Женька и миллион забот (СИ) - Ворошилова Лариса Александровна - Страница 54

Троица повздыхала и убралась восвояси, несолоно хлебавши. Впрочем, Женька была только рада. Откуда-то изнутри подкатила слабость. Ноги вдруг стали ватные, и едва добравшись до машины, она плюхнулась на заднее сидение, все еще прижимая к груди крохотную драгоценность.

— Ну что? — обернулась к ней Анна Михайловна с водительского кресла, когда квадратно-челюстной, проводив их до машины, утопал обратно в особняк.

Женька молча отлепила ладонь от груди, демонстрируя то, что осталось от Кирюшки.

— Дело дрянь! — прокомментировала старая разведчица.

Маленький светящийся комочек таял на глазах. У Женьки заблестели глаза, задрожал подбородок, в носу защипало. И ту на нее навалилась тяжесть и усталость. Стало вдруг все безразлично.

— И что теперь делать? — задал закономерный вопрос Дмитрий.

***

Сначала Любаша сидела, ни жива, ни мертва. Эти двое, особенно здоровенный шкаф, усевшийся рядом с ней и совсем придавивший обеих женщин, напугали ее несказанно. Она знать не знала, что люди могут вот так запросто останавливать машины, пуляя прямо перед колесами. Потом жилистый вытащил из кармана куртки смятую карту, развернул ее и потыкал пальцем. Оказалось, ехать надо аж в Павловку. До нее было езды не меньше часа, да еще в другую сторону, стало быть, на дачу они теперь доберутся только к вечеру, если доберутся… вот в этом «если» и заключалась вся заковыка…

Муж попытался было возразить, но шкаф, недвусмысленно похлопав его ладонью по темечку, внятно изложил пару причин, по которым несчастному интеллигенту лучше не возникать, пока «дяди добрые»… Любаша приуныла.

Первые пятнадцать минут ехали в совершенной тишине, только старуха справа все время сопела и беспрестанно елозила, норовя выкроить себе жизненное пространство. Бегемот сидел слева от Любы, упершись макушкой в крышу машины, обеих дам он зажал так, что те и двинуться не могли. Однако, сняв влажную после дождя куртку, верзила предстал перед ней в майке без рукавов, и только теперь она увидела ужасающей мощи мускулы на его руках. Любаша то и дело косилась на этого монстра и, прислушиваясь к собственным ощущениям, с удивлением замечала, что ей очень даже приятно сидеть рядом с таким вот… самцом! Она бросила взгляд на толстого, очкастого мужа-интеллектуала, который работал в НИИ, курил, много сидел за компьютером, портя зрение, и сроду не занимался никакими видами спорта, кроме, разве что, шахмат… впрочем, в шахматы Любаша не играла, и потому спортом эту игру не считала. Но вот этот рядом сидящий экземпляр…

— Интересно, а в честь кого это Павловку так назвали? — неожиданно озадачился вопросом «экземпляр». Спросил он просто так, чтобы разбавить уже начинавшую его раздражать тишину. Фил только хмыкнул и дернул плечом: не знаю, мол, да и какая разница. А вот водитель откликнулся весьма охотно. Ему, как видно, хотелось покрасоваться интеллектом.

— Вообще-то у нас в России знаменитых Павловых много.

— А, это тот… который мичуринец что ли? — проявил свою эрудицию Шкаф. Видать, антресоли заработали.

— Какой мичуринец? — не понял Серега, оборачиваясь к другу.

— Ну, как его… который всякие там яблоки, груши выводил…

— Балда, это Мичурин и был, — Серега хохотнул и отвернулся, следя за дорогой.

— Ну почему же, вы меня извините, — с ехидцей в голосе начал водитель, — но в России жил Николай Васильевич Павлов, знаменитый ботаник, умер… кажется в 1971 году… — эрудит лишь слегка запнулся, но почему-то Сереге показалось, что заминка эта была отрежессирована. — А еще был Валентин Сергеевич, политический деятель, в 1958 году работал в финансовых органах, а еще Дмитрий Сергеевич, академик, ихтиолог; а еще Иван Николаевич, график, народный художник…

— Ни фига себе! — восхитился Щека.

Очкарик приосанился, в очередной раз затянулся, выпустил в воздух сизоватую струйку дыма, и даже его плешивый затылок засиял самодовольством.

— Это же надо! Столько Павловых знаменитых… а я одного только и знал.

Очкарик сразу как-то съежился. Оказывается, восхищались отнюдь не им. Но тут же вновь приосанился, когда в зеркальце заднего вида поймал на себе восторженный взгляд собственной жены. Да, гордиться и в самом деле было чем. Это точно. Пусть эти тупые качки попробуют осилить столько информации, сколько ему довелось в свое время. Мозги надсадят! Но «тупые качки» не слишком расстраивались по поводу чужой эрудиции. Казалось, им было вообще плевать: эрудит он там или нет. Пистолет не просто уравнивал возможности, он даже давал им весьма солидное преимущество. К тому же, сколько бы там он ни хорохорился, а все же инстинкты брали свое, и он со все возрастающей ревностью и раздражением ловил заинтересованные Любашины взгляды, которые она все чаще бросала на сидевшего рядом с ней бегемота.

Мысли одна мрачней другой полезли в голову, от этого он даже затягиваться стал чаще и глубже, смоля одну сигарету за другой. А Шкаф, как нарочно, специально прижимался к его жене все плотней и плотней. Вот ведь пакость! Нет, чтобы на переднее сидение сесть, рядом с ним! Так нет, пристроился поближе к женщинам!

Занятый своими мыслями, он не заметил очередной колдобины, машину тряхнуло. Любаша невольно заерзала, шкаф сразу же отреагировал:

— Ты уж это… потерпи чуток, лады? — он попытался поплотней прижаться к дверце, но она угрожающе заскрипела. — Слышь, командир, тачка у тебя это… хилая какая-то… того и гляди развалится.

— Уж какая есть, — зло процедил водитель. Он принадлежал тому трусоватому складу людей, которые пасуют перед любой открытой опасностью, но стоит ей миновать, хотя бы только явно, они тут же, точно шавки кидаются с лаем. — Она же не рассчитана шкафы возить.

— А, — понимающе протянул Щека. — Ну да, ясное дело. Куда ей.

Водитель заскрипел зубами. Будь его воля, он бы вытряхнул нежданных пассажиров прямо на дорогу. Нечего им делать в его машине! Но с вооруженными людьми ему связываться не хотелось. Правда, будь они даже безоружны, он бы тоже вряд ли справился. Особенно со шкафом.

— Простите, а можно спросить? — Любаша зарделась, голос дрожал, она как-то смотрела передачу по телевизору, так там специалист говорил, что террористов, которые захватили вас в заложники, злить нельзя, но уж больно было ей любопытно. Щека тут же повернул к ней бритую голову:

— Да чего уж там, спрашивай, конечно! — и то, как он обращался к ней на «ты», и весь его добродушный тон… ну, никак не тянул он на террориста, вот Любочка и осмелела.

— А скажите, у вас такие… мускулы… — она чуть запнулась, еще больше покраснев, — вы давно качаетесь?

Машину подкинуло на колдобине с такой силой, что если бы мощная рука Щеки не приобняла за плечи барышню, то она бы наверняка врезалась головой в крышу машины. Она бросила благодарный взгляд на Валентина и только сильней сжала корзинку, прикрытую голубой тряпочкой. Вероятно, содержимым она дорожила.

— Эй, брателло, ты поаккуратней! Даму растрясешь, — подал зычный голос Щека. И тут же ответил Любочке: — Четыре раза в неделю. Пять лет уже.

— Ну, умные люди найдут чем заняться и без железа, — тут же откликнулся со своего места очкастый муженек, окончательно расхрабрясь.

Серега, сидевший на переднем сидении рядом с ним, невольно обернулся, бросил многозначительный взгляд на своего напарника и рассмеялся.

— Слышь, Валька, один — ноль, в его пользу, чем ответишь?

— А чего отвечать-то? — незлобливо изумился Щека, пожав могучими плечами. — В человеке все должно быть гармонично. И прекрасно, это еще этот… как его… ну, наш классик… — он пощелкал пальцами, роясь в памяти, — ну, который еще доктором был… а, во, Чехов сказал! Какой к фигу от интеллекта толк, если сдохнешь ты в сорок лет от инфаркта или инсульта? Мне вот Бог ума не дал, — он почему-то повернулся к Любочке, точно ища поддержки. Пожилая дама, приплюснутая к другой дверце машины, чего-то там зашипела. Недовольно так зашипела, не хуже змеюки. — А я и не в обиде! — заключил Щека. — Бог никому ничего в избытке не дает: кому-то интеллекту вагон и маленькую тележку, — он вполне определенно мотнул подбородком в сторону водителя, — кому-то силу…