Цена соли (ЛП) - Хайсмит Патриция - Страница 35

Тереза глянула на Ричарда и поняла, что он это услышал.

— Пока-пока, Тереза, — произнесла Кэрол.

— Спокойной ночи, — крикнул Ричард.

— Спокойной ночи, — отозвалась Тереза и смотрела, как Кэрол захлопнула за собой дверцу такси.

— Ну что? — сказал Ричард.

Тереза повернулась к нему. Она не пойдет на концерт, но она и не сделает ничего ужасного, она понимала это. Ничего такого ужасного — разве что побыстрее пойдет домой и возьмется за работу над декорациями, которые она хотела закончить для Харви ко вторнику. За те несколько секунд, которые понадобились Ричарду, чтобы подойти к ней, она с наполовину мрачной, а наполовину вызывающей обреченностью увидела, чем обернется предстоящий вечер.

— Я все равно не хочу идти на концерт, — сказала она.

К ее удивлению Ричард отступил на шаг и сердито сказал:

— Ну и ладно, не ходи! — и повернулся к ней спиной.

Он зашагал по направлению к Пятьдесят девятой стрит — широко, размашисто, чуть выставив правое плечо вперед, вразнобой помахивая руками, и по его походке она поняла, что он злится. Он исчез из вида мгновенно. Ей тут же вспомнилось, как в прошлый понедельник она получила отказ от Кеттеринга. Она стояла и смотрела в темноту, в которой скрылся Ричард. Она не чувствовала себя сегодня виноватой. Чувство было другим. Она завидовала ему. Завидовала его вере в то, что у него всегда будет какое-то место, дом, работа, и что кто-то всегда о нем позаботится. Она завидовала его отношению к жизни. И почти злилась на него за то, что он относится к жизни именно так.

РИЧАРД сам начал этот разговор.

— Почему она тебе так нравится?

Это было в тот вечер, когда Тереза отменила свидание с ним в призрачной надежде, что Кэрол может к ней заглянуть. Кэрол так и не появилась, зато вместо нее заявился Ричард. Теперь, в пять минут двенадцатого, в большущем кафетерии с розовыми стенами на Лексингтон-авеню, она сама хотела завести этот разговор, но Ричард ее опередил.

— Мне нравится быть с ней, разговаривать с ней. Мне вообще нравятся все, с кем я могу поговорить.

Строчки из письма, которое она написала для Кэрол, но так никогда и не отправила, всплыли в ее голове, словно ответ Ричарду. «Я чувствую, что стою посреди пустыни с раскинутыми в стороны руками, и ты проливаешься на меня дождем».

— Да ты в нее по уши втюрилась, — обиженно провозгласил Ричард так, словно что-то разъяснял.

Тереза глубоко вздохнула. Ну и что, ей просто ответить «да» или попытаться объяснить? И что он поймет из ее объяснения, даже если она потратит на него миллион слов?

— А она знает? Да конечно же знает, — Ричард помрачнел и вытащил сигарету. — Ты не думаешь, что это чертовски глупо? Влюбилась, как школьница.

— Ты не понимаешь, — ответила она. Она чувствовала себя так уверенно.

«Я проведу по твоим волосам и стану мелодией, заплутавшей в верхушках лесных деревьев…»

— А что тут понимать? Это она пусть понимает! Она не должна тебе потакать. Не должна играть с тобой в такие игры. Это нечестно по отношению к тебе.

— Нечестно? Ко мне?

— А что она творит? Забавляется с тобой! А потом в один прекрасный день ты ей надоешь, и она вышвырнет тебя прочь.

«Вышвырнет меня прочь…» — подумала она. Что такое прочь или не прочь? Как можно вышвырнуть чувство? Она рассердилась, но не хотела спорить. И поэтому промолчала.

— Да ты будто во сне!

— У меня сна ни в одном глазу. Никогда не чувствовала себя такой живой.

Она подобрала столовый нож и провела большим пальцем туда-сюда по выступу у основания лезвия.

— Почему бы тебе не оставить меня в покое?

Он нахмурился.

— Оставить тебя в покое?

— Да.

— Ты хочешь сказать, и насчет Европы тоже?

— Да, — ответила она.

— Послушай, Терри, — Ричард поерзал на стуле и наклонился вперед, замешкался, потом вытащил еще одну сигарету, зажег ее, поморщился и бросил спичку на пол. — Ты словно не в себе! Это еще хуже…

— Только потому, что я не хочу с тобой спорить?

— Это еще хуже, чем любовная горячка, потому что это абсолютно неразумно. Разве ты сама не понимаешь?

Нет, она ни словечка не поняла.

— Но у тебя это через неделю пройдет. Я надеюсь. Бог ты мой! — он снова завозился на стуле. — Кому сказать — не поверят, что ты, на минуточку, чуть не распрощалась со мной из-за какой-то глупой влюбленности!

— Я не говорила этого. Так сказал ты, — она снова посмотрела на него, на его застывшее лицо, которое принялось краснеть с середины впалых щек. — А почему я должна хотеть быть с тобой, если все, что ты делаешь, так это споришь об этом?

Он откинулся назад.

— В среду, в следующую субботу ты уже не будешь так чувствовать. Ты не знаешь ее и трех недель.

Она посмотрела в сторону, на стойки с подогревом, мимо которых медленно двигались люди, выбирая то или другое блюдо, потихоньку смещаясь к закругленному краю стойки, где очередь рассеивалась.

— На этом мы можем распрощаться, — сказала она. — Потому что ни ты, ни я никогда не изменимся.

— Тереза, ты похожа на человека, который уже настолько обезумел, что считает себя здравым, как никогда!

— О, да прекрати же!

Веснушчатая рука Ричарда с побелевшими костяшками была неподвижно сжата на столе, словно нарисованная. Как будто он только что с треском прихлопнул какое-то беспомощное, слабенькое возражение.

— Я тебе одно скажу — я думаю, что твоя подруга отлично знает, что она делает. Я считаю, что она совершает преступление против тебя. Я даже подумал, а не сообщить ли о ее поведении куда-нибудь, но проблема в том, что ты уже не ребенок. Хотя ведешь себя, как дитя.

— Зачем ты поднимаешь такой шум? — спросила она. — Ты практически впал в бешенство.

— Зато для тебя это так важно, что ты готова со мной расстаться! Да что ты о ней вообще знаешь?

— А что ты о ней знаешь?

— А она к тебе никогда не приставала?

— Господи! — воскликнула Тереза. Она чувствовала себя так, словно говорила это уже десяток раз. Это подытоживало все, всю ее несвободу — тогда, здесь и сейчас. — Ты не понимаешь.

Но он понимал, и именно поэтому злился. А вот понимал ли он, что она испытывала бы те же чувства, если бы Кэрол к ней даже пальцем не притронулась? Да, даже если бы Кэрол больше не сказала ей ни слова, кроме того короткого разговора об игрушечном чемоданчике в магазине. Если бы Кэрол на самом деле вообще с ней не заговорила, все повторилось бы точно так же, в тот самый момент, когда она увидела, что Кэрол стоит посреди отдела и смотрит на нее. А потом осознание того, что после той встречи произошло так много всяких событий, вдруг заставило ее почувствовать себя неимоверно счастливой. Для мужчины и женщины было так легко отыскать друг друга, отыскать кого-то, кто им бы подошел, но для нее отыскать Кэрол….

— Я думаю, что понимаю тебя лучше, чем ты меня. Ты на самом деле тоже не хочешь видеться со мной, потому что ты сам сказал — я стала другим человеком. Если мы продолжим встречаться, ты только сильнее и сильнее будешь это ощущать.

— Терри, забудь на минуту, что я когда-то говорил, что хочу, чтобы ты любила меня или что я тебя люблю. Я говорю о тебе, как о личности. Ты мне нравишься. Я бы хотел…

— Понять иногда не могу, почему ты думаешь, что я тебе нравлюсь или нравилась. Потому что ты меня даже не понимаешь.

— Да ты сама себя не понимаешь.

— Но я понимаю… и тебя я понимаю. В один прекрасный день ты бросишь рисовать, а вместе с этим бросишь и меня. Так же как ты бросал все, за что когда-либо брался, насколько я могу судить. Химчистку или торговлю подержанными автомобилями.

— Это неправда, — угрюмо запротестовал Ричард.

— А почему, как ты думаешь, я тебе нравлюсь? Потому что я тоже немного рисую, и мы можем поговорить об этом? Я так же не гожусь тебе в девушки, как живопись не годится для тебя в качестве занятия, — она помолчала минуту, а затем договорила остальное. — Как бы то ни было, ты уже достаточно знаешь об искусстве, чтобы понимать, что ты никогда не станешь хорошим художником. Ты как маленький мальчик, который отлынивает от дел, пока у него есть такая возможность, но при этом ты все время знаешь, чем тебе следует заниматься и чем в итоге ты и займешься, работая на своего отца.