Первый великоросс (Роман) - Кутыков Александр Павлович - Страница 7

Все пространство Ходуниного двора заключало в себе полный и законченный ход дел и забот, необходимых для жизни. Береговой поселок, по сути, представлял собой островок, вроде бы стесненный лишь синим небом, рекой да чистым полем. Этот островок стал прибежищем маленьких, осторожных, богобоязненных людей, затерянных среди величия природы-матери, властвующей над стихиями, духами и людьми. Чтобы не вступать в гиблые схватки с послушными подопечными властительницы, предусмотрительные люди очертили себе местечко своего робкого влияния.

В пределах тына находились жилье, былье, всякие занятия и досуг. Если бы источники прокорма могли поместиться внутри городьбы, то так оно бы и было!

Пользование внешней территорией сводилось к необходимой малости. У поля был заимствован кусочек для выращивания ржи, репы и редьки. У берега реки захвачен склон для одного остожья. Один овражек позаимствован для выпаса имеющегося скота. У речки пользовали стремнину для лова рыбы и хлюпающую под ряской заводь — для изыскания раков. В берег близ мостков встроили баньку. Сложили ее из осин и берез — чтоб не чадило внутри тяжким хвойным духом. Вода — близко: можно напариться и ухнуть в реку!.. Зимой баньку тоже посещали — но лишь для лечения. Боле мылись дома в бочках, а дети — в ушатах. Для помывки густо настаивали золу в кипятке: эта жидкая грязь паразитов гнала. Правда, до юношества Свети и Щека оных тварей не водилось. Ну, а завелись — есть на них щелок…

Ко всему привыкают люди, живут везде и перестают рано или поздно воспринимать силы земные, как врага. Но одна вотчина природы остается объектом бескрайней тяги и поклонения, неодолимым омутом, в который хочется ухнуть с головой. Лес.

Лес завсегда являлся кладезем жития, опакишем людских дел и притяжением каждодневных помыслов. Всех, кто входил под девственную сень дерев, он проверял на крепость духа — заигрывал, настораживал глубинными и близкими звуками, учил и пытал. Умелого человека и зверя — таил, кормил, лечил, дополнял.

Щек в детстве всячески пытался избежать походов в лес. Страшился не зверя серого или бородатых лесомыг — страшился сумрачного и томительного окраса лесных глубин и невнятных, будто замурованных в стволах, голосов. Извечная тишина этих темно-зеленых тайников, казалось, только и наполнена была чертями, лешими и непонятными мужиками.

Как-то давно, переправившись со Светей на тот берег, начали рассказывать друг другу разные небылицы про страшных зверей и людей. И каждый мальчик определенно подразумевал лесные чащи как места обитания этих нелюдимцев. Находясь на опушке и вглядываясь в темноту меж деревьев, ребята с придыханием вспоминали страшные байки, услышанные от стариков. Щек заходил в лес и, показывая пальцем перед собой, объявлял, что вот здесь место, откуда лешаки ночью разглядывают тлеющими глазенками их поселок. Затем посматривал, не рядом ли Светя, замечая удивительно большие от испуга глаза брата. Светя был немного постарше и постепенно уходил в лес дальше, чем Щек, показывая этим свою мальчишескую испуганную храбрость. И когда шум в головенке от напряжения позволял придумать страшилку, обязательно значительно, как только возможно понизив голос, говорил:

— Щур будет бродить возле нас, пока мать-земля-сырая отпускает его к нам. Он будет следить за нами, пока мы не придем когда-нибудь к нему навсегда…

И наступало время торопить Щеку, и уже продвигаться в лес не моглось ни одному из мальчишек. Вслушиваясь чутче, вглядываясь повнимательнее, отгоняя страх, ребята все же, проявляя настоящее мужество, заходили дальше и дальше. Каждый из них знал, что, предложив вернуться, проиграет единоборство брату… Вдруг почти рядом хрустнула ветка, и затряслась крона гибкой березки! Ребята мигом повернулись и увидели смотревшую на них косулю. Паробки пятились от зверя, прижимаясь друг к другу, смыкая обвислые плечи.

— Тут где-то рядом вожак с громадными рогами. Может убить! — прошептал Светя.

— Бежи-и-им! — вскрикнул Щек, и ребята с ледяными спинами рванули к реке за спасением. Попрыгали в лодку, больно ударяясь костяшками о борта и скамьи. Причалив к своему берегу, услышали сверху крик матушки Щека и приготовились получить хворостиной по задам.

— Лодку привяжите, неслухи! — визжала всполошенная отсутствием ребят женщина. — Сколько раз говорить: неча шастать на том берегу!..

Когда все то было!.. Светя и Щек давно уже выросли и стали матерыми мужиками. Прошла пора первых молодецких сходбищ и утех. Правду сказать, ближайшие люди были опасны, а неопасные — далеки. И прежде чем пойти на поиск Ляли дважды поостережешься: раз — ближайших людей, два — далекого пути. Например, Светя во избежание беды все чаще и чаще стал оставаться дома. Но брат его, не в силах киснуть у печи, пытал удачу по округе, чем лишал покоя родных. Братья выросли разными людьми.

— Через два лета увидите, парни: стану первым охотником в округе! — поднявшись с мостков, говорил шедшим за ним ребятам Малк. — Буду ловить Индрика в лесу, а печенегов в поле.

— Где ж ты их возьмешь, браток? — усмехнулся Щек, закрывая за ребятами ворота. Ярик и Птарь вопросительно посмотрели на взрослого брата.

— Малк — большой храбрец! — быстро встряла Стреша. — Он медведя в лесу не убоится и Индрика не испугается! — продолжала она смело, защищая Малка.

— А кто из вас видел Индрика? — спросил Светя, подошедший от лабаза к оживленной ватаге. Ребята молчали, поглядывая на обоих старших братьев и ожидая продолжения. Первым высказался энергичный Щек:

— Я всю жизнь тут живу, а Индрика не встречал. Только слышал выдумки от стариков.

— А они слыхивали об нем в Киеве! — насмешливо поддержал Светя и, усмехнувшись, продолжил:

— Может, он в Киеве и сейчас живет. И все едут на него посмотреть… Среди нас тоже встречаются такие, что не прочь проведать, как там Индрик поживает…

— И сказки про себя сочиняет, чтоб нас тут, одиноких и сирых, пугать! — не без ехидства дополнил Щек. — Есть средь нас и таковые, коих калачом не сманить к страшным человекам в городах, что непременно ходят в приятелях у того Индрика.

От души засмеявшийся Светя тем самым показал, что оценил находчивость Щека в удачном продолжении шутки, а после предположил:

— Скоро Щек заберет с собой Малка, поедут оне в Киевщину, изловят там Индрика-зверя и привезут его к нам на двор…

Малк взглянул на Светю с надеждою, что тот говорит правду.

— Привезем Индрика, привяжем на цепь возле ворот и не только людей, но и некошного впредь не увидим! — заверил Щек.

— А что, в людях меньше худого, чем в черте? — спросил подошедший от дома к оживленной компании Некоша. То был неродной старик. Услыхав оживленный пересуд, в котором почти буквально поминалось его имя, он не мог остаться в стороне:

— Зачем в Киев-то? Ехайте в Любеч или Чернигов! Нечистой силы и там насмотритесь — хоть ведерной корчагой себе в мошну наливай и уноси. Никто и платы не возьмет за вредность ту!

Щек потупил свои глаза с прищуром, а Стреша молнией задала вопрос:

— Некоша, а ты видал Индрика?

Дряхлый дед принялся с большой охотой пояснять, что Индрика придумали сами люди — дабы поделиться меж собой на волков и зайцев, храбрецов и простокваш. Некоша поглядывал на Щека и Светю — для них в первую очередь вел он свою повесть. Но старшие братья, умиленно отведя глаза, разошлись по делам.

— Говори, дедушка! — голосила ребятня. Малк, Птарь, Ярик, Стреша одергивали рукава и полы старческого зипуна, и Некоша, позабыв о старших братьях, увлеченно продолжил:

— Вся нечисть придумана киевлянами — от лукавства ума, от хотения властвовать. Хотение то дюже походит на чертов огонь!.. Здесь, в нашей земле, народ редко расселен и друг к другу не лезет. Потому — незачем пугать соседа. Наоборот — в наших краях скорей с помощью к нему идут… А в великом граде человек со своим горем идет за утешением к соседу. Расскажет про беду свою, которую поимел от другого соседа. Тот сосед, что призван в утешители, начинает наперво измышлять свою корысть: помочь этому или тому? Ну и бередит горе пришедшего…