Отражение: Разбитое зеркало (СИ) - "Pale Fire" - Страница 48

— Диван в гостиной тоже очень неплох, — улыбнулся Барнс, выжимая свою косу, чтобы вновь зацепить ее заколкой на голове. — Да и стол в столовой выглядит очень внушительным и крепким. Но мы можем зависнуть и поваляться на пляже, если хочешь.

На Большом Таскете пляжей было пятьсот метров, а остальное были скалы, покрытые летом живописной растительностью. Или голые, торчащие из воды. Да и к пляжу нужно было спускаться по не самой пологой тропе.

— А ебаться на пляже можно? — спросил Франсуа.

— Вон, видишь, шатер со шторами? — указал Барнс на стоящую в отдалении конструкцию, прозрачные шторы которой трепал изредка налетающий ветер, а плотные шторы были забраны к столбикам. — Вот там можно. И да, это довесок к номеру.

— А смазка там есть? — сурово спросил Франсуа, разглядывая шатер.

— Думаю, есть, — пожал плечами Барнс. — В номере я точно видел, почему там не быть?

Схватив Франсуа за руку, Барнс потащил его к шатру. Уровень сервиса давал понять, что смазка там может запросто оказаться.

В шатре Франсуа быстро разделся и вытерся толстым пушистым хлопковым полотенцем.

— Класс! — сказал он и поцеловал Баки. — Ты солененький.

— А ты все равно сладенький, — улыбнулся Барнс, тоже стащив с себя мокрые плавки и, кинув на мягкий белый диванчик полотенце, плюхнулся на него, похлопав себя по бедрам, предлагая Франсуа забраться сверху. — Может, закажем себе чего-нибудь? Можно даже выпить.

Ткнув кнопку на панели, встроенной в небольшой угловой шкафчик с холодильником, в котором была вода, стаканами и, действительно, смазкой, Барнс закрыл плотные бежевые шторы. Стало даже сумрачно.

Франсуа немедленно оседлал его и прижался еще мягким членом, который немедленно начал твердеть.

— Забавно, — сказал он задумчиво. — Предельная нищета — это никого вокруг. У тебя ничего нет и никому ты не нужен. Но и предельное богатство — это тоже никого вокруг. Просто у тебя все есть и все вокруг готовы ломануться что-то для тебя сделать.

— Толпа народа вокруг есть и дома, — сказал Барнс, поглаживая Франсуа по бедрам, большими пальцами проходясь по внутренней стороне. — А богатые люди обычно известны, за ними носятся толпы, вот они и хотят приватности. Одиночества хотя бы на отдыхе. А я известен в таких кругах, люди из которых вряд ли будут за мной бегать. Так что я просто выебываюсь.

— Ну что ты выебываешься, — Франсуа начал тереться членом об него, — я давно заметил. Шоколадный Баки. Интересно, есть соленый шоколад?

— Шоколад я любил всегда, и тогда он не был так запредельно дорог, — Барнс обхватил оба члена и принялся их ласкать, медленно двигая рукой. — И да, соленый шоколад есть. Но его я не очень люблю. Так, в качестве совсем уж хитровыебанного извращения. На самом деле, я давно привык выебываться, просто раньше мне хватало мужа-звезды. А теперь у меня есть ты.

Он помнил, как приходилось каждый раз показывать фотки, чтобы ему поверили, что он замужем за Себастьяном, а потом тот представил его общественности, и на него тоже стали смотреть. И это странное чувство превосходства над всеми только потому, что любим и желанен Себастьян был миллионами, а получил его только он.

И счастье, безграничное, всепоглощающее счастье, что они вместе. Барнс и сейчас был счастлив, но не так. Не больше или меньше, а просто иначе.

— Ну, я не звезда, — заметил Франсуа и положил руку поверх руки Баки. — Но тебе, кажется, похуй.

— Мне так даже больше нравится, — Барнс коротко вздохнул, сжав ягодицу Франсуа. — Тебя никто не трогает.

— Не понял, — признался Франсуа и слегка откинулся назад, опершись ладонью о колено Баки.

— Понимаешь, у Себастьяна были разные роли, и постельные сцены с полной обнаженкой тоже были, — начал объяснять Барнс. — Я эти фильмы не смотрел, потому что был уверен, что убью кого-нибудь. А так с ним любили фотографироваться на улицах совершенно чужие люди, и я никак не мог этому помешать. А его такие вот фанатки чуть не убили в самом начале наших отношений. Вот, и я бесился, что его трогают. Волновался очень. А как-то раз его вообще мексиканский картель похитил. Не стало через двое суток того картеля. Вот. А тебя не трогает никто, и мне спокойно.

— А что с картелем стало? — спросил Франсуа.

— Я всех убил, — сообщил Барнс, продолжая ласкать их обоих. — Всех-всех-всех.

— Потом расскажешь, — прошептал Франсуа и откинул голову, подставляя шею под поцелуи.

«Вообще не расскажу», — подумал Барнс, подхватывая Франсуа под спину, позволяя откинуться, оба знали, что удержит, можно просто расслабиться и получать удовольствие.

Губы Барнса скользнули по шее, кончик языка прошелся по напряженным мышцам, Барнс выпустил члены, проходясь ладонью по груди и животу. Мир стремительно сужался до одного-единственного человека, которому хотелось дарить наслаждение.

Франсуа таял от ласки, подставлялся под широкие ладони. Его член истекал смазкой.

— Выеби меня, — расслабленно попросил он.

— Конечно, — ласково сказал Барнс, выдохнул жарко и, подхватив под затылок прижался губами к губам, целуя сначала нежно, а потом все жестче, то почти трахая языком, то терзая губы.

Дотянувшись до флакона со смазкой, не разрывая поцелуя, Барнс вылил на пальцы, прошелся ими по ложбинке между ягодицами, снова налил на пальцы и вставил сразу два внутрь. Погладил, сам уже задыхаясь, представляя, как Франсуа сейчас будет скакать на его члене, предвкушая это крышесносное ощущение проникновения в горячую тесную задницу.

Франсуа приподнялся, подставляясь под член, и скомандовал:

— Давай.

Придерживая свой член, Барнс направил его во Франсуа. Они были вместе четыре с половиной года, но Барнс все так же поражался, что не нужно долго растягивать своего любовника, что он всегда хотел вот так: быстрее, чтобы мышцы растягивали не пальцы, а член. Это заводило до черных мушек перед глазами.

Барнс дождался, когда Франсуа полностью впустит в себя его член, усядется на него, он приподнял его и снова опустил. А потом просто поднялся, удерживая Франсуа на весу, и принялся его трахать, как тот больше всего любил.

Франсуа обхватил Баки за шею и заскакал на его члене, рыча и вскрикивая на каждый толчок.

— Ты… — выдавил он, — …моего …размера.

Это было крышесносно, когда Франсуа умудрялся сам насаживаться на его член, даже на весу, Барнс только поддерживал его под задницу, сжимая ее пальцами, гладил растянутые вокруг члена мышцы пальцами.

От зашкаливающих ощущений Барнс вцепился зубами в плечо Франсуа, стараясь не прокусить его в кровь, не оставить здоровенный синяк, но не мог удержаться, чтобы не стиснуть зубами упругую плоть.

Франсуа завопил и сжался вокруг члена, продолжая упрямо насаживаться на него.

Не выдержав напряжения, Барнс рухнул на колени, уронив Франсуа на диванчик, и принялся жестко вбиваться во все еще вцепившееся в него тело. Стон срывался на рык и снова на стон, почти жалобный, когда Барнс почувствовал, что сейчас кончит.

— Ну же! — Франсуа вцепился железными пальцами в его задницу. — Ну! Я… сейчас!.. — и он выгнулся, кончая.

Барнс почувствовал, как Франсуа весь напрягся, как по его телу прокатилась волна мелкой дрожи, и он сжал его в себе, тут же вышибая из Барнса дух. Он кончал с долгим стоном, продолжая вбиваться в офигенную задницу, и рухнул на Франсуа, обнимая, прижимаясь к нему.

Они долго обнимались, целовали друг друга, а потом Франсуа предложил:

— Раз этот пляж только наш, пошли купаться голышом? Заодно и отмоемся.

— Ну пошли, — как-то вяло согласился Барнс, даже не пытаясь подняться.

Он никуда не хотел идти. Он хотел лежать под теплым солнцем, не слепящим глаза из-за штор, в обнимку с Франсуа, ни о чем не думать и ничего не делать. И вообще не шевелиться, чтобы через пару часов Франсуа покормил его с ложечки.

Франсуа выполз из-под Баки и предложил:

— Если ты не хочешь, я сам схожу. Ты не против?

— Против, — Барнс перевернулся и ухватил Франсуа за руку.