Волчье Семя. Дилогия (СИ) - Гвор Виктор - Страница 131

Фрида горько вздохнула. Видно, судьба у нее такая: умереть от рук служителей Ордена. Не вышло тогда, получится сейчас. Сорок лет отсрочки - не так уж и мало. И не так уж мало удалось сделать с того страшного дня, когда удар кованого сапога вынес дверь бабушкиной избушки. Святые братья пришли жечь ведьму. Никогда никому не сделавшая плохого старая травница вполне годилась на эту роль. Правда, насладиться криками умирающей карателям не удалось: бабушка сумела уйти достойно.

Фриду, нет, тогда еще Гертруду, тоже должны были сжечь, но красивая девчонка приглянулась брату Анри, командовавшему отрядом. Бейлиф оказался эстетом: не задирал подол первой же попавшейся девке при всей святой братии, а предпочитал развлекаться с приглянувшимися жертвами наедине. Если не в доме, то хотя бы в собственной палатке. С толком, чувством и расстановкой. Жертвы от этого выигрывали мало: пережить развлечения Анри удавалось не всякой. Фриде удалось. Дважды. А третьего раза не потребовалось, потому как наутро после второй ночи Орден не досчитался одного бейлифа. Сердце разорвалось: перестарался бедолага с вином и развлечениями. Может, кто и заподозрил бы девчонку, но через час после завтрака у святых братьев началось такое расстройство желудка, что даже истерзанная пленница могла бы перерезать им глотки, не встречая ни малейшего сопротивления. Фрида этого не сделала: от смерти убийц бабушки отделяли несколько часов, и это были не лучшие часы в их жизни.

А еще не хотела яды учить, дура восторженная! Сколько нервов бабуле перепортила! Хорошо, что та умела добиваться своего.

Вряд ли Фрида намного пережила бы собственных жертв, не приведи судьба к месту трагедии ватагу Кривого. Разговор у битого жизнью атамана и доведенной до отчаянья девчонки получился сложный, но получился. Идея заиметь в ватаге собственную травницу понравилась Кривому больше варианта одноразового развлечения. И слово своё тати сдержали: за дюжину лет, проведенных в ватаге, никому даже в голову не пришло использовать знахарку как женщину. А может, и не слово было тому причиной, а воспоминания о катающихся по земле от рези в животах святых братьях. Многому, ох многому научилась Фрида за эти годы! Хватило, чтобы возглавить ватагу после той засады, что стоила жизни Кривому, и не только ему. Шесть лет была травницей, еще шесть атаманшей. И какой атаманшей!

Она не мелочилась, не разменивалась на караваны купцов и путешествующих в соседний замок жен владетелей. Ни те, ни другие не возят с собой много денег. А рулоны черсидского шелка и фамильные сережки еще надо суметь продать. Скупщик, сдавший Кривого, мертв, но кто может поручиться за честность его последователей? А чтобы покуситься на обозы, везущие налоги в королевскую казну, надо иметь не ватагу, а армию. Нет, только монахи Ордена! Богатые и наглые, уверенные в своей силе и неприкосновенности, возящие с собой всё своё богатство, и даже собранную десятину сопровождающие несчастным десятком бойцов. Святые братья охотились на вильдверов и ведьм, а ватага Пустельги охотилась на святых братьев, никогда и никого не оставляя в живых. Атаманша ничего не забыла.

Старая экономка оторвалась от воспоминаний. Навыки Пустельги сейчас не помогут. Из завязок юбки можно соорудить гарроту, страшную удавку сиверов, и отправить к Господу первого же, кто войдет в камеру. Но, увы, только одного, да и то нет уверенности, что хватит сил достаточно крепко затянуть петлю. Годы, годы... Можно собрать в мешочек выкрошившийся из стен раствор и мелкие осколки камней. Мешочка нет, но есть всё та же юбка. Из нее же и веревочку сделать. Даже рукоятку сплести. Получится кистень, любимая игрушка Кривого. Один раз хорошо взмахнуть должно выйти. Но опять же только один. А что значит один ублюдок, когда на её счету не одна сотня? Не о том надо думать, не о том. Через час-другой потащат на допрос, и на этот раз цацкаться не будут. Это с куницами можно соревноваться в остроте ума и актерском мастерстве. Для действительно умного человека они страшны только в бою. Пустельга была молодой и глупой, потому и совершила свою единственную ошибку, напав на трех всадниц в белых плащах с изображением гибкого зверька. Всадницы оказались вильдверами, и ватаге пришел конец. Чудо, что самой удалось уйти. Но обиды на куниц Фрида не держала: то была честная схватка. Так же, как и допросы последних дней. Но куницы уже покинули замок, а функи... Святые братья предпочитают другие методы, уж своего старого противника атаманша изучила вдоль и поперек. Под пытками скажешь всё. А даже если сможешь промолчать... Молчание - тоже ответ.

Фрида усмехнулась. Проснулась почти легендарная атаманша после тридцатилетней спячки. Проснулась и ищет выход. Нет его, этого выхода. Может, надо было тогда, после разгрома, собирать новую ватагу и продолжать охоту. Орден еще не раз умылся бы кровью, особенно если бы удалось найти пару вильдверов. Или пойти на контакт с куницами. Впрочем, к этому Пустельга тогда была не готова. Опустошена была и растеряна. Хотела спрятаться и отсидеться. Барон фон Кох подвернулся как нельзя кстати. Не нынешний барон, а его покойный отец. Неудачная охота, понесшая лошадь (а почему бы ей не понести, для этого специальная свистулька есть), вылетевший из седла владетель и как нельзя кстати оказавшаяся поблизости травница. Сама покалечила, сама вылечила. И вполне логичное приглашение в замок. Сначала погостить, закончить лечение, потом...

На этот раз улыбка старухи была доброй и ласковой.

Стефан. Человек, резко изменивший её судьбу, сумевший растопить лёд, что двенадцать лет сковывал сердце. Да, Фрида влюбилась. В этом не было ничего плохого, она никому не переходила дорогу, Стефан был один. Он раскрыл знахарке свою тайну и предложил руку и сердце. Сердце Фрида приняла. От руки отказалась. И рассказала о себе всё. Так было правильно. Ради него осталась в замке фон Кохов. И прожила здесь почти тридцать лет. Хорошо прожила. Жалко, дочка, единственный плод их со Стефаном любви, умерла родами. Но осталась Сабина...

Не надо это вспоминать, воспоминания расслабляют. А ей предстоят пытки. Вряд ли удастся убедительно врать, когда в ребрах ковыряются каленым железом. А раньше или позже не получится и молчать. То-то обрадуются палачи, узнав, что нашли, наконец, знаменитую Пустельгу. Впрочем, это меньшее из зол. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, чего будут добиваться монахи. Им нужны показания на барона. Чтобы пытать владетеля, нужны веские основания, а дать их может только она, вольная! Да еще Пустельга! Семью, пригревшую знаменитую атаманшу, не спасет ничто. Семью, от которой Фрида видела только хорошее. А еще Фрида расскажет про Сабину, Вилли, Когтя и Медвежонка, поленских панычей. Она слишком много знает, слишком... Может быть, дети и уйдут, но им будет намного труднее. И она расскажет про Стефана! Надо вырваться отсюда любой ценой. Гаррота, кистень, что еще?

Нет, это тупиковый путь. Всё давно продумано: не так сложно было предвидеть события. Вырваться можно только в одном направлении. Умереть. Та же гаррота - быстрый путь. Дверь немного перекосилась. Чуть-чуть, но достаточно, чтобы закрепить веревку. Еще можно вытащить проволочку и воткнуть между ребрами. Аккуратно так направить и толкать, пока не дойдет до сердца. Но всё это не то. Она не может просто покончить с собой. У функов не должно возникнуть ни малейших подозрений, что экономке есть что скрывать. Она умрет естественной смертью. Так, как умер Анри, её первый мужчина, её первая жертва, её первый святой брат. Функ поганый!

Тогда Гертруда сумела собрать на коротких привалах нужные травки, разварить их в собственной кружке с чаем и подлить в вино. Сейчас же было время подготовиться. Монахам не следовало пренебрегать обыском беспомощной старухи. Нужный сбор зашит в юбку, рядом с проволочкой. Смерть наступит не сразу, яду нужно часа два, но это даже хорошо. Идеальный вариант - скончаться на допросе. Жаль, неизвестно, когда за ней придут.

Старая экономка выдернула нитку из подола юбки и аккуратно высыпала в ладонь горстку сушеной травы, положила в рот и начала тщательно жевать, сожалея, что нет воды, с ней всё было бы намного проще.