Заклинатель змей (Рассказы. Стихотворения) - Карпов Николай Дмитриевич - Страница 7

— Подожди!.. — быстро перебил его Ян. — Почему же ты решил, что это должен быть непременно белый волк? Может быть, это был самый обыкновенный волк или просто-напросто наш Гектор. Сто шагов — порядочное расстояние!

— Я не слепой!.. — обиженным тоном сказал Марк. — Во всяком случае, я бы отличил на таком расстоянии волка от собаки. Кроме того, шерсть нашего Гектора белая, с большими рыжими пятнами, шерсть обыкновенного волка — серая, а шерсть этого зверя — белая, как кипень. Я не могу выразить словами то впечатление, которое произвело на меня появление этого зверя, но, уверяю тебя, я сразу угадал в этом исчадии ада Белого волка. В первый момент я не мог сдвинуться с места, потом пошел по следу, который гораздо крупнее волчьего, и набрел на кучу окровавленного мяса и костей… Я уверен, что это были кости нашего бедного Гектора… Разумеется, я сейчас же поспешил к тебе.

— Можно подумать, что ты пьян или бредишь, — проворчал Ян, — сознаюсь тебе, я до тех пор не поверю, пока не осмотрю сам следов. На каком месте ты нашел кости? Я успею вернуться до сумерек.

— Ты хочешь пойти туда? — с искренним ужасом спросил Марк, вскакивая с места.

— Да, я полагаю, добрая пуля уложит на месте любого волка, независимо от цвета его шерсти…

Оставшись один, Марк съел несколько ложек кашицы, закурил трубку, растянулся на нарах и долго лежал неподвижно. Трубка погасла, ему лень было ее раскурить. Он попробовал заснуть, закрыл глаза, но в его воображении встал страшный белый зверь с кроваво-красной пастью и с сияющими фосфорическим светом злобными глазами. Марк вспомнил о своем товарище, в сердце его мало-помалу нарастала смутная тревога за отсутствующего, блуждающего по снежному лесу. Он вскочил, отворил дверь и выглянул из избушки в холодный, мертвый мрак снежной ночи.

Высокие, косматые ели, окружавшие плотной стеной избушку, застыли в мертвом сне, запушенные снегом. Высоко на темном фоне неба сияли холодным светом звезды. Вздрогнув от холода и внезапной жути, Марк захлопнул дверь, подбросил в очаг сухих веток и сел, протянув к огню дрожащие руки.

Он в душе проклинал суровую жизнь в лесах севера, казавшуюся ему раньше такой заманчивой, полной интересных приключений. В этот вечер он особенно горько раскаивался, что оставил людный поселок, соблазнившись рассказами старого Яна…

Неожиданно до его слуха донеслись странные звуки, напоминавшие царапание по дереву звериных когтей; охваченный внезапным ужасом, он вскочил, бросился к двери и плотно задвинул засов. Шум усиливался: казалось, какой-то большой зверь в дикой ярости царапал острыми когтями дверь, намереваясь ворваться в избушку. Через минуту царапание прекратилось и за дверями послышался вой, похожий на волчий. Марк в ужасе заметался по избушке, хватаясь то за винтовку, то за топор. Этот вой был невыносим для его слуха и он ждал, что дверь избушки с минуты на минуту рухнет под напором железных лап зверя и Белый волк ворвется в избушку. Дрожащими руками он бросил в очаг охапку хвороста, сел, скорчившись перед огнем, и заткнул пальцами уши, но дикий вой звучал все громче и громче, ему вторило царапанье когтей. Марк снова вспомнил о товарище и тихо застонал: он не сомневался, что Яна загрыз этот страшный зверь.

Между тем, вой за дверью прекратился, и слабый луч надежды улыбнулся Марку. Он встал, но в этот момент послышался треск, зверь прорвал мордой бумагу, которой было заклеено окно; это окно было прорублено невысоко над полом, и зверь достал мордой до бумаги, поднявшись на задние лапы. Марк бросился к окну и заткнул его курткой, ожидая, что куртка полетит на пол и оскаленная пасть зверя покажется в окне. С решимостью отчаяния он схватил штуцер, но вспомнил, что на близком расстоянии полезнее револьвер и поставил штуцер в угол. С револьвером в руке он подошел к двери, и дрожа, как в лихорадке, положил руку на засов.

Вой перешел в рычание, и дверь избушки затряслась. Марк закрыл от ужаса глаза и отступил к очагу. В его мозгу молнией сверкнула мысль, что, если даже он избавится от зверя, снежный лес не выпустит его из своих дебрей… Он сойдет с ума в одиночестве.

Тогда, покорясь неизбежному, Марк сел на корточки перед погасающим огнем, вложил дуло револьвера в рот и нажал спуск. Пороховой дым наполнил избушку. Марк упал на спину, раскинув руки.

А за дверью избушки по-прежнему выл зверь.

Скользя на лыжах по твердому, без блеска снегу, Ян ехал параллельно следу лыж своего товарища. Лавируя между седыми от инея стволами деревьев и кустами, на которых, как клочья ваты, белели снежные хлопья, он зорко всматривался вперед, вспоминая все детали рассказа своего товарища.

По этому следу он доехал до Медвежьей поляны и еще издали заметил темное пятно на снегу.

Наклонившись над окровавленными кусками мяса, клочьями шерсти и костями, он долго стоял и ковырял в этой куче палкой. Выпрямившись, он весело расхохотался и закурил трубку.

Для него было ясно, что на этом месте волчья стая передралась из-за зайца; одного волка загрызли в драке, и стая принялась делить его труп, но почуяла приближение охотника и разбежалась… Неужели Марк не мог догадаться, что никакого Белого волка здесь не было?

Давно стемнело, но зоркие глаза Яна отличали след Гектора от бесчисленных волчьих следов. Порой лыжи путались в кустах, Ян соскакивал с них, утопая по пояс в снегу, освобождал их и ехал дальше, лавируя между темными стволами деревьев, осыпавших на него снежную пыль.

Свежий след собаки поворачивал к избушке, и успокоенный Ян направился к ней кратчайшим путем. Неожиданно ухо его уловило отдаленный вой и, подъехав ближе к избушке, он пробормотал:

— Что за черт! Гектор воет… Почему этот малый не пускает его в избушку?

Громадная белая собака с запушенной снежным инеем шерстью, почуяв приближение хозяина, бросилась к нему навстречу и бешено заскакала вокруг него.

— Ах, так вот он, Белый волк! — вскричал, смеясь, Ян, — неужели этот младенец принял собаку за Белого волка? Неужели он не мог догадаться, что собака, разгоряченная погоней за зайцем, вывалялась в снегу и превратилась в белую? Ах ты, подлый трусишка!.. Принять Гектора за Белого волка!.. Ну, мы еще посмеемся!

Подойдя к избушке, он взялся за дверную ручку, но дверь оказалась запертой.

— Спит, каналья! — пробормотал Ян и стукнул в дверь прикладом винтовки, но в избушке по-прежнему было тихо.

Удары приклада посыпались на дверь, встревоженный Ян не знал, что и подумать.

Наконец, он схватил тяжелую деревянную бабку для колки дров и ударил ею в дверь, которая с треском упала вовнутрь.

Ян бросился в избушку, зажег спичку и наткнулся у порога на труп своего товарища, еще сжимавшего револьвер в окоченевшей руке.

Вышла, братец ты мой, эта оказия со мной годов пятнадцать тому назад.

Я в те поры в кучерах состоял у барина Верхотурова.

Может, слыхал? Ну вот… Харчи хорошие, жалованья 10 рублей, одежа барская, — словом, не жисть, а малина… Съездишь с барином куда нужно, лошадей уберешь, — и спи хоть день и ночь, а то гуляй. А в праздник к вечеру махнешь на село, хороводы водить с девками, песни петь… Парень я был лихой, в красной рубахе, в плисовой поддевке, шапка набекрень, — словом, фартовый парень… И познакомился я с одной девкой, дочкой лесника Степана, что лес барский караулил…

Она мне полюбилась, полюбился и я ей…

Каждый праздник приходила она с кордона на село, а потом и я стал около кордона покачивать…

Да раз наткнулся я на Степана, на отца ее… Увидал он меня, подходит и говорит:

— Чего ты тут околачиваешься, парень?

— А за ягодами, — говорю, — пришел.

— Ты, — говорит, — парень, не пыли, я знаю, за какими ягодами… ты ту дурь из башки выкинь, за голоштанника я мою Анку не отдам — дудки… А ежели будешь здесь шляться, я те такую ижицу пропишу, что чертям тошно станет…

Закинул ружье за плечи и пошел к кордону. Я стою, как статуй бесчувственный. Табак теперь дело, — думаю я, — Анку запрет старый черт… Видно, не судьба мне жениться на милой.