Модификаты (СИ) - Чередий Галина - Страница 64

— Я видела, — настаивала я. — Когда появился челнок, ты взял и исчез.

— Обращаясь в Оградителя, мы с Аговой можем передвигаться очень быстро. Ты бы не смогла уследить.

Дух-Оградитель. Вот тут мой мозг все же немного забуксовал, не находя аналогов, кроме слияния сознаний, но я-то видела и объединение на физическом уровне.

— Как выходит, что вас двое, а Оградитель — одно существо?

— Это от того, что Оградитель не существо, Софи, он — Дух, — объяснил мужчина это, как что-то естественное, не заслуживающее пристального внимания. Возможно, об этом не принято тут спрашивать? Но мне очень хотелось знать.

— И? Вы с Аговой — люди и вполне себе материальны.

— Мы его вместилища. Пока мы не слиты, то остаемся собой и действительно, как ты сказала, материальны. Но когда объединяемся, наша сущность меняется. Мы становимся живой яростью и силой, уязвимой только для другого Духа.

Не очень понятно, но думаю, это означает трансформацию в некую скорее энергетическую форму, несокрушимую на физическом уровне. Ладно, буду надеяться, что пойму со временем.

— А как насчет сознания? Сливаясь, вы становитесь одним целым, и это значит, у вас нет друг от друга секретов? В смысле, как насчет интимных вещей?

Рисве засопел, прижав меня чуть сильнее, и я запрокинула голову, чтобы посмотреть ему в лицо, и засекла, как он снова краснеет.

— Я научился не заглядывать в ту часть души брата, которая отдана его Сиох… но вышло это не сразу. Поэтому, конечно, хоть у меня и не было женщины в реальности, но я не наивен, Софи, — он помолчал, колеблясь, и, вздохнув, продолжил: — И так как мне нечего до сих пор было закрывать от Аговы, вряд ли он сразу сумеет не видеть того, что я переживаю с тобой. Это не оттолкнет тебя?

Вот удивительный мужчина. Ведь мог промолчать, по крайней мере, пока мы бы окончательно не сблизились, если этому суждено случиться, но нет, кажется, способности лгать или утаивать он лишен начисто. Здесь все такие? То есть это и есть норма, абсолютно естественная манера во взаимоотношениях? И означает ли то, что я, привыкшая к принятому у землян умалчиванию о многом, сокрытию истинных чувств, недоговоркам о неудобном, гораздо более испорчена, если испытываю подобие шока от постоянной откровенности?

— Насколько… эм-м… открытым для него ты можешь быть? — спросила я Рисве, одновременно размышляя, а насколько сама способна открыться сейчас или когда бы то ни было.

Мужчина слегка нахмурился, явно обращая внимание на то, что я предпочла не ответить прямо на его вопрос, а задать свой собственный. Потом его лоб разгладился, и на слишком уж легко читаемом лице появилось "ну что же, пусть так" выражение.

— Я воспринимал то, какой он видит Сиох, чем она для него пахнет, как ощущается ее близость и что за наслаждение исследовать границы ее удовольствия. Через меня проходило то, что брат чувствовал к своей анаад, его радость и восхищение от познания тайн и сладости ее тела. Был момент, что после слияний я ощущал тягу к женщине Аговы, — Рисве тряхнул головой и улыбнулся, точно сказанное было чем-то забавным, — но это быстро проходило.

Странно, что мне это поводом для веселья вдруг не показалось. Внутри кольнуло нечто, до противного напоминающее зависть к этой Сиох, которая по стечению обстоятельств оказалась когда-то предметом первых чувственных переживаний Рисве, пусть они и были, по сути, трансляцией эмоций его брата. Иррационально и совершенно не по-моему.

— То есть это совсем не то, что быть невольным и лишним свидетелем чужих актов интимности? — уточнила, когда Рисве мягко увлек меня к берегу на мелководье.

— В точности не знаю, Софи, — простодушно ответил мой потрясающий инопланетянин. — Я никогда не испытывал желания случайно или нарочно наблюдать за кем-то в подобные моменты.

— Хм…

— Что? Ты выглядишь так, словно испытываешь какие-то сомнения. — На самом деле, так и было.

— Не знаю, как сказать тебе… — опять эта морщинка между его густых черных бровей, портящая безупречную смуглую кожу. Да уж, похоже, мне нужно привыкнуть к полной его открытости, а ему к моей привычке подбирать для высказывания своих мыслей нужные слова. — В общем, ты должен понять, что не все женщины в определенном плане одинаковы. Что по душе одной, скажем, той же Сиох, может не подойти мне. И если ты в течение стольких лет привык воспринимать и представлять эротические совместные переживания именно такими, какими они были у твоего брата и его анаад, то можешь разочароваться.

— Разочароваться? — переспросил Рисве, глядя на меня так, будто я внезапно заговорила на неизвестном ему языке. И от этого мне захотелось себя треснуть. Вот что это я делаю сейчас опять? Выискиваю повод для сомнений, почву для будущей возможной неудачи или же присматриваю путь для отступления от того, что уже закрутилось вихрем между нами? Или же я все же на полном серьезе боюсь не оправдать его ожиданий в плане секса, оказавшись гораздо бледнее той восхитительной анаад, которую он наверняка рисовал в своем воображении все эти годы томительного ожидания?

— Брат, ты нужен мне, — тихий рокочущий голос Аговы заставил меня подпрыгнуть в крепких объятиях.

Как же бесшумно и вовремя он появился, спасая нас с Рисве от продолжения затеянного мною разговора, что мог пойти непонятно в каком русле, судя по озадаченному и даже немного несчастному выражению его лица.

— Прости, Софи, но нам нужно уже выходить навстречу к гостьям, — объяснил Агова. — Охотники пришли и сказали, что омаумма промчались мимо них, повторяя чужие голоса. Значит, они в нескольких часах пути сейчас. Пора, брат.

Снова стремительно возникший образ в голове. Омаумма — средней величины птички, напоминающие многоцветием африканских щурков, а способностью подхватывать и повторять случайно услышанные слова и звуки — врановых или попугаев.

— Немного времени, брат, — кивнул ему Рисве, прижимаясь лицом к изгибу моей шеи, вместо того чтобы подняться и поспешить по делам. — Софи, скажи, как бы я узнал в тебе свою анаад, если бы искал повторения тому, что знал и чувствовал прежде?

Ответа у меня не было, ну хотя бы потому, что сам факт этого узнавания был для меня пока полнейшей загадкой.

— Ты все равно что Кугейр, Софи. Можешь быть ласковой или обжигать, даровать силу для жизни или иссушить, но какой бы ни была, ты единственный источник света и радости для меня. Сиох — Кугейр для Аговы и только для него. Случайное знание о том, каково ее тепло для него, никогда не согревало меня, — он захватил мои ладони и прижал к своей обнаженной горячей груди, позволяя ощутить ровные гулкие удары сердца, — а одно лишь понимание, что ты и правда есть и, наконец, просто существуешь рядом, заставляет меня гореть и желать кричать во все горло. Обещай мне думать об этом, пока меня не будет, Софи, а не о тех невесть откуда берущихся в твоей голове чуднЫх сомнениях.

Ощутив себя скорее каким-то средоточием бесконечных проблем, нежели источником чьего-то тепла, я, однако, кивнула, и Рисве прижался своими губами к моим, мягко потираясь и поглаживая спину. Но стоило мне чуть приоткрыться в поисках большего, как он содрогнулся и вскочил, поднимая и меня. Ах, ну да — встреча гостий и все такое.

— Пожалуй, я буду умолять этих женщин бежать всю дорогу, — покачал он головой и опять расплылся в своей убийственной улыбке, чье великолепие теперь без жуткой бородищи было неоспоримым и буквально пронзало мое сердце, заставляя глупо и неконтролируемо лыбиться в ответ. У меня уже болели щеки.

— Нельзя быть невежливым. Тогда гостьи прибудут к празднику усталыми. — Вот уж что меня сейчас нисколечки эгоистично не волновало. К тому же на бегу никаких шансов, что кто-то сможет одарить моего мужчину какими-нибудь знаками внимания. Конечно, он теперь побрит, расчесан и, считай, застолблен, но мало ли…

— Они могут отдохнуть по прибытии, а вот я совсем не могу быть вдали от тебя больше необходимого, — своим упрямством Рисве совсем немного сейчас напоминал нетерпеливого мальчишку.