По законам Дикого Запада (СИ) - Топоровский Евгений Александрович - Страница 6

Первым порог офиса перешагнул Паттерсон. Револьвер Малыша, кольт тридцать шестого калибра, шериф держал в левой руке, нанизав предохранительную скобу, защищавшую спусковой крючок, на толстый, выставленный вперед указательный палец. Следом вошел Клив. Он сразу отметил существенно понизившийся уровень янтарной жидкости в стоявшей на столе бутылке, так, словно в их отсутствие Генри Аллан Льюис опрокинул то ли три, то ли четыре порции виски. Но старик мэр держался неплохо. Он сидел развалясь, закинув ногу на ногу, и сосредоточенно шевелил губами, возможно, проговаривая в уме формулу обвинения. Обернувшись на звук открываемой двери, он подался вперед.

— Так, так, так. Что тут у нас?

Шериф молча пересек комнату и, подойдя к столу, протянул руку так, что указательный палец с болтавшимся на нем револьвером застыл в паре дюймов от лица мэра. Тот с неподдельным интересом смотрел на орудие двойного убийства. Затем, словно заметив нечто важное, аккуратно снял револьвер с импровизированного крючка. Придерживая оружие за ствол и курок, поднялся на ноги, и сделал несколько шагов по направлению к окну. Присмотрелся, поднеся кольт к лицу, как это делают очень близорукие люди, и, вскинув глаза на Клива, спросил:

— На рукояти кровь старика?

Клив молча кивнул. Льюис подошел к столу и осторожно, словно револьвер был сделан из тончайшего фарфора, положил оружие на стол, затем повернулся к стоящему за спиной Кливу.

— Мистер Бриннер, — голос его звучал твердо, темные глаза буравили лицо Клива, — у меня к вам предложение. Вы остаетесь на казнь в качестве свидетеля обвинения, а я завтра же отправлю парочку крепких парней в лачугу Хуареса. Они похоронят старика. Вы согласны?

Клив кивнул.

— Хорошо, я задержусь. Ворота сарая закрыты, так что койоты вряд ли доберутся до тела.

Мэр согласно махнул рукой и уже открыл рот, собираясь что то добавить, когда за окнами раздались звонкие удары церковного колокола.

— Одиннадцать, — произнес шериф Паттерсон. И взглянув на скорчившегося в углу Ринго, тихо прибавил, — Скоро в путь.

Клив успел сварить себе кофе и приготовился раскурить только что свернутую самокрутку, как дверь с грохотом распахнулась, а в помещение ввалились два молодчика, самой что ни на есть, бандитской наружности. Грубые обветренные лица покрывала недельная щетина, длинные волосы под серыми от въевшейся пыли шляпами сбились в колтуны. Из-под грязных плащей виднелись рукояти больших револьверов. Две пары красных, словно с перепоя, глаз, подозрительно уставились на Клива.

— Мистер Бриннер, позвольте представить моих помощников, — произнес шериф. — Тот, что побольше, Дуглас О'Брайан. Второго зовут Марлин Девро. Оба провели две недели, выслеживая шайку скотокрадов на ранчо «M&W», так что выглядят они не очень.

Клив мысленно выругался и незаметно убрал руку от рукояти ремингтона. «Нервы ни к черту», — с досадой подумал он.

Шериф Паттерсон, покончив с любезностями, инструктировал своих депьюти, в изобилии используя определения «сукин сын», «ублюдок» и «кусок дерьма». Бриннер с легким удивлением смотрел на совещающуюся троицу. До этого момента речь шерифа, хоть и не изобиловала мудреными словечками, но звучала вполне прилично даже для уха методистского священника. Отчаявшись разобраться в причинах такой неожиданной метаморфозы, он безразлично пожал плечами и принялся смотреть в окно.

Главная улица Хейвена, такая пустынная еще несколько часов назад, заполнилась людьми. Почтенные матроны в строгих капорах и длинных закрытых платьях, неспешно проплывали мимо окон городской кутузки в сопровождении чисто выбритых кавалеров, щеголяющих модными шляпами-котелками, выходными пиджаками и белыми рубашками с высокими, накрахмаленными воротничками. Весело щебеча и шурша кринолинами, появилась и пропала стайка девиц из салуна. Их лица покрывал густой слой румян, на взбитых волосах чудом держались легкомысленные атласные шляпки. Глаза горели, ярко накрашенные губы то и дело растягивались в улыбках, более напоминавших звериный оскал. Убеленные сединами пожилые джентльмены, на ходу попыхивающие трубками и сигарами. Сбившиеся в тесную кучку ковбои в пыльной, потертой одежде. Наверняка не местные, работники одного из ранчо, быть может, того самого «M&W». Все они шли на площадь. Ведь сегодня особенный день, не правда ли? День казни.

Клив отвел взгляд от медленно текущей за окном человеческой реки и оглядел помещение. Мэр Льюис склонился над серым листом оберточной бумаги, сжимая в пальцах тонкую палочку карандаша. Время от времени он подносил карандаш к листу, и тогда в тишине комнаты раздавался легкий скрип графитового стержня, бегущего по грубой, неровной поверхности. Кто знает, что он писал. Возможно, обвинительную речь, возможно, список вещей, что собирался прикупить в бакалейной лавке. После повешенья, разумеется. Шериф Паттерсон сидел в своем кресле, откинувшись на деревянную спинку и сплетя короткие пальцы на животе. Маленькие глазки, утопающие в окружавших их складках жира закрыты, менее искушенному наблюдателю могло показаться, что мужчину сморил сон. Дуглас и Марлин подпирали опорные столбы, не выказывая абсолютно никаких эмоций. Переведя взгляд на Ринго, Клив отметил, что теперь тот сидит, опершись спиной на деревянную стену и положив руки на колени. Точь в точь, как набожный прихожанин, что слушает рассказ о Страстях Христовых. Лицо Малыша было мертвенно бледным, широко раскрытые глаза казались бездонными ямами в обрамлении обвисшей, посеревшей кожи. Губы подрагивали, на лбу бисером выступил холодный пот. Он, вроде как похудел, грязная рубашка, прежде туго облегавшая выпирающий живот и жирные плечи, обвисла, словно надетая на деревянный каркас огородного пугала. Глаза, устремленные вдаль, безучастно смотрели прямо на пятерых мужчин, находившихся по другую сторону решетки. Но не видели их. Клив знал этот взгляд. Малыш Ринго смирился с ожидавшей его участью. Бывает, что в преддверии смерти люди обретают поистине нечеловеческую силу. Одни, в ярости и отчаянии, бросаются на своих тюремщиков, вцепляясь скрюченными пальцами в глаза, ломая кости, вырывая зубами куски одежды и тел. Другие отказываются переступать порог камеры, держась за решетку с такой силой, что порой приходится ломать судорожно сжатые пальцы. Но с Малышом Ринго проблем не будет, это точно. Он смирился.

Звенящую тишину нарушили удары церковного колокола. Бамммм! Бамммм! звонко разнеслось по округе. Паттерсон открыл глаза, абсолютно ясные, без признаков дремы, и взглянул на корпевшего над листом Льюиса. Тот отложил карандаш, откинулся на спинку стула и извлек из жилетного кармана золотой хронометр. Откинул крышку. В окружающей тишине Клив ясно услышал щелчок крохотного замочка. Вглядевшись в циферблат, мэр захлопнул крышку, вернул часы на место и тихо произнес:

— Пора.

Шериф медленно поднялся, обошел стол, по пути прихватив лежащее на столешнице кольцо с ключами, и направился к камере. О'Брайан и Девро двнулись за ним, занимая позиции справа и слева от двери камеры. Паттерсон вставил ключ в замочную скважину и с громким, металлическим щелчком отпер замок. Распахнув дверь, он отступил назад, пропуская внутрь сначала Дугласа, а потом и Марлина. Помощники шерифа приблизились к сидящему на скамье Ринго. Помедлив пару мгновений, аккуратно подхватили Малыша подмышки и одним плавным движением поставили на ноги. Тот не сопротивлялся.

Выйдя за порог офиса, они построились в некое подобие колонны, где каждому отведено его собственное, строго определенное место. Впереди, ровно по центру улицы, гордо выпятив грудь, шествовал мэр Хейвена и городской судья Генри Аллан Льюис. Монокль грозно сверкал в лучах полуденного солнца, выражение худого, со впалыми щеками, лица было одновременно торжественным и растерянным. Видно сразу, эта роль ему непривычна и не очень то приятна. В тот момент Клив подумал, что в Хейвене, маленьком добропорядочном городке, не так уж и часто вешают людей за шею. В десяти футах за мэром, О'Брайан и Девро вели Бена Ринго. Малыш шел медленно, усталой, шаркающей походкой. Каждый его шаг поднимал в горячий, неподвижный воздух небольшие облачка тонкой, желтой пыли. Создавалось впечатление, что идущие по бокам помощники шерифа заботливо поддерживают под руки тяжело больного, но любимого родственника. Выпусти они его, и он тут же упадет на каменно твердую землю.