Дама Пик - Мах Макс - Страница 6

— И становлюсь ублюдком, — закончил его мысль Август. Голос звучал ровно. Лицо оставалось спокойно. Он мог собой гордится. — Но история-то на этом закончилась, разве нет?

— Нет, — снова улыбнулся Ренар. Улыбка демонстрировала худшие его черты, но Рейнике-лис знал, никто, кроме Августа, об этом разговоре не узнает. А притворяться перед бывшим братом — единоутробным, но не родным, — не считал нужным. Наоборот. Своим триумфом он хотел насладиться сполна.

— Я показал письма отцу, — не отпуская улыбку, объяснил Ренар. — Но перед этим я обратился за советом к князю де Э. Я был растерян, видишь ли, и не знал, что мне со всем этим делать.

«Хороший выбор, — согласился Август. — И коварство… элегантное. Что есть, то есть, не отнимешь!»

Князь де Э был ни много ни мало личным конфидентом короля Максимилиана и действительным членом Коллегиум Гросса. И при всем при том это был вполне вменяемый и даже где-то порядочный человек. Одним словом, не дурак, не прохиндей и не сплетник. На каждом углу болтать о ставших ему известными мерзостях не станет, и значит секрет на какое-то время останется секретом. Однако близким ему людям, включая, разумеется, короля, расскажет, поскольку сочтет это правильным поступком. А в результате, лавина сошла с гор, и Август оказался на ее пути: провал на выборах в Коллегиуме, королевская опала, и дополнительный повод старому графу не искать никакого компромисса. Вернее, не соглашаться на него, если предложит кто-нибудь другой.

«Элегантно… Но…»

Август вдруг понял, что чего-то в этой истории не хватает. Какого-то завершающего штриха. И ведь он думал уже об этом, имея в виду Агату и ее таинственный визит в палаццо Феарина…

— А к Агате ты зачем ходил? — спросил он вслух, чтобы расставить все точки над «i».

— Исключительно из вредности, — довольно улыбнулся Ренар. — Хотелось, знаешь ли, «братец», раздавить тебя окончательно. Что скажешь, у меня получилось?

Скрывать правду не имело смысла, не говоря уже о том, что унизительно. Все равно ведь узнает или, возможно, знает уже. В любом случае, «пыжиться» показалось неразумным.

— Получилось, — кивнул Август. — Ты преуспел, Райк. Агата уезжает с мужем в Петербург и попросила его величество закрыть мне туда дорогу. Похоже, ты лучше меня разбираешься в людях, Райк. Иметь в любовниках графа — это одно, а незаконнорожденного, на которого теперь будут пялиться все, кому не лень — совсем другое. Я ведь по статусу теперь даже не дворянин…

Последнее было сомнительно: вилла Аури, в любом случае, оставалась его собственностью, и, хотя титула, привязанного к «земле и замку», не имела, дворянство своему хозяину обеспечивала, так как досталась ему в наследство, а не была приобретена за деньги. Однако рассказывать об этом Ренару, Август счел лишним.

«Пусть радуется пока…» — подумал он мимоходом, но развивать эту мысль не стал. Еще успеется.

Возможно и даже скорее всего, ходить этим вечером на прием в королевский дворец, Августу не стоило. Но он все-таки пошел и «испил свою горькую чашу до дна». Мажордом обозвал его попросту «господин Август Агд», не соизволив даже ради приличия назвать кавалером. Большинство гостей — в основном бывшие друзья и родичи — отводили глаза, демонстрируя холодность и отчуждение. Недоброжелатели же, напротив, смотрели во все глаза и горели желанием поговорить. Агата при виде Августа пошла красными пятнами, барон ван дер Коттен наградил презрительным взглядом, а король Максимилиан сыграл труса. Сбежал из собственного тронного зала, лишь бы не оказаться лицом к лицу с Августом и быть вынужденным с ним говорить. Вот тогда, Август и решил покинуть свет: ушел с приема, сменил на Кожевенной улице карету на коня и погнал Жафрея в ночь.

Гнев не угасал. Не помогал и алкоголь. Ярость клокотала в груди, сжимала виски, застилала взгляд кровавым туманом. Август агонизировал. Но чем яростней он ненавидел, тем сильнее был его личный протест против того жалкого положения, в котором он оказался. Негодование вызывало не только нестерпимую душевную боль, но порождало также злость, которая должна была — просто обязана была — излиться во вне, воплотиться в нечто, способное «повернуть колесо вспять». Надо было только придумать, как это сделать практически. И такой способ неожиданно нашелся.

Разумеется, свою роль сыграли и алкоголь, и душевная смута. Августом овладел род творческого безумия, маниакальной страсти, когда принятое решение не подвергается никакой, даже самой слабой критике. В таком состоянии легко убить врага или, как минимум, того, кого назначило быть врагом спутанное сознание человека, которым овладело это темное наваждение. В таком помутнении разума совершаются самоубийства и принимаются решения, которые никогда не были бы приняты, будь человек «в здравом уме и твердой памяти». А вот про Августа такого не скажешь. Он явно был не в своем уме, притом, что в рамках своего безумия мыслил ясно, быстро и вполне рационально. И его безукоризненная память, служившая ему сейчас, как и всегда, верой и правдой, была отнюдь не той «твердой памятью», которую имеют в виду нотариусы и стряпчие.

«Что ж, — думал он, стремительно спускаясь в подземелье, устроенное ниже подвального этажа Старой башни, — вы сами накрыли на стол! Посмотрим, как вам понравится продолжение банкета! Я повар не из последних, вы об этом просто забыли, а зря!»

То, что собирался сделать Август, лежало за гранью добра и зла. Это было комбинированное колдовство, точную формулу которого во всем мире знал пока один лишь Август. Он сам его рассчитал, и сам создал «практический ритуал». Другие — немногие из тех, кто вообще способен такое измыслить, — не пошли дальше теоретических рассуждений. Не смогли решить задачу практически. Август смог, но и он, скорее всего, никогда не воплотил бы это колдовство в жизнь, если бы мог сейчас рассуждать трезво. К сожалению — или, напротив, к счастью, — сознание его было омрачено гневом, ненавистью и алкоголем, и он не мог взглянуть на происходящее критически. А план, так неожиданно возникший в его блистательном уме, казался Августу поистине гениальным. В случае удачи — а ничего иного он от своего экстремального «эксперимента» не ожидал — Август мог вернуть себе все, что с такой легкостью отняли у него в этот день зависть окружающих, их двуличие, фанаберия, равнодушие и жадность. Он мог снова подняться к сияющим высотам, став кем-то кому уже не нужен будет жалкий титул графов де Ламаров или кресло Гроссмейстера в Коллегиум Гросса. Он поднимется куда выше, и вот тогда он посчитается со всеми, кто достоин его ненависти. Он ведь темный маг, ему на роду написано стать злодеем. Только не мелким, как единоутробный Ренар, а по-настоящему великим. То, что этого до сих пор не случилось, было лишь его личным выбором. Но решения подобного рода легко поменять, что Август, собственно, и собирался сделать.

Итак, первым делом он спустился в подземелье, где хранились все самые опасные и редкие ингредиенты, необходимые, как для алхимических трансформаций, так и для гримуаров[7] низшей магии. Вообще, разделение магии на высшую и низшую не совсем справедливо. В высшей магии полно относительно простых и незатейливых манипуляций и формул, которыми с легкостью овладевают даже такие слабые таланты, как тот же Рейнеке-лис. С другой стороны, низшая магия, которую недалекие люди считают уделом одних лишь сельских целительниц и прочих лиц «подлого звания», на самом деле, включает в себя множество сложнейших ритуалов, гремуаров и арканов, которые не по зубам даже некоторым из членов Коллегиум Гросса. Между тем, в колдовстве — тем более в темной его ипостаси, — есть такие области, в которых инструменты и методы высшей магии попросту бесполезны. То же колдовство, которое задумал осуществить Август, и вовсе являлось сложнейшей «компиляцией» средств и техники, принадлежавших и низшей, и высшей магии. Такие «комплексы» невероятно сложны для овладения и использования. В них слишком много слишком мелких деталей, каждая из которых важна и должна появиться в свое время на своем месте. Что уж говорить о тех людях, кто способен эти комплексы создавать?