Сталин
(Предтеча национальной революции) - Дмитриевский Сергей Васильевич - Страница 34

«Страшная вещь гражданская война, — записывает в дневнике ее участник и герой Дроздовский. — Какое озверение вносит в нравы, какою смертельною злобой и местью пропитывает сердца. Жутки наши жестокие расправы, жутка та радость, то упоение убийством, которое не чуждо многим добровольцам… Сердце мое мучится, но разум требует жестокости. Надо понять этих людей, из них многие потеряли близких, родных, растерзанных чернью, семьи и жизнь которых разбиты, имущество уничтожено и разграблено и среди которых нет ни одного, не подвергавшегося издевательствам и оскорблениям. Надо всем царит теперь злоба и месть и не пришло еще время мира и прощения… Что требовать от Туркула, потерявшего последовательно трех братьев, убитых и замученных матросами, или Кудряшева, у которого недавно красноармейцы вырезали сразу всю семью? А сколько их таких?»… «… Нет-нет, да и сожмет тоской сердце, инстинкт культуры борется с мщением побежденному врагу, но разум, ясный и логический разум торжествует над несознательным движением сердца… Мы живем в страшные времена озверения, обесценивания жизни… Сердце, молчи, и закаляйся, воля!.. Признается и уважается только Один закон: „око за око“, а я скажу: „два ока за око, все зубы за зуб“. „Поднявший меч…“ В этой беспощадной борьбе за жизнь я стану вровень с этим страшным звериным законом — с волками жить…» Так резонирует «инстинктом культуры» напитанное сердце!

Чего же ждать от людей, которых никогда не касалась смягчающая рука культуры, в которых жизнь с детства воспитывала только едкую зависть и тяжелую ненависть? Чего было ждать от солдата-крестьянина, от рабочего-красноармейца?.. «В Сибири крестьяне, выкопав ямы, опускали туда вниз головой пленных красноармейцев, оставляя их ноги до колен на поверхности земли, — описывает Горький. — Потом они постепенно засыпали яму землей, следя по судорогам ног, кто из мучимых окажется выносливее, живучее, кто задохнется позже всех. Забайкальские крестьяне-казаки учили рубке молодежь свою на пленных». В Тамбовской губернии коммунистов пригвождали железнодорожными костылями в левую руку и в левую ногу к деревьям, на высоте метра над землей, и наблюдали, как эти нарочито неправильно распятые люди мучатся. Вскрытие пленным офицерам животов, сдирание кожи, вбивание гвоздей, вместо погон, «одевание по форме», — т. е. сдирание кожи по линиям лампасов и портупей, — все это делалось, все это требовало большого искусства… Перечень этих ужасов можно было бы продолжить до бесконечности: прибавить и распиливание живого человека деревянной пилой, и высверливание сердца, и все те зверства и издевательства, какие вытворяли моральные уроды типа Петерса в Киеве, в Петрограде… Город не уступал деревне. Красные белым. Кровавый психоз революции и гражданской войны исковеркал всех.

Грубела душа даже у ничем еще не озлобленной, только что вступившей в жизнь и инстинктивно еще вначале отворачивавшейся от убийства и крови молодежи… Вот комсомолец Грачев, почти мальчиком вступивший в Красную армию, рассказывает в своих «письмах»: «В конце месяца нагнали мы белых… Тут мне впервые пришлось убить человека… Эх, Петюнька, скверное чувство охватывает после того, как убьешь человека. Целую неделю мучили меня кошмары, даже приснился он мне лежащим в кровавой луже. Я бы не убил его, если б он не напал на Митьку. Но когда я увидел, что он схватил Митьку за глотку и душит его, я бросился на выручку, выхватил шашку и полоснул „беляка“ сзади по затылку. После боя товарищи нашли меня в степи, лежащим почти без сознания… Помню, что когда очнулся, всю ночь проревел, кусал себе пальцы. Тяжело, брат, чувствовать себя убийцей, — такая свинцовая тоска на сердце, ну, прямо, мочи нет никакой.

— С непривычки-то оно все кажется страшным, — успокаивал меня Миронов, наш командир. — Война, милок, это тебе не бабьи посидки.

Вскоре я убедился, что Миронов был прав, потому что сам быстро привык к смерти. Обстановка войны с ее ежеминутной опасностью быстро притупляет все чувства и не располагает к сантиментам. Чего, чего только не привелось мне увидеть, особенно на Украине! Едешь, бывало, на тачанке, а поперек дороги лежит наполовину разложившийся труп. Первое время не только подойти, смотреть и то тошно было, а потом притерпелся и, равнодушно оттолкнув труп с дороги, ехал дальше»…

В обстановке Гражданской войны вырастали, учились жизни, духовно складывались люди, которые потом стали властвовать над Россией — и те, кто идет в ней к власти сейчас.

В обстановке Гражданской войны получил свою окончательную шлифовку Сталин.

Первый год Гражданской войны: восемнадцатый.

«Если вы о ту пору зашли бы в ЦК, этот главный штаб ленинского авангарда рабочих масс нашей страны, — пишет Тарасов-Родионов, один из бытописателей революции, — и, протолкавшись по темным, узеньким коридорам невзрачного дома, через толпы обдерганных курток, получающих здесь путевки во все концы с неизменным одним боевым заданием: победить! — спросили бы, наконец, у кого-нибудь из секретарей: — А который же из всех этих фронтов, милый товарищ, сейчас самый важный и опасный? — то непременно получили бы один неизменный ответ:

— Царицын.

— Царицын?

— Да, товарищ, Царицын! Сейчас это единственный ключ к хлебу. Ведь без хлеба мы не продержимся. А самое главное — Царицын это сейчас единственный красный клин, вбитый нами в сжимающее нас кольцо объединенной контрреволюции. Если генералу Краснову удастся этот клин у нас вышибить, — чехословацкие учредиловские банды немедленно же соединятся с белыми сворами казацкого генералитета. Кольцо кровожадных бешеных хищников тесно сомкнется вокруг нас, и революцию сдавят в тиски. Центральный комитет большевиков считает Царицын сейчас решающим пунктом. Туда Лениным послан… его верный соратник, Коба Сталин».

…Сталин приехал в Царицын в июне 1918 г., с отрядом красногвардейцев, с двумя броневиками и неограниченными полномочиями, — для того, чтобы наладить снабжение хлебом голодающих центров. Но скоро казачьи полки окружили Царицын. Вслед за Доном против советской власти поднялись и казачьи станицы Кубани. Окрепла блуждавшая по кубанским степям Добровольческая армия. Под ее ударами изнемогала, отступала Советская армия Северного Кавказа — единственной тогда житницы красной республики. Сталин стал военным диктатором Царицына и северо-кавказского фронта.

7 июля, через месяц примерно, по прибытии в Царицын Сталин пишет Ленину (на записке пометка: «Спешу на фронт, пишу только по делу»):

«Линия южнее Царицына еще не восстановлена. Гоню, ругаю всех, кого нужно, надеюсь, скоро восстановим. Можете быть уверены, что не пощадим никого — ни себя, ни других, — а хлеб все же дадим. Если бы наши военные „специалисты“ (сапожники!) не спали и не бездельничали, линия не была бы прервана. И если линия будет восстановлена, то не благодаря военным, а вопреки им».

11 июля Сталин вновь телеграфирует Ленину:

«Дело осложняется тем, что штаб северо-кавказского военного округа оказался совершенно неприспособленным к условиям борьбы с контрреволюцией. Дело не только в том, что наши „специалисты“ психологически неспособны к решительной войне с контрреволюцией, но также в том, что они, как штабные работники, умеющие лишь чертить чертежи и давать планы переформировки, абсолютно равнодушны к оперативным действиям… и вообще чувствуют себя, как посторонние люди, гости…»

И Сталин решительно заявляет:

— Смотреть на это равнодушно, когда фронт Кальнина[6] оторван от пункта снабжения, а север от хлебного района, считаю себя не вправе. Я буду исправлять эти и многие другие недочеты на местах, я принимаю ряд мер и буду принимать, вплоть до смещения губящих дело чинов и командиров, несмотря на формальные затруднения, которые при необходимости буду ломать. При этом понятно, что беру на себя всю ответственность перед всеми высшими учреждениями.

Самочинно взятые на себя Сталиным функции руководителя всех военных сил фронта получают подтверждение Москвы. Несмотря на всю неприязнь Троцкого к Сталину, телеграмма реввоенсовета республики, носящая пометку, что она отправлена по согласию с Лениным — вероятнее: по настоянию Ленина — возлагает на Сталина «навести порядок, объединить отряды в регулярные части, установить правильное командование, изгнав всех неповинующихся».