Черный Отряд (Десять поверженных) - Кук Глен Чарльз - Страница 47

– Возможно.

Мы смотрели на комету. Она пока была еще очень и очень далеко, едва различима. Ее будет видно очень долго, и до ее исчезновения прогремит немало великих сражений.

– Наверное, не стоило показывать мне комету, – поморщился я. – Теперь эта гадость мне приснится.

Лицо Ворона озарила одна из его редких улыбок.

– Пусть лучше тебе приснится наша победа, – сказал он.

– Мы заняли оборону высоко в горах, – начал я пересказывать вымышленный сон. – Твердецу пришлось гнать солдат по длинной извилистой дороге на высоту в двенадцать сотен футов. И они, поднявшись сюда, стали для нас легкой добычей.

– Ври, да не завирайся, Костоправ. Я иду спать. Удачи тебе завтра.

– И тебе того же, – отозвался я.

Завтра Ворон окажется в самой гуще событий. Капитан поручил ему командование батальоном ветеранов регулярной армии. Им предстояло держать один из флангов, сметая врага с дороги стрелами.

Мне все же приснился сон, но совершенно неожиданный. Во сне ко мне явилось колышущееся золотое существо. Оно зависло надо мной, светясь подобно множеству далеких звезд. Я не понял, сплю я или нет, но остался не удовлетворен в любом из вариантов. Все же рискну назвать видение сном, потому что это более подходящее слово. Мне вовсе не по душе мысль о том, что Госпожа проявила ко мне повышенный интерес.

Во всем виноват я сам. Все мои фантазии о Госпоже оказались семенами, упавшими на плодородную почву моего воображения. И в самонадеянности этим снам тоже не откажешь. Сама Госпожа прислала свой призрачный дух, чтобы успокоить глупого, измотанного войной и испуганного в душе солдата? Во имя небес, почему?

Словом, это сияние явилось ко мне, воспарило надо мной и стало произносить успокаивающие слова, приправленные легким оттенком веселья. Не бойся, верный мой. Лестница Слёз вовсе не ключ к империи. Пусть даже ее захватят – не страшно. И что бы ни случилось, мой верный останется невредим. А Лестница – лишь путевой столб на дороге, ведущей мятежников к гибели.

Было сказано немало других фраз, причем загадочно личных. Они стали отражением моих безумнейших фантазий. А в конце – на краткое мгновение – из золотого сияния выглянуло лицо. Столь прекрасного женского лица я никогда в жизни не видел, хотя и не могу сейчас его вспомнить.

На следующее утро, занимаясь делами в госпитале, я рассказал об этом сне Одноглазому.

– У тебя слишком богатое воображение, – сказал он, посмотрев на меня и пожав плечами. Одноглазый был очень занят – ему не терпелось поскорее покончить со своими медицинскими обязанностями и уйти. Любую работу он на дух не выносит.

Завершив свои дела, я побрел в сторону главного лагеря. Голова была тяжелой, настроение паршивым. Сухой и прохладный горный воздух оказался вовсе не столь бодрящим, каким ему следовало быть.

Настроение у солдат было таким же кислым, как и у меня. Внизу на склоне перемещались воинские подразделения Твердеца.

Победа в бою отчасти рождается из глубокой уверенности в том, что, какой бы скверной ни казалась ситуация, дорога к победе обязательно откроется. Эту уверенность Отряд пронес через все испытания под Лордами. Мы всегда отыскивали способ пустить мятежникам кровь из носа, даже когда армии Госпожи отступали. Теперь же, однако… Наша уверенность начала слабеть.

Форсберг, Розы, Лорды плюс десяток менее масштабных поражений. Поражение отчасти есть обратная сторона победы. Нас преследовал тайный страх того, что, несмотря на очевидные преимущества позиции на перевале и поддержку Взятых, что-нибудь да пойдет наперекосяк.

Возможно, командование само создавало такое настроение – или Капитан, или даже Душелов. Не исключено также, что оно рождалось само собой, как это уже однажды произошло.

Рядом со мной вниз по склону плелся Одноглазый – угрюмый, мрачный, ворчащий себе под нос и ищущий драки, на худой конец скандала. Тут ему и подвернулся Гоблин.

Соня Гоблин только что выполз из спального мешка, раздобыл тазик с водой и умывался – он у нас педантичный старый хрыч. Заметив его, Одноглазый увидел возможность выместить на ком-то свое скверное настроение. Он тут же пробормотал несколько странных слов и причудливо задергался, изобразив нечто вроде смеси балетного танца с воинственной пляской дикарей.

И вода в тазике у Гоблина изменилась.

Я почувствовал изменение носом даже с расстояния в двадцать футов. Тазик наполнился чем-то зловеще-коричневым, а на поверхности этой жижи плавали тошнотворные зеленые комки. Казалось, эта гадость вонючая даже на ощупь.

Гоблин, сохраняя величественное достоинство, встал и обернулся. Несколько секунд он смотрел в глаза злобно ухмыляющемуся Одноглазому, затем поклонился. Когда он выпрямился, его лицо украсила широченная лягушачья улыбка. Распахнув пасть, Гоблин испустил жуткий душераздирающий вопль, от которого, казалось, содрогается земля.

Колдуны сорвались с цепи, и горе тому дураку, что встанет между ними. Одноглазого кольцом окружили какие-то тени и тут же, извиваясь, расползлись во все стороны тысячей рассерженных змей. Заплясали какие-то призраки, выползавшие из-под камней, прыгавшие с деревьев и выскакивавшие из кустов.

Призраки попискивали, повизгивали, хихикали и преследовали порожденных Одноглазым змей.

Ростом призраки были около двух футов и весьма сильно смахивали на копии Одноглазого, только с гораздо более уродливыми физиономиями, а их задницы очень напоминали задницы самок бабуинов в сезон любви. Только не спрашивайте меня, что они вытворяли с пойманными змеями, – все равно не скажу.

Ошарашенный Одноглазый аж подпрыгнул. Он матерился, визжал и пускал пену изо рта. У нас, ветеранов Отряда, и прежде наблюдавших за этими битвами мартовских котов, не возникало и сомнения в том, что Гоблин заранее все подстроил и лишь ждал момента, когда Одноглазый попадется на какую-нибудь провокацию.

Впрочем, это совпало с тем редким случаем, когда у Одноглазого оказался наготове и второй залп.

Змеи исчезли, а из кустов, камней и деревьев, извергнувших отпрысков Гоблина, теперь повалили гигантские глянцевито-зеленые навозные жуки. Они набросились на гоблиновских эльфов и, перекатывая, словно комки навоза, принялись сбрасывать их с утеса.

Стоит ли говорить, что шум и суматоха притянули магнитом целую толпу зрителей. Ветераны, давно знакомые с этой бесконечной дуэлью, хохотали от души. Наше веселье передавалось и остальным, едва до них доходило, что перед ними не продукт бреда свихнувшегося волшебника.

Краснозадые призраки Гоблина принялись пускать корни, не желая, чтобы с ними обращались как с комками навоза. Вскоре они превратились в гигантские хищные растения со слюнявыми пастями, весьма уместные в качестве обитателей каких-нибудь привидевшихся в кошмарном сне джунглей. По всему склону захрустело и зачавкало – растительные челюсти перемалывали панцири жуков. Помните мерзопакостное ощущение, приправленное бегающими по спине мурашками, которое вы испытывали, давя крупного таракана? Теперь это чувство, только тысячекратно усиленное наглядной демонстрацией упомянутого процесса, разом охватило всех зрителей, заставляя их непроизвольно вздрагивать. На мгновение даже Одноглазый застыл на месте.

Я огляделся. Присоединившийся к зрителям Капитан наблюдал за схваткой с удовлетворенной улыбкой. Его улыбка была драгоценностью более редкой, чем яйцо птицы рух. Зато у его спутников, армейских офицеров и гвардейских капитанов, вид был совершенно ошарашенный.

Кто-то по-приятельски встал рядом со мной. Я скосил глаза и увидел, что стою плечом к плечу с Душеловом. Вернее, локтем к плечу – Взятый не отличался высоким ростом.

– Забавно, верно? – спросил он одним из тысячи своих голосов. Я нервно кивнул.

Одноглазый содрогнулся всем телом, вновь высоко подпрыгнул, завыл и шлепнулся на землю, дрыгая руками и ногами, словно эпилептик.

Уцелевшие жуки, шурша и пощелкивая, поползли навстречу друг другу и сбились в две копошащиеся кучи, откуда доносилось сердитое клацанье мандибул и сухое шуршание хитиновых панцирей. Из каждой кучи начали подниматься толстые канаты бурого дыма, которые гнулись и переплетались, пока не превратились в занавес, заслонивший копошащихся жуков. Потом дым сжался в упругие шары, начавшие подскакивать, всякий раз поднимаясь все выше. После очередного отскока они зависли, медленно дрейфуя на ветру, и выпустили отростки, вскоре превратившиеся в корявые пальцы.