Ничья его девочка (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 26

Она вздохнула. Тяжело так, как будто с сожалением. Это не обида была, что правду ей не рассказываю, а, скорее, переживание, что покоя нет и не будет.

-       Я один раз подошла к нему, Андрей. Он за руку меня схватил и умолял ради всего святого хотя бы одним глазком на мальчика глянуть. Я его взгляд никогда не забуду. Взгляд человека, которому терять уже нечего. А когда я сказала, что нельзя к нему, то проклинал и страшные слова говорил. И они были о тебе, Андрей. Понимаешь? Господи, - она вдруг на миг взгляд отвела, - я ведь знаю, как обычно вы с обидчиками поступаете. Не маленькая. А тут? За что он расплачивается?

-       Для некоторых тварей, Фаина, - самому себе свой голос сейчас чужим показался, настолько от него холодом веяло, – быстрая смерть – это подарок. Один он уже от меня получил – мальчика спасут, на этом лимит моей доброты исчерпан.

-       Хорошо, Андрей. Как знаешь… Я, честно говоря, и не рассчитывала, что ты расскажешь. Смотрю на тебя – ты с каждым годом все больше на отца похож… Он таким же был. Отговорки, шуточки, мог даже часами что-то рассказывать, но при этом понятнее не становилось… - улыбнулась даже при этом. Ее воспоминания о Савелии всегда были особой теплотой наполнены, она порой рассказывала о нем очень долго, вспоминая какие-то, вроде бы, мелочи, а мне в эти моменты казалось, что я родного отца по-новому узнаю. При жизни не удалось, пришлось вот так… - Так что да, политика, в которую ты собрался – явно твое, Андрей…

Фаина была из тех людей, которых без тени сомнения называешь «своими». От и до. Полностью. Люди преувеличивают кровные связи – зачастую они же делают из людей уродов и монстров. Когда своего же бьют больнее всего. Когда глотку друг другу грызут ради паршивого наследства или всю жизнь превращают в бег с препятствиями, чтобы доказать, что ты лучше старшего брата или сестры. Не все, конечно, но… А «свой» человек – это тот, кто способен принять. Не важно, кем он нам приходится – любимым или другом. Это на интуитивном уровне чувствуется. Что без опаски спиной повернуться можешь, и какая бы дрянь не происходила, у тебя уверенность железобетонная, что не предаст.

-       Я обещаю тебе, Фаина. Расскажу все, когда сам уверен буду. Сейчас и без этого… - запнулся… не хотелось говорить о том, что у нас же под носом происходит, а она и так все поняла.

-       Нормально все будет. Тут лучшие врачи и аппаратура. Макса увези с клиники хоть на пару часов – он тут делу не поможет, только на врачей бросается… на грани уже…

-       Сама веришь, что его увезти отсюда можно?

-       Конская доза успокоительного в помощь… - пыталась шутить, только в этом разговоре каждая наша улыбка была, скорее, вопреки. «Чтоб не плакать, мы смеялись…»

-       Я поговорю с ним…

-       Держитесь… Иначе нельзя сейчас, – обняла меня, едва касаясь, так осторожно, будто боясь сильнее руки сжать, и мы стояли так несколько минут. А я прямо кожей чувствовал, что вот эта вот железная женщина тоже начала терять силы и нуждаться в поддержке. Так бывает, когда бежишь долго, без остановки, не давая себе даже выровнять дыхание, потому что надо, необходимо, важно, а потом вдруг останавливаешься. В такие моменты кажется, что силы куда-то уходят. Вот так вот, по щелчку пальцев, предательски тебя покидают… потому что нужна передышка.

-       И ты, Фая. И спасибо тебе.

-       Какое красноречие, - взяв себя в руки и словно встряхнувшись, промолвила Фаина. – Точно весь в отца…

Когда дверь за собой закрыла, я в кресло уселся и глаза сильно зажмурил – казалось, голова взорвется сейчас. От болезненной пульсации и чувства, что в моих мозгах кто-то ложкой ковыряется. Виноватым себя чувствовал. Перед всеми. Все в этом здании провоняло болью моих родных, и я жадно впитывал ее в себя. А еще сильнее болело от мыслей о Лексе… Пока в больницу ехал, думал, рехнусь.. «Почему она не приехала? Не верю, что предала. Что сделали с ней?» Сердце на две части разрывалось. Как поступить? В отель этот гребаный возвращаться и камня на камне не оставить, или к Максу мчать. И опять мысли атакуют, каждая больнее предыдущей. «Что с Дариной? Где Макс? Бл****дь, что происходит, вашу мать? Захлебнусь скоро в дерьме этом…» Сдохнуть хотелось. От гребаного бессилия сделать хоть что-то и чувства, что ничего от тебя не зависит. Что какой бы выбор сейчас ни сделал, куда бы ни уехал - а все равно потеряю что-то. Хотелось раздвоиться, как в дурацкой голливудской фантастике, и успеть везде. Девочку свою забрать, и время обратно перемотать, чтобы взорвать, нахрен, каждую суку, которая в сторону Дарины пулю выпустила. Только жизнь - это не долбаный блокбастер, а я не чертов супермен, который по щелчку пальцев всех порвет, защитит и выпустит кишки главному злодею. В такие моменты настолько остро осознаешь свою ничтожность, что хочется выть раненым зверем. Потому что ты просто человек. Слабый, беззащитный в своем страхе за тех, кто тебе дорог, готовый на все, только чтобы им не причинили вреда. Потому что вся твоя власть и влияние оказываются гребаной иллюзией. Потому что, мать твою, беззащитный и тебя трясет от одной мысли о том, что происходит с теми, кого любишь. Что тебе приходится чуть ли не молиться на чужого человека в белом халате, который, словно судья, может вынести тебе приговор. Когда гипнотизируешь взглядом каждый долбаный датчик, чтобы в какую-то секунду он вдруг не начал пищать как-то по другому… Когда видишь, как родные тебе люди чернеют от горя. Как плачет украдкой дочь, пока еще сдерживая ненависть и упреки в мой адрес. Как мутится рассудок от версий, где сейчас Лекса и что вообще с ней происходит. Потому что будто сквозь землю провалилась. Когда каждый взгляд на брата словно удар под дых, потому что видишь, как он осунулся. Тот самый Зверь, внушающий ужас любому, кто его знал. Я ждал от него обвинений, ярости, злости, что по челюсти заедет, не сдерживаясь, и скажет, что я охреневший урод, который семью под удар подставил. А он… Мне каждое слово до сих пор эхом в голове звучит…

«…он рассчитывает, что это нас отшвырнет друг от друга, а поодиночке Вороновых будет очень легко перебить. Но у него кишка тонка нас расшвырять в разные стороны. Мы заживо похороним тварь вместе…»

Только от этого лишь хуже. Потому что лучше бы ударил. Сильно и с ненавистью. Человек - эгоистичная тварь, он готов понести наказание хотя бы для того, чтобы хоть немного сбросить груз своей же вины. А когда не получает его, она становится вдвое тяжелее.

Я знал, что Макс не уедет никуда. Понимал, что надо его как-то увезти, потому что вот это вот напряженное ожидание… от него не становится легче, а наоборот, человек потихоньку начинает сходить с ума. Вздрагивает от каждого шороха и боится отойти хотя бы на шаг – так, словно пока ты здесь, все под контролем. Наивная уверенность, граничащая с одержимостью. Но больше всего здесь страха… что случится непоправимое, а тебя не будет рядом… вот что точило больше всего. Самая изощренная пытка – ждать и не знать, сколько еще продлится это испытание. Час… день… месяц, или оно затянется на годы. Не знать, сколько еще нужно продержаться, не свихнувшись от паники и волнения, которые по куску сжирают тебя изнутри, гадко чавкая и скалясь в довольных и окровавленных улыбках.

Я уехал тогда без него, нужно было привезти хоть какие-то вещи, да и жизнь за стенами больницы, как бы это ни было больно, продолжалась, а шакалы, ожидающие, что мы станем слабее, с предвкушением чистили затворы своих винтовок и точили лезвия клинков. Закон джунглей никто не отменял. И как бы ни хотелось послать все это дерьмо нахрен, нужно было собраться и, стиснув зубы, идти дальше.

Иногда кажется, что все потеряло свое значение, что это какая-то конечная точка на пути, а на самом деле – это только начало. Новый виток кровавой спирали, на которую тебя забрасывает против воли, и у тебя остается единственный выбор – карабкаться, увертываться, хитрить, убивать, устранять… или сдаться.

Домой приехал, и каждое движение на автомате. Душ, кофе, автоответчик, звонок в офис, кратки разговоры с партнерами. Тошно на душе, во рту горчит от этого долбаного слова «надо», только это единственное, что позволяет держаться. У нас начали гореть сделки, и с этим нужно было что-то делать. МЫ не могли себе позволить горевать слишком долго. И даже Максу, который хоть миллион раз пошлет меня нахрен, придется выбраться и делать то, что он должен.