Помор - Большаков Валерий Петрович - Страница 32

Помор засопел ещё громче.

— Я замечу хоть раз скотокрада, — ровным голосом проговорил Беньковский, — я сделаю несчастье.

— Так уже не спеши!

Возникший из ниоткуда шериф оглядел побоище.

— Нельзя даже на часок отлучиться, — брюзгливо пожаловался он, — чтоб кто-нибудь не затеял стрельбу! Кто тут чего не поделил, Док?

Врач обстоятельно поведал представителю закона об инциденте.

Шериф поморщился и сказал Чуге официальным голосом:

— Нам тут не нужны неприятности, ковбой.

— Мне тоже, — процедил Фёдор.

— Завтра мы покидаем ваш гостеприимный город, — с приятной улыбкой сказал князь.

— Надеюсь, — буркнул человек закона и удалился.

Покачиваясь, Федор добрался до конюшни и взобрался на чалого, чувствуя себя так, словно разваливается на части. Мирное население потихоньку выглядывало из окон и дверей — всё, дескать? Натешились? Можно возвращаться к обычной жизни, не боясь её потерять?

Помор осторожно набрал воздуху в грудь, боясь потревожить сломанное ребро. Док его так перетянул кушаком, что ни вздохнуть ни охнуть. Сгорбившись в седле, Фёдор протянул конюху серебряный доллар.

— Будь другом, — глухо сказал он, — оттащи хоть мертвяков с улицы.

— Си, сеньор! — с готовностью ответил мексиканец. — Я перенесу их в амбар старого Джада, он будет не против.

— Вот и отлично…

Фёдор тяжко вздохнул. Сколько народу он уже перевёл…

Чуга тут же озлился: да ну их всех к чёрту! Нравится им отправляться на Бут-Хилл?[107] Туда им и дорога! Пусть хоть все там лягут, воздух чище станет!

Мануэль Бака… Коттон Тэй… Эфроим Таггарт… Или этого не считать? Всё ж таки он его на пару с князем уложил. Сайлас Монаган… Добан Мейси… Прайд Бершилл… Ньютон и Хэт… Керли Стоун… А скотокрады? Это ж сколько душ человеческих он успел погубить, мать честная…

Помор возвёл очи горе. «Олёна, ангелица моя, ты оттуда всё видишь, знаешь, что невиноватый я… Пусть простятся мне грехи мои…»

Солнце уже клонилось к западу, когда кассир из банка «Экспресс-компани» выложил на стойку пухлые пачки денег. Тридцать с лишним тысяч долларов!

Недрогнувшей рукой Чуга сразу же вручил каждому бакеру по две тысячи в руки.

— А шо так много? — оробел Исаев, сжимая тугую пачку.

— Заработал, — коротко ответил Фёдор.

— Сеня, ты не знаешь шикарной жизни! — сказал Фима, засовывая деньги за пазуху. — Ну так шо имеете сказать? Мы едем до какого места или мне забыть вас навсегда?

— Лично я собрался в Калифорнию, — ответил Чуга.

— Лично я — туда же, — поддакнул Туренин.

— Обратно согласен! — воскликнул Беньковский. — С детства скучал по Калифорнии! Так шо ты мине скажешь за нашу совместную жизнь, Сёма?

— Таки едем всей мишпухой,[108] — решил Исаев.

— А меня возьмёте? — спросил Ларедо.

— Уговорил!

Братья Гирины переглянулись и сказали:

— Мы как все!

— Собираемся тогда, грузимся… Вперёд и с песней!

Увесистый остаток Фёдор честно поделил напополам с князем. Вышло по десять тысяч на брата. С копейками. Туренин понюхал пачки и закатил глаза.

— Пахнет-то как! — сказал он.

Мысли у Чуги метались, как вспугнутое вороньё. Множество желаний подступило сразу, а деньги были той волшебной палочкой, что исполнит их с лёгкостью.

Усилием воли Фёдор приглушил возбуждение. Доллары здорово помогут ему с ранчо, но первым делом надо будет купить фургон. Одной «конестогой» не отделаешься. Ведь всё надо будет везти с собой — инструменты, припасы, оружие, лекарства, одежду. Печку голландскую надо прихватить, чугунную, и ещё одну, из листового железа, стёкла оконные, гвозди, маслобойку, кастрюлю с длинной ручкой, посуду — дешёвую оловянную и дорогую эмалированную, котёл, сковородки… Ох, да легче сказать, чего не надо с собой прихватывать!

— Первым делом, — мечтательно проговорил князь, — я накуплю книг! Блэкстоуна, Плутарха, сэра Вальтера Скотта, Пушкина — если достану… Буду читать и перечитывать по вечерам, сидя у камина… Ну если ты, конечно, пустишь бакера в хозяйский дом!

На сердце у Чуги потеплело.

— Пущу, — проворчал он, — ежели не натопчешь в гостиной.

— Как можно, сэр!.. — делано возмутился Павел.

— Ладно, пора денежки тратить. С толком. Сперва я «конестогой» обзаведусь, одной-то маловато будет. Пошли.

И они пошли. За сто долларов купили новенький фургон с дугами, с тентом, с запасным дышлом и колёсами. Сработанная из белого дуба, «конестога» пахла свежим деревом и смазкой.

Приобрести лошадей в упряжку не составило проблем, а потом надо было только объезжать магазины и грузить, грузить, грузить…

Взяли по двести фунтов муки на каждого, по семьдесят пять фунтов копчёной свинины, по тридцать — сухарей, по десять — риса, по двадцать пять — сахара, по бушелю[109] сушёных бобов и сухофруктов. Десять фунтов соли, полбушеля кукурузной муки, по пять фунтов яванского кофе и по столько же — китайского чаю, полбушеля кукурузных зёрен, поджаренных и размолотых, бочонок уксуса…[110]

Пользуясь случаем, Чуга немного принарядился — переобулся в новые сапоги из тиснёной кожи, купил чёрные джинсы и аж три серых фланелевых рубашки. Разорился и на новый «стетсон».

«Первый парень на деревне, а в деревне — один дом!»

Дня три Федор ничего не делал, только плоть тешил — спал, ел, шатался по Абилину. На чётвертый день, плотно пообедав в «Дроверс-коттедже», он почувствовал, что наотдыхался вдоволь. Можно было двигать по жизни дальше. На Запад. В Калифорнию.

Оседлав чалого (конь тоже отъелся), Чуга неторопливо двинулся вдоль по Мэйн-стрит, зорко поглядывая по сторонам. Князя на гнедом он заметил сразу.

— Федька, — воскликнул Павел, подъезжая, — слушай, тут, за городом, переселенцы сколачивают караван! Они двинут на запад по Калифорнийской тропе завтра или послезавтра. Может, присоединимся? Вместе как-то веселее…

Чуга кивнул:

— Это дело. А то, поговаривают, сиу выходят на тропу войны.[111]

— Я тоже что-то такое слыхал.

— Давай тогда собираться…

Сборы вышли недолгими, уже к вечеру обе «конестоги» двинулись по улице и вскоре покинули Абилин. За городом, в чистом поле, стояло два десятка фургонов, паслись лошади. Стоянка походила на цыганский табор — женщины готовили на кострах, помешивая в котелках сытное варево, мужчины степенно разговаривали о видах на урожай, о конях, индейцах, источниках воды. Дети, как водится, шалили и путались под ногами.

— Кто тут крайний до Калифорнии? — осклабился Беньковский. — Я за вами!

Подъехав, Федор спросил, не покидая облучка:

— Куда направляетесь?

Осанистый мужчина в шляпе с короткими полями, в чёрном жилете, напяленном на ярко-красную рубаху, и в мешковатых штанах, заправленных в сапоги, прокашлялся сначала для пущей важности, а после стал держать ответ:

— На Сакраменто!

— Нам по пути, — спокойно сказал Чуга. — Не против, если мы присоединимся?

— А сами-то откуда? — состорожничал осанистый.

— Проездом из Техаса.

— Тогда милости просим! — обрадовался мужик в красной рубашке. — А то я тут один, кто на Старом Западе[112] бывал! Остальные все с Востока, жизни тутошней не знают…

— Узнают, — усмехнулся помор. Спрыгнув на землю, он протянул руку: — Теодор Чуга. Просто Тео.

— Кэп Гриффин. Я капитан этого каравана.[113] Думаю, выступим завтра с утра.

— Отлично, — кивнул Фёдор и дал знак бакерам: распрягайте!

Два десятка семей, больших и малых, собрались на окраине Абилина — дальше просто не дошли железнодорожные пути. Многие из них оставили позади, на Востоке, родственников, жилища, работу, позволявшую сводить концы с концами. Все они захотели резко изменить свою судьбу — разбогатеть, вырваться из того жизненного тупика, в который людей загоняет скромный достаток. Никто из них не представлял себе, каких трудов будет стоить жизнь на Западе, и насколько она опасна. Сами устремления переселенцев были весьма туманны, а понятия расплывчатыми. Да и как мог, к примеру, сапожник из Филадельфии или плотник из Питтсбурга знать и понимать старательское ремесло? Но им было достаточно того, что где-то далеко-далеко, в благословенной Калифорнии, золото валяется просто под ногами — зачерпнёшь воды в кофейник из ручья — и обязательно самородок выловишь…