Память (Книга вторая) - Чивилихин Владимир Алексеевич - Страница 65

• Предыдущая
• 65/175
• Следующая

— Почему к тому времени, когда вся северо-восточная Русь уже была повержена, сопротивление орде возросло? Может, сыграл роль особый патриотический и боевой дух жителей Торжка?

— Наши предки любили свою родину, конечно, не меньше, чем мы, а патриотическое сознание средневековая Русь выработала на много веков раньше, чем европейские народы. Игумен Даниил, придя из-под Чернигова в Иерусалим, еще в 1108 году в записках своих шесть раз вспомнил родную речку Сновь и попросил у короля крестоносцев Болдуина разрешения поставить свечу от всей русской земли. Ни с чем не сравним пронзающий душу патриотизм «Слова о полку Игореве»! Это XII век. В Европе же впервые мысль о родине, как главной ценности народа, высказал Франческо Петрарка лишь в середине XIV века…

Но одним патриотизмом предков нельзя объяснить неудачи орды к концу ее первого набега на Русь. Рязанцы или владимирцы, надо думать, были не меньшими патриотами, чем жители Торжка, так же «чрезвычайно круты», а их столичные крепости, конечно, превосходили все остальные по числу защитников и надежности укреплений… Так что большой вопрос остается и даже обостряется, потому что необходимо когда-нибудь все же объяснить, почему сопротивление орде и вправду возрастало! Исторические источники между тем просто фиксируют этот факт. А мы давайте подумаем вместе… Мне кажется, что Субудай сделал в этом краю стратегический просчет, полагаясь на способ осады крепостей, вывезенный из далекой страны чжурчжэнсй. Эта наступательная новичка сказалась бесполезной на Руси.

Субудай не начинал штурма Владимира, пока та часть его войск, что брала Суздаль, не подошла «со множеством плена». Заметьте: он не отправил с конвоем пленных в степь, как добычу, а приказал пригнать их к Владимиру. Г. Е. Грумм-Гржимайло пишет, что монголы сгоняли «сельское население к городским стенам, заставляя их землей, камнями и бревнами заполнять крепостные рвы до их уровня и убивая при этом тех, кто не поспевал за остальными». Пленных ставили к осадным таранным и камнеметательным машинам, гнали на стены, а горожан потом понуждали под страхом смерти брать цитадели собственных городов, как это было, например, в Бухаре. При таком способе взятия городов «гибли обыкновенно десятки тысяч народа». Ох, немало, знать, погибло владимиро-суздальцев, которых орда заставляла, убивая непокорных, сооружать туры и тын вокруг своей столицы, немало русых голов скатилось наземь у катапульт! Пленные ночами перегрызали зубами волосяные арканы и ремни, пытаясь убежать в леса, не думая о том, что быстрые сабли неусыпно стерегут их головы за кустами. Наши предки предпочитали гибнуть, но не штурмовать стен своих городов.

— Минуточку! Откуда это известно?

— Ниоткуда не узнаешь обратного. В летописях — ни слова, у восточных авторов, наполнивших подробностями тома, — тоже, хотя там есть вполне достоверные рассказы не только о том, как покоренные народы штурмовали свои столицы, но и легко подчинялись другим военным целям врага, составляя целые армии для борьбы с собственным народом. В китайских источниках сохранился такой факт: орда сформировала и двинула на штурм чжурчжэньской столицы Яньцзина (Пекина), в котором жило множество китайцев, три армии из сорока шести китайских дивизий! «Таких примеров, — замечает Г. Е. Грумм-Гржимайло, — можно привести очень много». Только нет ни одного даже отдаленно похожего примера из истории нашествия орды на Русь! Косвенным доказательством того, что наши предки отказывались штурмовать родные города, служит необычно длительная история осады Торжка, под которым решилась судьба русского полона, превосходящего по численности орду… Возможно, что Субудай вообще не отправлял пленных в метрополию. Рабов надо было не только охранять, но кормить каждый день, чтобы они не перемерли в дороге, — иначе пропадал смысл их захвата.

И трудно представить, чтоб какая-то партия рабов могла пройти через всю лесную Русь, половецкую степь, через Сибирь, саяно-алтайскую горную страну и Вольские простоты — это же семь тысяч верст! Ведь стояла зима, которая в половецких степях, например, была злее, чем в средней полосе — с сорокаградусными морозами при сильнейших ветрах. Кстати, Субудаю было невыгодно отправлять рабов в далекий этап и потому, что конвоирование их ослабляло бы его войско, и без того уже сильно ослабленное. А в конце февраля по дороге к Новгороду шли и бежали обезумевшие от ужаса люди, но вражеская конница легко настигала их, и не было никому спасения от аркана или сабли. Число пленных увеличивалось, хотя и без того их у Субудая уже было больше, чем воинов.

— Это чем-то подтверждается?

— У Татищева ясно сказано, что татар перед Торжком было множество, «а паче (то есть больше — В. Ч.) плененных», которые нужны были степным грабителям для того, чтоб «закрывать погибель их» при штурме Новгорода. Однако утверждать, что русских пленных под Торжком скопилось больше, чем воинов у орды, слишком ответственно перед историей! Нельзя же полагаться на общее мнение Татищева, не называющего никаких цифр! И разве можно так решительно настаивать без твердых оснований? Это может подорвать доверие читателя к нам. Ведь невероятно же, просто невозможно, чтобы воинов у Субудая было меньше, чем пленных! Историк С. М. соловьев считал, что с Батыем пришло на Русь триста тысяч всадников. Это, к сожалению, принимается на веру.

Правда, по Рашид-ад-Дину, «булгары и башгирды» то есть волжские болгары и башкиры, выступили навстречу орде «с 40 туменами славного войска», и Бату узнал, «что их вдвое больше монгольского войска и что все они бахадуры». «Тумен» — это тьма, десять тысяч, и, значит, перед нападением на болгар и башкиров у орды было 200 тысяч воинов? Неизвестно, сколько сабель потеряла или приобрела орда в мордовско-буртасских землях, сколько отделилось для рейда на юг, но вот явилась в труде авторитетного историка эта круглая цифра — 300 тысяч, в романе В. Яна «Батый», однако, называется другая цифра — 400 тысяч всадников, а в одном дореволюционном научном сочинении говорится даже о «монгольской полумиллионной армии в конце русского похода», у Козельска…

— Ну, уж это-то слишком!

— А в новейших научных трудах опубликованы донельзя условные подсчеты численности этой «монгольской» армии, имеющие, впрочем, тенденцию к снижению первоначальных астрономических цифр. Одни авторы исходят из предположения, что детей в усредненной монгольской семье было пятеро и каждая будто бы выделила в первый западный поход по одному воину, а так как все население тогдашней Монголии могло составлять почти 700 тысяч человек, то, следовательно, Бату и Субудай привели на Русь ровным счетом 139 тысяч сабель. Другие расчеты основаны на произвольном допущении, будто все чингизиды были военачальниками, причем каждый из них якобы командовал туменом, тьмой, то есть десятью тысячами воинов. А так как по средневековым источникам на Русь пришел сын Чингиз-хана Кулькан, погибший под Коломной, семь внуков — Орда, Бату, Шеибани, Тангут, Гуюк, Кадан и Байдар, правнук Бури и внучатый племянник Аргасун, то вроде бы проще пареной репы определить общую численность орды, напавшей на Рязанское княжество перед зимой 1237 года, — она составляла тоже ровным счетом 100 тысяч человек.

Итак, сто, сто сорок, двести, триста, четыреста, пятьсот тысяч… Здравый смысл, дорогой читатель, подсказывает, должно быть, вам, что при такой разнице взглядов на важнейшее историческое обстоятельство не может быть верной картины набега орды на Русь в 1237-1238 гг., а любая из точек зрения, в том числе и наиболее распространенная «среднепотолочная», определяющая численность этой так называемой армии Бату-Субудая в триста тысяч воинов, — предположение, гипотеза, условность.

— И объективная истина о численности войска Субудая так далека от нас, что мы никогда не узнаем ее?

— Попробуем. Для дальнего и скорого грабительского набега трехсоттысячной степной армии нужно было, по самой крайней мере, 600000 коней — степняк не мог идти в столь дальний поход без запасной, сменной лошади. И давайте попробуем ответить на элементарный вопрос: чем могло питаться такое количество животных полгода — с ноября 1237 года по апрель 1238-го? Среди зимы в заснеженных русских лесах подножного корма не было, а ведь каждой рабочей лошади, в том числе и несущей вооруженного всадника или вьюк с добычей, нужна мера овса в день — округленно десять килограммов. Субудай, определяя для похода оптимальное количество конницы, рассчитывал на фураж, заготовленный в зиму урусами, — сено, солому, овес, ячмень, рожь, пшеницу. Фуражных запасов всей Руси, конечно, не хватило бы для прокорма мифического миллиона лошадей — такое скопище животных передохло бы от голода еще у Пронска. Невозможно себе представить далее, как эта конная армада могла идти сквозь захламленные и заснеженные леса, по узким тропам, просекам и ледяным речным коридорам. След в след такая конница продвигалась бы очень медленно и почти бесконечно. Третье: грабительский набег на далекий лесной северо-запад был лишь эпизодом тех лет — в это же время шла затяжная война орды в густонаселенном Китае, в богатом и сильном Иране, большие отряды степняков действовали одновременно на границах с Кореей, в Нижнем Поволжье и на Северном Кавказе, и совершенно невероятно, чтобы курултай послал 300 тысяч воинов и вдвое-втрое больше коней на маленькие города и деревушки наших предков, обнажая другие фронты и обрекая конницу и войско на голодную смерть. И последнее — зачем было Субудаю, прекрасно изучившему жертву, вести в этакую несусветную даль триста тысяч воинов, если он точно знал, что, напав неожиданно, предзимним бездорожьем, он легко разобьет русские княжества поодиночке значительно меньшими силами?

• Предыдущая
• 65/175
• Следующая