В синих квадратах моря (Повесть) - Золототрубов Александр Михайлович - Страница 28

— Проводите. Я разве против?

— Вам бы с докладом выступить, — предложил Леденев.

Серебряков сослался на свою занятость: командирская учеба, проведение учения и плюс ко всему выход в море. Нет, нет, он никак не может, надо подыскать другого. Леденев возразил: мол, лучше командира никто не проанализирует ход соревнования в боевых частях.

Серебряков развел руками:

— Ну, почему же, Федор Васильевич? Зачем дело усложняешь? Не надо меня на такой пьедестал поднимать: дескать, никого уж лучше нет. А почему бы старпому не предложить? Положение он знает не хуже моего, да вот на собраниях он, по-моему, тушуется. Надо человеку привыкать с людьми говорить. Ну, чего молчишь? Разве я не прав? А то все Серебряков и Серебряков. Прямо культ личности. Я-то, конечно, командир, всему голова, как говорится, но и другим расти надо. Смотришь, через годик-другой наш старпом в командиры пойдет. Нам и надо его к этому готовить. Доклады на партсобраниях — это часть командирской работы. И скажу тебе — немаловажная. Так договорились?

Леденев молча выслушал его.

— Это ты прав. Скляров и вправду закисает за твоей могучей спиной.

— Вот и порядок.

— И не только старпом, — продолжал Леденев. — Грачев тоже за твоей спиной… самовольничает.

Серебряков сощурился, на лбу и под глазами появились морщинки. Он постучал пальцами по столу:

— Ну, ну, а еще что? Не делай скороспелых выводов. Да, замполит, чуть не забыл. — Он взял со стола коричневый блокнот, полистал: — Адрес Савчука с лодки Грачева-старшего помните? Вот он, запишите… А знаете, кем стал этот минер? Конструктором. Его торпеды самые совершенные. В штабе встретил дружка из Главного морского штаба, он-то и поведал о нем.

Леденев спрятал листок с адресом в карман тужурки:

— Ревниво оберегаешь авторитет лейтенанта.

— Это тебе так кажется. Я просто люблю Грачева, как сына. Но требую от него, как и от других.

— Как сына, — тихо повторил Леденев. — Поэтому и не видишь у него изъянов.

Для Серебрякова жизнь корабля была его жизнью, а судьбы подчиненных ему людей — его судьбой. Становилось обидно, если его не понимали.

— На корабле все матросы — мои сыновья. О них и забочусь. Просто другим служба дается легче, чем Грачеву, — капитан 2 ранга сделал паузу. — Кстати, ты куда-то собрался?

— К адмиралу насчет жилья Грачеву. Обещали комнатушку, а теперь что-то хитрят в ОМИСе[1].

— Нет, ты задержись. Зачем? Узнаешь…

Старпом доложил командиру, что все офицеры собраны. Серебряков и замполит вошли в кают-компанию. Капитан 2 ранга сообщил о том, что на дежурстве Грачева случилось ЧП. На имя командира поступило приказание старшего начальника, но о нем почему-то лейтенант не доложил.

Петр густо покраснел.

— Хуже того, — продолжал Серебряков, — товарищ Грачев пытался не выполнить требование начальника штаба. Объясните, как это случилось?

Грачев поднялся с места. (Стыдно стоять вот так, на виду у всех, но ничего не поделаешь.) Верно, он не сразу откомандировал Русяева, но только из хороших побуждений. Для корабля старался.

— У вас все, лейтенант? — Серебряков помолчал, потом продолжал: — Тут кое-кто думает, что я балую лейтенанта. Так вот, строг я ко всем. Грачев допустил грубое нарушение, и за это ему выговор. Все, товарищи, вы свободны.

Петр выходил из кают-компании удрученный. Коваленко шепнул ему на ухо:

— Я слышал на причале, как адмирал распекал командира за этот семафор. Попало Серебрякову…

„Тут Голубев постарался“, — подумал Петр.

Он проводил тренировку радистов, а у самого внутри кипело. Надо же, Серебряков при всех высек его! Человек, которого он уважал, которому верил и мог сказать то, чего не сказал бы даже жене, так круто с ним обошелся. Конечно, тут еще замполит подлил масла… Сегодня выговор, а завтра?..

Петр сидел за столом, втянув голову в плечи. Доносившаяся из эфира морзянка надоедливо и монотонно звучала в ушах. Он думал о том, что лучше бы Серебряков ударил его, чем вот так, на людях. „Никто не вступился за меня, а старпом, так тот даже заулыбался, — с горечью размышлял Петр. Но тут же успокаивал себя: — Пустяки, просто Серебряков пришел на корабль не в духе“. Петру казалось, что матросы уже все знают и потихоньку посмеиваются. Не успел он об этом подумать, как за спиной громко хихикнули. Грачев обернулся. Матрос смутился.

— Смеетесь, а дело не должно страдать, — заметил Грачев, осматривая усилитель. — Подпаять бы провода поаккуратнее. Вот чем надо заняться, а не хихикать.

— Симаков, к обеду все сделать, — приказал лейтенант и вышел.

Симаков почесал затылок. С чего бы начать? Попросил совета у Крылова. Тот сердито отозвался:

— Не маленький, сам соображай. Объясни еще, почему по тревоге на пост опоздал?

Федор пожал плечами, мол, не управился с приборкой, а тут сигнал.

— Аккумуляторы еще не почистил?

— Успеется, — осклабился Федор, а про себя подумал:

„Чудила, на моем горбу далеко не уедешь“. Он нагнулся к ящику за паяльником и нечаянно задел на столе лампу. Она упала на палубу и со звоном разбилась. От неожиданности Крылов вздрогнул.

— Никак испугалось начальство? — захихикал Симаков. — Колючий ты, Игорек, вроде иголками оброс. Первый день старшину заменяешь, а как теща… Все равно не дадут две желтых лычки.

— Чего мелешь? Что положено, то и делай.

Симаков выпрямился, расправил плечи. Руки его — короткие, жилистые, с широкими, как блюдце, ладонями, слегка вздрагивали.

— Заело? Командовать ты любишь, а слушаться других не хочешь. — Федор положил на стол паяльник и уже без ехидства продолжал: — Я помню, как на собрании тебя песочили. Извивался, как уж, хитрил. Хорош гусь! Вот бы Таню пригласить сюда…

— Подлец! — Крылов сжал кулаки.

Симаков фыркнул:

— Не стращай, не надо. Ты вот куда хромовые ботиночки сплавил?

— Что?! — напрягся Крылов.

— Горлом не бери, парень. Спокойно! Сам видел, как тащил с корабля под шинелькой. Пропил! Я, кореш, все-е-е вижу!

Крылов чуть было не рванулся к обидчику, но в последнюю секунду сдержался: без увольнения останешься. Симаков еще доложит лейтенанту, тогда попробуй отвертись, хотя на самом деле он ботинки не пропивал. Но почему вдруг он завел такой разговор? Хочет что-то выгадать? Крылов пытался сохранить спокойствие, но это давалось ему с большим трудом.

— Так сколько ты взял за них, а? — вкрадчиво спросил Симаков. — На пару литровочек хватило? Мне бы хоть граммов двести поставил! Хотя… что с тебя брать. Да, у меня к тебе один вопросик. Пустяшный, наш, житейский… — Он замялся.

— Не зубоскаль, — сказал Крылов, еле сдерживая гнев. — Что хочешь?

— На берег, друг. Вечерком. Обещал одной заскочить. Мне, как на грех, в восемнадцать на вахту. Может, подменишь? Ты же теперь командир, у тебя вон сколько прав!

Крылов молчал. Вернее, разговаривал с совестью. Еще вчера он мог уступить Федору, но сегодня… Лицо у Игоря пылало: хотелось сказать Симакову что-нибудь злое, хлесткое, но не хватало решимости. Он понимал: если не уступить Федору, неприятностей не оберешься. А Симаков нагло ждал.

— Пойдешь. Гончар заступит на вахту.

Крылов подошел к рубке дежурного по кораблю. Здесь был рассыльный. Игорь, попросив разрешения позвонить по телефону, набрал нужный номер. Таня, должно быть, еще в цехе. Сердце часто-часто застучало.

— Цех копченостей слушает, — прозвучал в трубке чей-то пискливый голосок.

Крылов попросил позвать укладчицу Рубцову. И снова тот же голосок: на работу сегодня она не пришла. Как же так, что случилось? Перед выходом в море он был у Тани и она сказала, что в понедельник поедет за Федей: его увезла погостить Дарья Матвеевна, мать Кирилла. Она недалеко от города живет. Может, Таня за Федей поехала? А разговор в тот раз опять ничем кончился, правда, они помирились. Таня сказала: „Я погорячилась, Игорек. Не сердись“.

Крылов задумался и не заметил, как в рубку вошел дежурный по кораблю.