"На синеве не вспененной волны..." (СИ) - "dragon4488" - Страница 13

— Это прекрасно, — прошептал Тимоти, словно котенок потираясь щекой о теплую ладонь, пахнущую краской.

— Что? — не понял Данте.

— Твои слова. Стихи — они великолепны.

— Нет, речь моя — потуги нищеты, — тихо произнес Габриэль, ласково поглаживая нежную щеку юноши, — Я лишь шепчу: великолепен — ты…

Неслышно вздохнув, Тимоти поднял на него взгляд.

— Прости меня, Данте.

— За что же? — улыбнулся итальянец, удивленно приподняв бровь.

— За мою дерзость, — прошептал Тимоти, затуманенным взором скользя по ярким чувственным губам. — Я вел себя как мальчишка.

— Тебе не в чем винить себя, мой прекрасный Гавриил, ведь я напугал тебя своим безрассудством и грубостью, — ответил Россетти и, опустив глаза, покачал головой. — Я не хочу думать, что твоя нынешняя смелость вызвана лишь чарами Диониса, поэтому…

Он убрал руки и отвернулся, запустив тонкие, перепачканные краской пальцы в смоляные кудри. Не повредит еще немного поиграть на чувствах этого мальчишки, запутывая их окончательно. Пускай Тимоти не думает, что он воспользуется его сиюминутной слабостью, он вполне способен противостоять искушению и доказать, что его намерения чисты и он подвластен не только низменным порывам.

— Но это не так, — возразил юноша и, приподнявшись, попытался развернуть художника к себе. — Данте, я, правда, не боюсь тебя!.. Я… — он запнулся.

Габриэль не сдвинулся с места. Мадонна! Как же это невыносимо!

— Ты пьян и оттого так смел, но во мне такая смелость вызывает лишь сомнения. Я не в праве ею воспользоваться и не искушай меня, прошу. — Он посмотрел в блестящие голубые глаза. — Это не ты — это вино говорит в тебе.

Юноша опустил руки, растерянно глядя на него.

— Не следует делать того, о чем впоследствии будешь горько сожалеть, Тимоти, — вздохнул Габриэль.

Поднявшись с пола, он подошел к картине и задумчиво провел кончиком пальца по безупречно прописанным золотым локонам.

— Посмотри на меня!

Итальянец обернулся, пораженный отчаянием, прозвучавшем в звонком голосе.

— Да, я пьян… — кивнул Тимоти и попытался выпутаться из туники, досадливо шмыгнув носом и бросив на итальянца взгляд, заблестевший хмельными слезами, — но, если тебе угодно знать — не только от вина! — наконец, ему удалось освободить ноги и подняться. — Не только…

— Тимоти… — Россетти сделал к нему шаг, с трепетом глядя на побежавшие по нежным щекам слезы, на маленькие цветки, застрявшие в золотых волосах, на дрожащие руки, сжатые в кулаки, в широко распахнутые, полные отчаяния глаза. Затеянная им игра грозила покатиться ко всем чертям, — ты…

Звук хлопнувшей входной двери заставил молодых людей подпрыгнуть от неожиданности.

— Прошу прощения, но у вас сильнейший сквозняк, Габриэль.

Невысокий мужчина средних лет застыл на пороге, придерживая чуть не слетевший с головы цилиндр и удивленно переводя взгляд с итальянца на практически обнаженного юношу с мокрым от слез лицом.

— Мистер Рёскин!.. — встрепенулся художник, коротким жестом приказывая Тимоти скрыться за ширмой. — Какая неожиданность! — он широким шагом подошел к покровителю и с жаром пожал ему руку. — Должен сказать, весьма приятная неожиданность! Будьте любезны, проходите!

— Добрый день, Габриэль. Я решил заглянуть к вам, чтобы поинтересоваться, как продвигается работа над моим заказом, но, судя по всему, я не совсем вовремя, — Рёскин, проводив многозначительным взглядом изящного миловидного юношу, исчезнувшего за ширмой, скептически приподнял бровь.

— Нет-нет, что вы! — сверкнул улыбкой Россетти и повел рукой в сторону кресла. — Прошу вас, присаживайтесь. Мы как раз закончили. Желаете вина?

— Закончили? — тихо переспросил патрон и нахмурился. — Габриэль, вы неисправимы…

— О, сэр… — Данте отчаянно замотал головой и покосился на ширму, где шуршал одеждой и шмыгал носом Тимоти, — это совсем не то, что вы подумали! Мы закончили работу над картиной. — Он наполнил бокал и, подав его Рёскину, обиженно хмыкнул, — Признаться, меня несколько задевает ваше нелестное и, в данном случае, безосновательное суждение обо мне.

— Вы сами в том повинны, Габриэль, — сухо возразил критик, принимая бокал. — Благодарю.

Данте покорно склонил голову.

— Вы правы, сэр. Но уверяю вас — я встал на путь исправления. Я понял, что искусство для меня гораздо важнее, кхм… моего прежнего, заметьте, я говорю — прежнего, образа жизни. Все это в прошлом, мистер Рёскин. Я понял, что нужно усердно трудиться и не растрачивать понапрасну талант, данный мне Богом, — «И чтобы сохранить ваше покровительство», — подумал он. — Смею надеяться, что вы проявите ко мне благосклонность и поверите моим словам.

— Очень хотелось бы, — ответил Рёскин, отпил вина и вопросительно посмотрел на художника. — Итак, насколько я понял — картина завершена? Позволите взглянуть?

— Разумеется, сэр, — кивнул Россетти и раздраженно обернулся на очередной звук шмыгнувшего носа. — Прошу…

Габриэль нервно покусывал костяшки пальцев, бросая тревожные взгляды на патрона и проклиная его непроницаемое выражение лица и упрямое молчание.

«Сказал бы сразу, что это никуда не годится!» — в отчаянии подумал итальянец, закатывая от нетерпения глаза.

Почти водя носом по холсту, Джон Рёскин пристально рассматривал каждую деталь, каждый мазок кисти, щурясь и загадочно шевеля пышными бакенбардами. Наконец, когда окончательно разнервничавшийся художник готов был взвыть и забегать по студии, круша все подряд, критик удовлетворенно кивнул.

— Могу сказать, что это — достойная работа, Габриэль. Вы славно потрудились. Ваша Мария поистине прекрасна.

— Благодарю, сэр, — выдавил Россетти, не веря собственным ушам. Похвала от самого Рёскина! Это ли не счастье?

— Но…

— Но? — итальянец похолодел.

— …я полагал, что архангел Гавриил должен выглядеть м-м… постарше. Здесь же — изображен совсем юнец.

— Я искал ангела… — оправдываясь, пролепетал Габриэль, повернулся к ширме и растерянно почесал затылок. Похоже, он рано возликовал.

— Полагаю, это тот молодой человек, что стоял посреди комнаты, отчего-то заливаясь слезами? — усмехнулся критик, пристально рассматривая архангела.

— Он самый…

Тимоти робко выглянул и, встретившись взглядом с художником, виновато опустил покрасневшие глаза. Данте тяжело вздохнул.

— Позвольте представить вам, мистер Рёскин, мою модель, — он жестом велел юноше подойти, — Тимоти Тейлор, мой Гавриил, несущий благую весть.

Вежливо склонив голову, Рёскин окинул юношу с ног до головы цепким взглядом — простая скромная одежда, сменившая легкий шелк, нисколько не умалила его красоту и изящество, а заплаканные небесно-голубые глаза придали его лицу совершенно невинное ангельское выражение. Улыбнувшись своим мыслям, критик протянул руку.

— Приятно познакомиться, мистер Тейлор.

— Для меня честь быть представленным вам, сэр, — тихо ответил юноша, пожав сухую ладонь, — и прошу простить мои слезы. Уверяю вас, мистер Россетти виновен в них косвенно. Я… немного расстроен окончанием нашего сотрудничества, — он опустил глаза и едва заметно усмехнулся, — и, наверное, непозволительно сентиментален. Теперь еще раз прошу извинить меня, но мне пора. Меня ждут.

— Погоди… — Габриэль шагнул к нему, но тут же в нерешительности замер — выяснять отношения при патроне было бы верхом глупости. — Я хотел поговорить с тобой, — негромко сказал он и покосился на Рёскина. — Я загляну вечером, хорошо?..

Ничего не ответив, Тимоти бросил на него короткий взгляд, учтивым кивком головы распрощался с Рёскиным и быстро покинул студию.

Критик удивленно приподнял бровь, взглянув на Россетти.

— Интересный юноша. Где вы его нашли? Впрочем, не имеет значения. Признаться, Габриэль, ваш выбор моделей всегда приводил меня в некоторое замешательство. — Он замолчал и чуть улыбнулся, увидев на лице художника зарождающиеся признаки паники. — Но не в этот раз. В этот раз вы меня приятно удивили. Ваш выбор поистине прекрасен — этот юноша, по крайней мере, внешне — образец чистоты, и он как нельзя лучше подходит на роль архангела, пусть и совсем еще ребенок.