Врывалась буря (Повесть) - Романов Владислав Иванович - Страница 32

— Меня?.. — удивился Егор.

— Мы проводим серию диспутов в том, что такое революционное сознание и как его выработать. — Катя, не отрываясь, смотрела на Егора. — У меня есть один ученик Стулов. Он вчера довел до истерики преподавательницу литературы, доказывая, что Пушкин был контра и помещик, а, значит, изучать его не надо. Ведь известно, что во время восстания декабристов он отсиживался в деревне, порол крестьян по субботам и спаивал няню-старушку. Даже сам признавался: «Выпьем, бедная старушка!» Я перечитала его стихи и пришла к выводу, что Стулов прав. Почти через стихотворение восхваление вина, любви, утех и полное отсутствие коллективизма. Одно «я» и больше ничего! Кстати, как вы относитесь к тому, что Канада запретила ввоз советских товаров лишь на том основании, что СССР не является участником версальского договора? — спросила Катя. — Соединенные Северо-Американские Штаты и Китай тоже не являются участниками договора в Версале, однако им почему-то Канада не запрещает ввозить свои товары?! Не есть ли это новый этап интервенции против пашей страны?.. Полянскому дали десять лет, слышали?..

— Нет, — пробормотал Воробьев, ошарашенный столь неожиданным напором.

— Кстати, мы в этом вопросе поступили совершенно правильно, запретив со своей стороны ввоз канадских товаров! — торжествующе проговорила Катя. — Проживем без канадской тушенки!.. Не женились еще, Егор Гордеич?.. — вдруг спросила Катя.

— Нет, — робко ответил Егор.

— А когда назовем виновников аварии на ГРЭС? — в упор спросила Катя. — Трудящиеся ждут результатов вашего затянувшегося расследования. Молодцы, что ликвидировали Катькова, но город должен знать и вредителей наших турбин! Бугров действительно непричастен к аварии?..

— Да, — вздохнул Егор. — Он…

— Не будь к обороне глухим, тебя призывает ОСОАВИАХИМ! — весело продекламировала Катя, перебив Егора. — Я тоже отказалась выйти замуж, решив окончательно порвать с буржуазными пережитками в своем сознании! Семья, кстати, самый стойкий из всех пережитков! Ведь надо же было придумать такую хитрую западню! Все эти кровати, подушки, все эти предметы пошлости, которые до сих пор мы не стесняемся даже продавать, за ними гоняются, ими спекулируют — это было ловко придумано буржуазией, чтобы отвлекать народ, особенно женскую половину от классовой борьбы. Я чуть было не угодила в эти сети, но теперь, как видите, вырвалась из них и рада видеть вас, Егор Гордеич! Так придете к нам?

— Сейчас не знаю, столько работы… — пробормотал Егор.

— Ничего, работа не уйдет, а дети — наше будущее. Расскажите им хотя бы о ликвидации банды и непримиримости ко всяким проявлениям буржуазных замашек, еще существующим в нашем быту. Надо, надо, товарищ Воробьев! — решительно тряхнув головой, сказала Катя. — Ну мне в женсовет! До встречи! — она крепко пожала ему руку и смело взглянула в лицо, тотчас вспыхнув, и, дабы скрыть смущение, немедля ушла, но Егор видел, что она еще любит его и яростно борется с этой любовью. И странное дело: ему даже захотелось ее догнать, но Егор сдержал себя.

Бугров был дома, уходил вечером в ночную смену и в свободное время мастерил полки для посуды.

— Растем бытом, — точно оправдываясь, проговорил он. — Нужны полки, что делать… — он прервался, закурил. — Чай будете?

Егор кивнул, снял фуражку, сел. Никита Григорьевич ушел в сени разжигать примус, загремел чайником. Воробьев оглядел уютное жилище Бугровых. На стене портрет Маяковского и еще одного с бородкой, кого — Егор не знал. «А портреты украшают, — подумал Егор. — Надо Маяковского тоже прилепить, пусть смотрит».

Сидя в комнатке Бугрова, Егор вдруг подумал: а смог бы он один без помощи Ларьева выйти на Левшина? Конечно, Ларьев многое знал о Шульце, и про то, что в городе есть немецкий агент, но ведь и Егор сам тоже пришел к этой мысли. Более того, он внимательно перечитал отчеты Прихватова о действиях Шульца в Краснокаменске… «Постой-постой, — вдруг спохватился Егор, — а ведь фамилия Левшина в этих отчетах не фигурирует! Это ему Прихватов рассказал на словах, а в отчет не вписал, видимо полагая, что нечего всякую ерунду вписывать. А если бы вписал, Егор бы обратил внимание!» Он вдруг вспомнил, как его резануло левшинское «извините» тогда на вокзале, когда приезжал Шульц. «Эх, жаль Ларьеву не успел рассказать, — подумал Егор. — А может быть, тогда Левшин и не болен был вовсе, а нервничал, ожидая тайного знака от Шульца, поэтому и бросил, не контролируя себя, это „извините“. Так-так-та-ак! — Егор радостно вздохнул, снова почувствовал прилив сил и боевого духа. — Нет, Ларьев прав, раскисать не стоит, рано или поздно Егор бы и сам, без Виктора Сергеевича, докопался бы до этого Левшина! Уже много таких странных несообразностей собиралось у него относительно этого ухажера Антонины, и они все равно бы указали верный путь. Искать и не сдаваться в полон трудностям — вот закон, по которому стоит жить!»

Вернулся Бугров, сел к столу, пригласив придвигаться со стулом и Егора, вытащил варенье, две голубые чашки.

— Чем обязан? — расставляя чашки, спросил натянуто Бугров.

— Я бы хотел услышать о Мокине, — спросил Егор.

— Кисель, а не человек, — махнул рукой Бугров.

— Какие у вас отношения?

— Сейчас никаких, а раньше каждый день виделись. Я же был за начальника, а он завскладом, сами понимаете… — Бугров развел руками. — Счета, подписи, накладные…

— А набойки ставил вам на сапоги? — спросил Егор.

— Набойки?.. — Бугров недоуменно пожал плечами. — Вроде ставил, я не помню… — Бугров задумался. — Да, ставил…

— Какие денежные вопросы решали?.. Деньги давали ему?

— Свои как-то давал, топорища он тут заказал одному, тот привез, денег не оказалось в кассе, а я собрался шубу жене покупать, вот и отдал…

— Пересчитывать заставлял? — спросил Егор.

— Да. Он аккуратный…

С Левшиным Никита Григорьевич не был знаком.

Они попили чаю с вареньем, Егор еще поспрашивал Бугрова о Мокине, но тот ничего вразумительного сказать больше не мог.

— А это, кто с бородой? — спросил уже на пороге Егор.

— Чайковский Петр Ильич… Композитор, — добавил Бугров.

— A-а, слышал, — кивнул Егор. — Хорошее лицо…

Воробьев ушел, взяв слово хранить разговор в тайне.

Уже выходя, Егор столкнулся с Ниной, она бежала домой и, увидев Воробьева, остановилась, с тревогой глядя ему в лицо.

— Мне соседка сообщила, что вы снова пришли, — побледнев, прошептала она. — За ним…

— Да так, кое-что спросить заходил, — улыбнулся Егор. — Чаю попили.

Нина кивнула, даже попыталась улыбнуться.

— Все в порядке, — сказал Егор и направился дальше, а Нина еще долго стояла у калитки, не в силах идти дальше: ноги не шли.

На обратном пути он зашел в больницу и с удивлением узнал, что Сергеева выписали еще утром. Он направился было к нему, но на полпути остановился, может быть, он в отделе и Егор зря только время потеряет. Но в отделе Сергеева тоже не было. В это время приехал Миков, привез Митяя Слепнева из Сопень, и Егор о Сергееве забыл на время. Митяй, низкорослый мужичок с рыжеватой свалявшейся бороденкой, с Колькой Левшиным бегал еще в детстве в ночное, пас лошадей и коз, но как забрали Левшина на войну, с тех пор его не видал. Не понимая толком, зачем его привезли бесплатно на «чугунке» да с таким мандатом, какой был у Микова, Митяй соображал слабо и все время просил отпустить его обратно даже без билета и проездных, которые ему обещал Миков. Если продержать его сутки, подумал Егор, то он, пожалуй, совсем перепугается, и тогда его опознание совсем ничего не будет стоить. Поэтому Егор сказал, что Митяя отпустят сегодня же, и стал растолковывать ему смысл их просьбы: посмотреть со стороны на одного человека и, если это не Левшин, то виду не подавать, а промолчать. Митяй затряс бороденкой, стал вытаскивать яйца и сало, чтобы Егор забрал их себе, но Воробьев приструнил его тут же, приказав забрать обратно. Он велел Микову выдать предписание товарищу из Сопень, чтобы в колхозе, куда вступил Митяй, знали, что он, Митяй Иванович Слепнев, выполнял поручение Краснокаменского отдела ОГПУ.