Наш человек на небе (СИ) - Дубчек Виктор Петрович - Страница 69

- Маслов!.. — проговорил Рокоссовский, бледнея. — Оперативный центр...

- Этот — Резервный. Основной оперативный центр располагался в надстройке. Как и Главный мостик.

- Почему — «располагался»? — с любопытством уточнил Коля.

- Потому что надстройка уничтожена, — с еле заметным вызовом в голосе ответил капитан Игнази.

«Ясное дело», подумал Коля, «кому охота признавать, что звездолёт-то твой, прямо скажем... того.»

- И что, вы совсем без мостика теперь?

- Резервный оперативный центр рассчитан на выполнение функций и мостика тоже. Просто... в ближайшее время «Палач» не собирается маневрировать.

 - А я бы, кстати, звездолёт от Берлина отогнал, — сказал Коля, обдумывая информацию. — Мало ли, упадёт случайно.

- Не упадёт, — с лёгкой усмешкой ответил капитан. — Корабль не настолько серьёзно повреждён, Лорд Половинкин.

«Лорд Половинкин» спорить не стал: ещё подумают, будто он в звездолётах совсем не разбирается. Капитан Таус Игнази сразу Коле не понравился — но он всё же был капитаном. И не где-нибудь — на «Палаче». Видывал Коля пароходиков, всяких видывал. Но такого... На подлёте, когда худой прапорщик повёл грузовик по широкой дуге вокруг линкора, у Половинкина прямо дух перехватило — до того здоровый корабль оказался. Огромный просто. Чудовищный. И сразу видно — боевой, боевее не бывает.

Коля прилип к стеклу и смотрел, смотрел, смотрел, как из-за края окна медленно выплывает громада «Палача» — чёрная, серая, стальная... Корабль был мрачен, отдельные голубоватые огоньки по периметру лишь подчёркивали эту бесконечную темень. Корабль был остр, как штык. Корабль был... Ранен?

Может, конечно, Коля что-то там себе и навоображал, — где ему было научиться разбираться в звездолётах, — только чудилось ему в грозных обводах линкора нечто такое... ну, трагическое. Как у оперной красавицы Виолетты, которая отдала себя в чужие руки, а потому упала и погибла. Глупо, конечно, думать так о космическом корабле... «Палач» приближался, и Коля всё отчётливей видел уродливый грязный обрубок в верхней части корпуса, вздутые плиты брони, иссечённые обломки внешних антенн и радаров. Редкие огоньки суетились в нескольких местах — очевидно, дроиды-электросварщики; огоньков было так мало, что лучше б и вовсе не было.

Половинкин вспомнил, что на сварку нельзя смотреть незащищённым глазом и перевёл взгляд выше, к обводу корпуса. «Палач» сейчас находился по другую сторону от Солнца, в тени, но виделся вполне отчётливо. То ли часть солнечных лучей преломлялась в атмосфере, то ли звёздного света хватало... ах ты, чорт, тут же ещё Луна где-то должна быть, от неё, наверное, отражается... Коля пошарил взглядом в пустоте, но Луны не обнаружил. Эх, вот бы и правда повесить над СССР огромные спутники-зеркала, чтобы навсегда рассеять ночной мрак! Как тоже в одной книжке... как же она называлась?.. Да не важно теперь: он переживал приключение, более фантастичное, чем любая прочитанная фантастика.

Коля повторил эту мысль про себя ещё раз — и понял вдруг, что сам себе не верит. Не чувствовал он себя фантастическим героем. То есть, героем чувствовал... немножечко... а только никакой фантастики в том не было. Странно: космос не произвёл на Половинкина ожидаемого впечатления — впечатления чуда. Или с космосом что-то было не так, или с самим Колей — но смотрел он на звёзды, на рябь земной атмосферы, смотрел во тьму, великую  вселенскую тьму, пред которой человек даже не соринка — и не испытывал трепета.

Плевать ему было и на тьму, и на Вселенную... да на всё ему было плевать. Его сюда направили не трепетать, не видами восторгаться, а покорять. Вот покорим — тогда и восторгнёмся. Поэты песни понапишут, прозаики — прозу, политики — передовицы; разъяснят, где трепетать, а где восторгаться. А Колю перед полётом совсем другими разъяснениями накачивали, — и совсем другие приказы давали, и сам товарищ Сталин, указывая мундштуком трубки на Звезду Героя, сказал: «неси достойно!» — вот и не осталось в Колиной душе места на какой-то там глупый трепет.

Он смотрел в космос и чувствовал себя здесь хозяином — хозяином, который просто пока не успел вступить в законные права. В бесконечной тьме зло горели чужие звёзды — но Колино сердце согревала сталинская звезда, а тому, кто несёт в своём сердце сталинский свет, нечего бояться тьмы. Тьма боится Сталина, ненавидит Сталина, стремится оклеветать Сталина. Но ведь тьма — это всего лишь тьма. Что она против настоящего честного света?..

Закладывая лихой вираж, челнок нырнул под брюхо «Палача». Коля задрал голову; с этого ракурса линкор выглядел ещё потрёпанней. Вот огромная иззубренная пасть, видимо, главный ангар... да здесь целый город можно разместить! Нет, наверное, в космосе размеры искажаются... хотя — девятнадцать километров... Обломки висят какие-то... но ничего, починим, всё починим и в порядок приведём. Главное, что «Палач», — искалеченный, но всё равно невыразимо могучий, — оказался сейчас на стороне СССР. Значит, он уже немножко наш — осталось утвердиться.

С такими сложными чувствами Коля и ступил на борт линкора. И ровно так осматривал сейчас его внутренности. Внутри корабль оказался тоже огромным, запутанным и чуток жутковатым. Много-много этажей, — палуб, — соединённых лифтами, много-много комнат, — отсеков, — соединённых бесконечной паутиной коридоров, проходов, раздвижных дверей. Катакомбы какие-то, а не звездолёт... впрочем, в строении корабля чувствовалась определённая система — просто система эта выглядела настолько сложной, что Коля решил пока не забивать себе голову попытками разобраться в ней и запомнить.

Тем более что необходимости особой не было: капитан Игнази от гостя не отходил ни на шаг, буквально даже не отлипал — проводил экскурсию. Нет, сперва, конечно, предложил «лорду Половинкину» каюту, — очень хорошую, просторную и рядом с капитанской, — но Коле-то на месте не сиделось; думал, бросит сидор и сам по палубам пройдётся — ан куда там... Может, оно и к лучшему: пустовато здесь как-то, народу почти нет. Иногда штурмовики встречались, чуть почаще — дроиды. Техников на корабле оставалось совсем мало, но конкретной цифры... то есть числа, конечно; конкретного числа Таус не назвал — стеснялся, видимо. Коля незаметно провёл ладонью по скошенной стене очередного коридора — на пальцах жирно заблестела копоть. Лейтенант сочувственно усмехнулся: чистота — первейший показатель. Как старшина Вороватов говорил:

- Жинку, паря, не по физии выбирай. На физию-то они все!.. пока молодые. Ты к ней в комнату как зайдёшь, ты незаметно под кровать загляни, под половичок. Хорошая хозяйка мусор под кровать не заметает!

- А если плохая попадётся? — спросил тогда Коля.

- Женись, Половинкин! — жизнерадостно посоветовал старшина. — Хороших баб всё равно на всех не хватит, надо кому-то и на так себе жениться. Вот же рота тогда над Колей-то смеялась!..

Он шёл вслед за бубнящим что-то капитаном, вспоминал земную жизнь до войны — и улыбался. Потом вспоминал Юно — и улыбался тоже. Как она там? Вот уж у кого кораблик всегда в чистоте... Подумать только, а ведь «Тень» сперва такой большой показалась... интересно, поднял её Вейдер? Если поднял, Юно свою технику быстро в порядок приведёт, не то что...

- Вероятно, наша техника должна казаться вам настоящим чудом? — вкрадчиво спросил капитан Игнази, придерживая очередную дверь.

- Вероятно, — вежливо ответил Коля, пригибая голову и проходя в заваленный обломками металла ангар.

Не любил он, когда указывали, какие чувства ему испытывать и что должно ему казаться. Точнее... нет, не то. Просто одно дело, когда тебе показывают какой-нибудь там, например, живописный закат или, например, первый закон Кеплера — и говорят: смотри, как красиво! Тут только дурак не поддержит чужую радость.

А Таус... непонятное какое-то ощущение вызывал — фальши? Ну что за глупость, какая ещё «фальшь»... боялся он, что ли, Половинкина?.. «Эх», с досадой подумал Коля, «почему я не писатель? Вот у них каждое слово на своём месте. И думать не надо — что в голову приходит, то и записывай. Красотень!»