой вытерла веки и, не оглядываясь, вскочила на коня. Путь домой будет мучительным. Не из-за тягот пути – из-за тяжести на сердце. Как ей отныне смотреть на Виэльди и – не вспоминать? Небесного мужа, ласкового любовника...

Когда они выехали, солнце поднялось высоко, высушило слезы и теперь слепило глаза. Размеренный перестук копыт и треск кузнечиков успокаивали, зато безмолвие угнетало. Услышать бы свой голос или голос Виэльди, но брат ехал в шаге впереди и молчал. Он до сих пор не вытер кровь, и она запеклась в багровую, испещренную трещинами корку.

– У тебя кровь остановилась... корка теперь... Виэльди... Счистить бы, – какой же робкий у нее голос!

Он промолчал. Данеска думала, вообще не ответит, но все же он ответил или, скорее, выдавил:

– Остановилась и ладно.

Он так и не оглянулся, но почему Данеску это волнует? Ведь и ей страшно смотреть ему в глаза.

К закату на горизонте завиднелись редкие сосенки – не роща, а так, поросль, иссушенная жаждой. Когда подъехали к деревьям, Виэльди сказал:

– Остановимся здесь. Утром поедем дальше.

– Зачем? Дом недалеко... Быстро доберемся.

Он наконец повернулся к ней, но лучше бы этого не делал: такая злость пылала в его взгляде, что захотелось сжаться в комок и исчезнуть

– Не понимаешь?! – процедил он и чуть миролюбивее добавил: – Нужно прийти в себя. И мне, и тебе.

Она спрыгнула с Красногривого, привязала его к стволу сосны, Виэльди же по-прежнему сидел на своем Беркуте и глядел в никуда, будто не сам только что предложил переночевать здесь.

– Так мы остаемся или как? – выкрикнула Данеска: вообще-то она не настолько сдержанная, чтобы раз за разом терпеть пытку молчанием.

– Что?.. Да. Иди туда, вглубь рощи.

Это не роща... Всего лишь разрозненные юные сосны, но ладно, она послушается брата и... любовника.

Данеска взяла шкуру и, закинув ее на плечо, двинулась вперед. Когда зашла за деревья, то разложила овчину на земле, села, отодвинула колючие ветки и прислонилась к тонкому стволу. Ароматная хвоя все равно лезла в лицо и царапала щеки, но Данеска старалась не обращать внимания. К тому же куда больше беспокоил холод: солнце уже скрылось, вечерняя заря погасла, и выпала роса. Как вчерашним вечером, о котором лучше забыть...

За спиной зашуршала трава, захрустели сучья, но оглядываться не было смысла: и так ясно, что это Виэльди наконец спешился и идет сюда.