Выбери любимый жанр

Кто услышит коноплянку? - Лихачев Виктор - Страница 20


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

20

- Можно один оторву, возьму с собой на память?

- А хоть все бери. Зачем сараю наличники? От дома другого деда, Василия Ивановича, вообще не осталось следа. Грустный, Киреев тихо шел вдоль длинной деревенской улицы в сторону выгона. Со встречными людьми здоровался. Старушки торопливо отвечали, а когда Киреев проходил дальше - останавливались, козырьком прикладывали руку ко лбу и долго смотрели ему вслед, стараясь вспомнить, к кому мог приехать этот бородач. И лишь одна женщина напомнила ему прежних деревенских старушек, бойко крикнув вдогонку: "А ты чей будешь?" Объяснив свою родословную и со стороны отца, и со стороны матери, он пошел дальше, не сомневаясь, что к вечеру о его приезде будет знать вся Поповка. Поповка находилась в той части Тамбовщины, где леса не было, а бескрайние поля отличались ровностью обеденного стола - ни малейшего бугорка. На самом краю горизонта виднелся островок деревьев - значит, там находится деревня. Наверное, Пальное. На взгляд - до нее километров пять. Дойдет ли он? Киреев решился. Желудок болел как обычно, грусть от увиденного переполняла сердце, но шагалось легко. Впрочем, он и не спешил особо. То и дело присаживался на молоденькую травку, любовался облаками на огромном небе. А однажды просто уселся под большую березу и просидел под ней больше часа. Просто так просидел, ни о чем не думая. Грусть постепенно растаяла. Все, что бережно хранилось доселе в памяти, изменилось или исчезло совсем - так что из того? Ведь это же было, это осталось в сердце, в памяти. Как остались его родители, деды. Значит, это так же реально, как вот эта береза, это облако. Оно сейчас уплывет за горизонт - но ведь оно существует в данный момент, он любуется им. В такие минуты Киреев жалел, что не умеет рисовать. Облако на самом деле было замечательным: огромное, похожее на цепь из нескольких горных вершин. В Пальное он пришел поздно. В деревушке было домов семь-восемь - не больше. От отца Киреев слыхал, что где-то здесь живут его дальние родственники, но ни искать, ни спрашивать о них не стал. Киреев уже собирался повернуть назад, как на самом краю деревни увидел несколько старых вязов и лип и еле-еле видневшуюся из-за их молодой листвы колокольню. Церковь? В этом медвежьем углу? Наверное, недействующая, просто хорошо сохранившаяся. И в этот момент на колокольне зазвонили начиналась вечерняя служба.

Живя в городе, Михаил Прокофьевич в церкви не был ни разу. Он не любил чувствовать себя неловко. Боялся смущать верующих людей своим любопытным взором. Друзьям же свое категорическое нежелание входить в храм объяснял чуть ли не идеологическими причинами: "Христос проповедовал отказ от богатства, а у них в церквях золото да полы мраморные. А на священника посмотришь - уж какой там аскетизм...". А на иконы, которые Киреев высоко ценил и считал основным вкладом России в мировую культуру, можно было спокойно любоваться и в Третьяковке. И вот он стоял перед дверями храма в невидимой миру борьбе: "Вернуться домой? Тем более что тетка Лена, наверное, уже беспокоится, куда я запропастился. Или зайти на минуточку?" И он вошел, ступая осторожно-осторожно, будто желая остаться незамеченным. Внутри церквушка оказалась совсем крошечной. Полумрак. На возвышении около царских врат священник. Две старушки у правого окна. Одна что-то читает. Видимо, это хор, догадался Киреев. Знания его в церковном устройстве были равны нулю. Еще он догадался, что в руках у священника кадило. Почти в самом центре стояла высокая узкая тумбочка, на ней икона. Отчего-то икону покрывала черная кружевная салфетка. Все это Михаил Прокофьевич увидел в доли секунды. Все трое обернулись в его сторону. Первое желание - повернуться и уйти. Но он, опустив глаза, остался стоять. В конце концов, ну и пусть не буду креститься и бить поклоны - я же имею полное право здесь находиться, подумал он. Но неловкость не проходила. Священник стал махать кадилом, расхаживая взад-вперед перед алтарем. (Киреев догадался, что за царскими вратами и фанерной перегородкой, на которой висели иконы, находится алтарь - самое святое место в храме. Еще он читал когда-то, что в алтарь не могут заходить женщины.) Запели старушки. Голоса их были тоненькие, пели они на церковно-славянском. Отдельные слова Киреев понимал, но целиком смысл песнопения не улавливался. Как это было далеко от рахманиновской "Всенощной" в исполнении одного из московских хоров - эту пластинку, привезенную ему из Болгарии, Михаил Прокофьевич любил слушать в молодости, правда, предпочитая все-таки музыку Баха и Вивальди. Он постепенно осмотрелся. Убранство храма, можно сказать, убогое. Икон по стенам мало. Роспись сохранилась фрагментами. Под стать церкви - священник. Маленький, худенький, лет пятидесяти пяти. Сивого цвета бородка. Большая лысина. Стираная-перестиранная ряса, из-под которой торчат брюки, заляпанные грязью. Старомодные ботинки. Нет, ни малейшего осуждения или брезгливости в мыслях Киреева не было, просто он привык фиксировать малейшие детали. Михаил Прокофьевич знал, что они очень красноречиво говорят о человеке. Неожиданно для него священник спустился с возвышения и стал обходить помещение, не переставая размахивать кадилом, из которого струился легкий дымок. Киреев растерялся: что надо делать? Почему я не ушел сразу? Михаил Прокофьевич успел заметить, что, когда священник махал кадилом в сторону старушек, он им поклонился слегка, они поклонились ему. Священник все ближе. Помахав в сторону стены, повернулся к нему. Поклонился. На какую-то долю секунды глаза их встретились. Взгляд у человека в рясе был внимательно-испытующий, но одновременно мягкий, будто говорящий: не знаю, кто ты есть, мил человек, но стой себе на здоровье, нам ты не мешаешь.

Что произошло потом, Киреев не мог объяснить даже самому себе. В голову ударил запах ладана. Он, обрадовавшись, что креститься не надо, отвесил священнику глубокий поклон и повернулся в сторону алтаря. На него с иконы смотрели Богородица и Ребенок, которого она держала на руках. Мастерство иконописца, Киреев успел это заметить, оставляло желать лучшего, краска была нанесена не на грунт, а прямо на доску, от этого цвета на одежде Богородицы выглядели аляповатыми, никакого фона и в помине, но глаза... Михаилу Прокофьевичу пришла в голову мысль: глаза этого старичка и глаза Божьей Матери чем-то схожи - внимательно-испытующие и добрые. Только Она их не опускала, а продолжала смотреть на него. И от этого взгляда нельзя было укрыться, но он и не хотел. А дым от ладана клубился в сумеречном воздухе, мерцали свечи, пели старушки, что-то возгласил священник голос как у старушек, такой же дребезжащий и тонкий. Вот и все. После в памяти Киреева наступил провал. Он не помнил ничего. Видел только эти глаза. Огромные, печальные. Киреев почувствовал себя маленьким и беззащитным. Голоса старушек стали удаляться, удаляться и вдруг превратились в ангельские - чистые-чистые, заполнившие собой всю церковь, всю его душу и, казалось ему, весь мир. А в центре этого огромного мира стоял он - маленький, глупый, беззащитный. Меньше того таракана на его кухне. Жалкий и смешной. И Она - прекрасная и печальная. Неужели Она обратит на него Свой взор? А Богородица и Ее Сын смотрели на него, жалкого и ничтожного, с огромной любовью.

Так, говорят, бывает перед расстрелом: вся жизнь Киреева промелькнула перед ним, как на экране. "Ну иди же, иди" - слышалось ему в этих голосах, от которых на сердце становилось сладко-сладко. Будто льдинки, сковывавшие сердце, отлетали, тая, одна за другой. Неожиданно Киреев как бы увидел весь мир с высоты птичьего полета. Голубые нити рек, зеленые островки лесов, желтые квадраты полей - и что-то огромное, белое, похожее на платок, покрывало всю землю. Он плакал, повторяя одно слово: "Прости! Прости! Прости!". И какая сладость была в этих словах, в этих слезах... Горькое осознание своей ничтожности сменилось радостью. Ибо он понял, что Та, Кто опускает на землю этот плат, любит его и такого - маленького и беззащитного. Ему захотелось также петь и славить... Кого? В тот момент Киреев об этом не думал. Он просто плакал, и ему казалось, что он бежит - к этим глазам, к этому свету...

20
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело