Багатур - Большаков Валерий Петрович - Страница 11

…Олег спускался по Боричеву взвозу и думал, не слишком ли круто он портит отношения с Якимом? Обмозговав это дело, пришёл к выводу, что выбрал верный путь. Как себя поставишь, такое тебе и уважение окажут.

Кивая своим мыслям, Сухов выехал на Боричев ток и развернул коня. Оглядел свои сотни — передние столпились, задние догоняли бегом. Ждут. Верят. Аж рты раскрыли от усердия.

— Кто из вас мечом обзавёлся? — громко спросил Олег.

Над толпой поднялся один-единственный клинок.

— Ясно, — кивнул сотник. — Ну, про топоры не спрашиваю…

— А цего? — удивился Олекса Вышатич, вскидывая секиру. — Имеетсе!

— Князь приказал воев своих к порядку призвать, — терпеливо объяснил сотник, — чтоб не озоровали особо и местных не обижали зря. Вои те не раз в походы хаживали, князь их с собой и на Литву водил, и под Псков, и Чернигов воевать. Вы же все новики, в первый раз на войне…

— А цего… — вякнул Олекса, и на него зашикали.

— А того, — хладнокровно сказал Сухов. — Я вам всё это не потому толкую, что вы распоследние. Запомните: вступать с воями в ближний бой вам запрещается! А к дворянам даже близко не подходите и их к себе не подпускайте! Луками пользуйтесь, понятно? Если я прикажу этим воякам закругляться и уматывать, а те не послушаются — гоните их! Вон, у кого копья, в первом ряду пойдут. Тычьте их в бочины, задницы колите — и держите на длине копья! Только чтоб все вместе шагали, плечом к плечу. Уразумели?

— Нешто мы без понятия? — пробурчал Олфоромей.

— Вот и прекрасно. А чтобы вои сами на вас не кинулись, луки примените — тупыми стрелами в шею метьте, а острыми — в ногу, в руку… Не дойдёт — в пузо натыкайте! Понятно?

— Ага! — прокатилось по толпе. — Понятно, цего там… Ясно дело!

— Ну, раз ясно, тогда вперёд.

Первыми на пути новиков попались свои же новгородцы — человек двадцать здоровяков увлечённо громили лавку, мечами раздирая тюки, секирами вскрывая сундуки.

Сам купец в отчаянии метался вокруг, всплескивая руками и упрашивая налётчиков оставить ему хоть что-нибудь. Новгородцы хохотали в ответ и добродушно отмахивались от назойливого киевлянина, продолжая делить ценные вещи.

— Не трогать! — гаркнул Олег, подъезжая и кладя руку на меч.

Здоровяки, те из них, кто располагался ближе к дверям лавки, остолбенели. Иные же, из тех, кто забрался поглубже, не слыхали ничего, поглощенные изыманием чужого добра.

— Глянь-ко, Фрол! — доносились их глухие голоса. — Никак, сукно… Доброе!

Новгородец, что стоял в дверях, с кудрявенькой бородкой и перебитым носом, оглянулся на Фрола. Снова оборотился к Сухову, растягивая рот до ушей, словно в предвкушении скорой веселухи. На шее у него болталась целая связка лисьих да куньих мехов, а за полурасстёгнутый панцирь была напихана бухарская хлопчатая зендянь — лазоревая, с белыми цветами.

— А эт-то цто тако? — вопросил он гнусаво. — Цто эт-то за лёв-звирь выискался, рыкает на нас? Да страшно-то как, я аж убоялси!

Из лавки стали выглядывать прочие любители поживы, и купец, поозиравшись, бросился к Олегу, на колени пал.

— Убереги! — взвыл он. — Последнего лишают!

— Замолкни, купечь! — прикрикнул на него здоровяк.

— Княжье дело! — провозгласил Сухов. — Ярослав Всеволодович приказал местных не обижать. Ну-ка, вернули всё на место, и марш отсюда!

Новгородцы переглянулись и загоготали — от души, радуясь силе своей, здоровью крепкому, воле и скорому развлечению.

— Слышь-ко, — заговорил с угрозой ополченец с перебитым носом, — мотай отседова, а то допросиссе!

— Слышь, гугнявый, — ответил ему в тон Олег, — ты вон зендянцу хапнул, а заплатил ли?

Вой оскорбился и потянулся за мечом.

— Олфоромей, — негромко сказал Сухов, и в тот же миг тупая стрела ударила новгородца в шею, рассекая кожу до крови и вырубая добра молодца на счёт «раз». Гугнявый, где стоял, там и упал, выстелился на пороге. Товарищи его растерялись сперва, а в следующее мгновение поперли, памятуя, что штурм и натиск — средство посерьёзнее ума-разума.

Олег не страгивал коня с места, не слезал с седла, даже меч свой не выхватил. А вот новики выстроились вокруг, в несколько рядов, и только приказа ждали, наложив стрелы, готовясь растянуть тетивы.

— Взялись! — рявкнул Сухов.

Десятки стрел пропели, втыкаясь новгородцам в руки и ноги. Вои спотыкались и падали, летели кувырком по грязному снегу, роняли оружие, сталкивались друг с другом. Лишь один, самый быстрый, самый вёрткий, добрался-таки до Юрка, робкого, тишайшего мужичка, и всадил в того меч.

— Юрко! — взвыл Олфоромей, бросаясь на выручку с копьём наперевес.

Напор его был так страшен, что наконечник прободал вёрткому и панцирь, и рёбра. Новгородцы застыли в растерянности, а вот новики-копейщики не дрогнули, мигом окружили «озорников», щекоча тех наконечниками на уровне живота и удерживая на дистанции.

— Юрко! — простонал Лысун и вдруг оборотил к ополченцам лицо, искажённое яростью. — Вы пошто другана моего зашибли?! — заорал он. — Всех перережу! Всем кровь пущу!

— Успокойся, Олфоромей, — твёрдо сказал Олег. — Ты уже взял плату за смерть Юрка, не пачкай душу зазря.

Лысун увял.

— Скидываем оружие и брони! — приказал Сухов новгородцам. — Складываем в одну кучку, а что награбили — в другую. Живо!

Под пение натянутых тетив вои быстро поскидывали дедовские кожаные панцири с бронзовыми накладками, шлемы, мечи, ножи, секиры — всё это звякало и лязгало, а рядышком ложилась груда чужого добра, едва не ставшего добычей. Ткани и меха шелестели и шуршали.

Новгородцы без броней, без оружия, без славы стояли, перетаптываясь и сжимая могучие кулаки. Они поглядывали из-под нахмуренных бровей, мрачно и тяжело, но уже не полагались на удачу — лучник метнёт стрелу быстрей, им за новиками не поспеть…

— Вон отсюда, — холодно приказал Олег.

— Куда? — просипел гугнивый.

— Да хоть к чёрту.

— Брони наши…

— Были ваши, стали наши.

— Отдай… — засопел новгородец.

— А ты отними, — усмехнулся Сухов.

— Дорогие оне…

— Ещё раз вякнешь, отправишься на Гору босиком!

Гугнивый посопел только перебитым носом, сгорбился, да и побрёл в сторону Верхнего города. За ним двинулись остальные.

Новики расступились, опасливо посматривая на воев, но уже прорезались на их напряженных лицах победительные улыбки. Они-таки одолели заносчивых ополченцев! Заставили их поступить по-своему! То-то будет разговоров, когда они вернутся в родные деревни!

Проводив взглядом удалявшихся воев, Олег повернулся к своим сотням и пальцем указал:

— Копейщики Олфоромея и вы, стрелки… Кто там над вами?

— Станята! — раздался одинокий голос.

— …И стрелки Станяты. Разбирайте брони и оружие, оно ваше. И за просто так никому не отдавайте, разве что за выкуп хороший.

Новики, не веря своему счастью, загомонили, накинулись на кучу амуниции и холодного оружия, быстро и толково поделили — тебе, Станята, эта бронь не по мерке, широк больно. Матерущий, беда! Бери вон ту, глянь, как переливаетсе! Тебе, Олекса, меч и ножны, тебе, Радько, сабля половецкая!

А уж купец едва не плакал от счастья, сапоги Олеговы целовать кинулся.

— Угомонись, — улыбнулся Сухов, — и послушай моего совета — переберись в другое место, со всем скарбом — от греха подальше.

— Так и сделаю! — с жаром уверил его купец.

А новики отправились дальше. У Пирогощи они разняли дерущихся вояк — сцепились новоторжане с переяславцами. Как выяснилось — не поделили серебряные подсвечники, спёртые в Успенской церкви.

— Вот она, феодальная раздробленность, — молвил Пончик назидательно. — У себя дома небось и свечку не стырят, а тут как будто язычники прописаны, тут можно — чужие же все!

— Ты прав как никогда, — согласился Олег и крикнул Олфоромею: — Пусть разуются!

— Да куды ж нам без сапог? — возмутился кто-то из новоторжан. — Снег же!