Третий долг (ЛП) - Винтерс Пэппер - Страница 64

Я прикоснулась к его руке.

— Ты уверен, что врачи сделали всё правильно? Что поставили правильный диагноз, и уже ничего невозможно сделать?

Ведь должно быть средство?

Джетро раздражённо фыркнул.

— Хочешь характерные особенности? Хорошо, вот они. Первое, эмпаты чувствуют намного сильнее и глубже. Второе, мы более эмоциональны и не очень хороши в том, чтобы осмыслить и пофилософствовать над тем, что чувствуем. Третье, нам нужны паузы, чтобы побыть вдали ото всех, если мы хотим выжить среди окружающих. Четвёртое, мы дольше принимаем решения, ибо каждый раз, когда мы пытаемся решить, в голове проносятся тысячи сценариев. Пятое, я более склонен к тревожным состояниям, либо депрессиям. Шестое, я не могу, хоть убей, смотреть ужастики. Я слишком сродняюсь с персонажем, который находится на пороге смерти. Кес заставил меня посмотреть один, когда мне было десять. Я потом в течение двух ночей был на таблетках, просто чтобы успокоиться.

Он отвёл взгляд в сторону, невесело посмеиваясь.

— Седьмое, нам легче заплакать, потому что это единственный способ очиститься. Восьмое, когда мы контролируем себя, у нас лучшие манеры. Более радушные, чтобы побороть хаос внутри. Девятое, каждое слово критики, как ножом по сердцу, пока не чувствую, что вот-вот умру. Необходимость в одобрении от отца больше, чем глупое юношеское желание, а цель загоняет меня в могилу. Десятое, мы ищем способ спрятаться. Становимся хамелеонами, перенимая привычки тех, кто сильнее эмоционально. И, наконец, одиннадцатое, у нас отличная интуиция.

Он ссутулился.

— Что-нибудь из этого тебе знакомо?

Кусочки встали на своё место, теперь, когда я знаю, во всём точно есть смысл.

— Таблетки… они...

— Блокировали сверхчувствительное восприятие. Оглушали меня. — Он сжал одеяло. — Они помогали, пока ты не оказалась здесь. На самом деле, они были первым средством в моей жизни, которое вообще погружало меня в тишину. — Он усмехнулся. — Но затем ты вернулась со своими чересчур громкими эмоциями, тараном из идеалов и перевернула всё вверх дном.

Сердце ускорило бег.

— Значит, когда мы спали, на игре в поло... когда я спросила, знаешь ли ты, что я чувствую...

Он вздохнул.

— Я сказал правду. Я знал. Чувствовал твою нужду, твою печаль, твоё замешательство. Ты влюбилась в меня, но тебя это не радовало. Я тащил твою тревогу, будто свою собственную, но также и грелся в твоей любви.

Потянувшись вперёд, он обхватил мою щёку.

— Я никогда и ни от кого не чувствовал столько эмоций. Ты бескорыстно отдавала мне тепло и безопасность. Никаких условий и требований — ты была совершенно открыта, пуская меня внутрь.

Его взгляд потемнел.

— Меня убивало, что ты всё ещё не уверена. Что ты столько всего чувствовала, но не хотела этого.

Я прильнула к его ладони.

— Прости.

Он покачал головой.

— Не стоит извиняться. Я тащу на себе это проклятие всю жизнь. — Он притянул меня ближе, вдыхая мой запах. — Я никогда не сдавался. Но когда скользнул в твоё тело, перестал бороться. Сделал то, что сказала сделать Жасмин. Позволил себе утонуть в твоих чувствах. И, бл*дь, это было лучшее, что я когда-либо чувствовал.

Моё сердце завязалось тугим узлом.

— И Жасмин сказала тебе сделать это?

Он потупил взор.

— Жас искала информацию о моей болезни с тех пор, как мне поставили диагноз. Она где-то вычитала, что эмпаты — одиночки, замыкающиеся от общества, долго не живут. Я поклялся ей, что никогда не влюблюсь. Агонии, которую я испытывал от чувств к сестре, хватило, чтобы отвратить меня от женитьбы. Но она показала мне ещё одну статью об эмпатах, которые нашли свои вторые половинки. Они жили дольше, потому что не боролись в одиночку.

Его ладонь, не переставая, гладила меня, тело было напряжено, но он был счастлив.

Я спросила:

— Что это означает?

В его взгляде появилась мечтательность.

— Это означает, что мы растворяемся в человеке, которого любим. Они помогают нам отстраняться от остального мира. Мы можем держать себя в руках.

— Так, когда Жасмин кричала на меня, что я причиняю тебе боль и обвиняла себя в том, что тебя разрушила — вот что она имела в виду?

Джетро нахмурился.

— Когда ты виделась с Жасмин?

Упс.

— Неважно. Она это имела в виду?

Джетро снова нахмурился, но кивнул.

— Именно. Она настаивала на том, чтобы я влюбил тебя в себя. В действительности перед матчем в поло, она сказала мне прекратить бороться. Забыть о долгах и наследстве и найти что-то более важное.

Я не могла говорить.

— Она сказала мне найти исцеление в тебе, Нила. Она видела то, что было недоступно мне. Она надеялась на то, о чем я не смел мечтать. Она научила меня тому, что любовь может быть самой коварной ловушкой, но также она может исцелять.

Он прижался в поцелуе к моим губам.

— Я больше не собираюсь бороться. Ты моя, а я твой. А теперь ты знаешь все обо мне. Знаешь, что я сломлен и меня невозможно исцелить. Теперь ты знаешь, почему я так себя веду. 

Джетро

Все кончено.

Правда вылезла наружу.

Моя болезнь проговорена и признана.

И Нила не сбежала.

Она не смотрела на меня с жалостью и отвращением. Она приняла меня и полюбила ещё больше.

Ее эмоции вызвали крушение, эхом отзываясь в моей душе. Честно говоря, я дал ей ответы. И с ответами обрел свободу отпустить все и отправиться в путешествие от новой к вечной любви.

Я хотел прижать ее к себе и никогда не отпускать. Я хотел упасть на свои гребаные колени и благодарить ее в течение всей оставшейся жизни за то, что она была достаточно храброй, чтобы принять меня.

Жизнь вместе не была гладкой. Наше прошлое было полно долгов и разрушений. Наше будущее, даже если мы имели будущее, будет наполнено непониманиями и недоразумениями.

Меня было не так уж легко любить.

Я знал это. Кестрел знал это. Жасмин знала это. Были времена, когда это было слишком. Когда их добрых намерений было недостаточно, и я должен был уехать, чтобы собраться с силами.

Я никогда не ненавидел их за то, что им бы нужен перерыв от ненормального брата. Но Нила... Она будет лишена этого. Я буду брать, брать и брать, пока эта волнующая, счастливая любовь не превратится в пепел.

Мог ли я сделать это с ней?

Мог ли высушить ее без остатка и надеяться, что она достаточно сильна спасти нас обоих?

Было ли у меня право ожидать этого от нее?

Нет. У меня не было никакого права.

Мне стоило отправить ее за границу и убить своего отца, покончив со всем. Но сейчас, когда заполучил ее... разве я мог отпустить?

Нила не двигалась и не говорила. В ее взгляде отражалось множество мыслей.

Я пробормотал:

— В тот день, когда Кес подарил тебе Мот, я пришел к твоим покоям ночью. Стоял снаружи часами, пытаясь взять себя в руки и не дать тебе увидеть, как я страдаю.

Нила втянула воздух.

— Он сказал мне, что это была твоя идея. Что ты хотел дать ее мне на следующий день после Второго долга.

Я вздрогнул. Звучало так будто я хотел купить ее прощение за страдания, подарив чертову лошадь.

— Не совсем так. Я просто хотел подарить тебе то, чего у тебя не было прежде. — Обычно я бы остановился, подобрал бы слова и не сказал то, что было бы близко к правде. Но сейчас все изменилось. Мне нужно было многое рассказать, и я был в состоянии говорить откровенно.

Перемещая поднос с едой по кровати, я откинулся на подушки и потянул за собой Нилу. Мы лежали обнявшись, наши ноги были переплетены.

Долгое время я обнимал ее и будто погрузился в мысли Нилы. Между нами не было барьеров — лжи и неприятия — и это было больше, чем могли сказать слова.

— Когда мы направлялись на поло, я понял, что ты чувствуешь к ней. Что-то в твоей душе смягчилось, появилось желание владеть чужой жизнью. — Я вдохнул цветочный аромат волос Нилы и прошептал: — Ты влюбилась в нее быстрее, чем в меня.