Там, где рождаются молнии (Очерки) - Грязнов Евгений Николаевич - Страница 10

Утром иду на службу. А там командир вызывает к себе… «Кочетов, — говорит он, — вам не кажется, что вы делаете не все и не так?» Лицо у него недовольное, а рыжие усики, словно колючки, топорщатся. «Не время лечит раны — дело лечит. Кстати, к вам дело есть. Калинкин в отпуске, так вы уж, пожалуйста, помогите мне. Зампотехом вас назначаю на период отсутствия Калинкина».

И началось… Днем у боевой техники, вечером с солдатами мероприятия провожу: то викторина, то конкурс на лучшего специалиста, то беседа, то лекция, то еще что-нибудь. Минуты свободной не оставалось. А командир не хвалит, только иногда одобрительно крякнет и даст новое задание. Шаг за шагом стал входить я в колею. Сейчас все утряслось. Но когда еще случаются трудности, я смотрю на картину, на лучи, рассекающие тучу, и всегда вспоминаю тот морозный вечер в далеком заполярном гарнизоне, тех людей, что мне принесли эту картину. Я очень ее ценю, эту картину, написанную неумелой рукой солдата, который вложил в нее частицу своей души, своего доброго сердца.

Он помолчал и сказал:

— Теперь вы понимаете почему мне стихи хотелось написать?

Мой собеседник замолчал. Потом повернулся и ушел. А я еще долго стоял у окна и думал о судьбе офицера. Вскоре он вышел из купе в военной форме с погонами майора, держа в одной руке чемодан. Следом выпорхнула девочка. Она тут же прилипла к окну и закричала:

— Папа, папа! Смотри, какое сегодня солнце! Потом, вернувшись к дверям купе, замахала ручонками.

— Мама, ну скорей!

Голубоглазая статная женщина, выйдя из купе, улыбнулась:

— Маринка, не балуй.

Поезд остановился. Майор уже с перрона помахал мне рукой. Девочка тоже.

У обелиска, сооруженного в память о тех, кто, отважно сражаясь за Родину, пал на поле брани, всегда невольно замедляешь шаг. Но один обелиск, который я увидел в горах, меня особенно поразил. Среди седых вершин — на постаменте каменное изваяние коня с опущенной головой. Коня, вернувшегося с поля битвы без всадника. Что же стало со всадником? Поразила его, видать, вражья пуля, когда он мчался навстречу лавине огня. Горюет каменный конь. Горюют люди, проходящие мимо обелиска. И горит на гранитном холоде негаснущий огонь, качается, как ветка рябины в утренней росе, его алое пламя…

…23 марта 1944 года самоходная установка старшины Я. Д. Крайнева приняла неравный бой с фашистскими танками у села Польный Олексинец Хмельницкой области. Несколько вражеских машин подбили советские воины, но вот вздрогнула и запылала их самоходка. Лишь сумка старшины была найдена сельчанами у разбитой машины.

Много лет спустя в селе был воздвигнут памятник погибшим воинам. На нем среди других было и имя танкиста Якова Дорофеевича Крайнева. Юные следопыты села повели поиск родных и близких погибших героев. И вдруг в школу пришло письмо… от Якова Дорофеевича. Вскоре он и сам приехал в Польный Олексинец.

Об этом рассказала своим читателям ставропольская краевая газета «Кавказская здравница». Крайнев с честью вышел из суровых испытаний, а газету с рассказом о его боевом подвиге мне передал сын Якова Дорофеевича — лейтенант Владимир Крайнев, которого я встретил на Севере. И было это в сентябре 1967 года, а позднее журналистская судьба занесла меня на Кавказ. Там я познакомился с Сергеем Степановичем Матвеевым. Знакомство с ним и послужило началом второй истории. Впрочем, по порядку…

Много раз подполковник С. Матвеев собирался поехать в отпуск в село Бородаевку, что в Днепропетровской области. Но не решался. «Боюсь старые раны разбередить», — признавался он жене.

Но вот отделу кадров потребовалось уточнить выслугу лет офицера. И тогда из Москвы в штаб части пришло письмо, а в нем такие строки: «По учетным данным, лейтенант Матвеев Сергей Степанович, командир взвода автоматчиков, погиб в бою 7 октября 1943 года и похоронен на восточной окраине села Бородаевка…»

— Устаревшие данные, — усмехнулся офицер, когда ему прочитали письмо. — Как видите, жив старый солдат, служу Родине. Транзисторный приемник вот недавно командующий вручил…

В то октябрьское утро сорок третьего года лейтенанта Матвеева и впрямь посчитали погибшим. А произошло все так. После форсирования Днепра наши войска вели ожесточенные бои с противником. В ночь с 6 на 7 октября лейтенант Матвеев, обстрелянный фронтовик, получил назначение на должность командира взвода автоматчиков в роту, охранявшую командный пункт 78-й гвардейской стрелковой дивизии. Ранним утром вместе с двумя офицерами он направился в расположение роты. Начался налет вражеских бомбардировщиков. Наши зенитчики подбили несколько стервятников. Один из них стал сбрасывать бомбы куда попало…

Что было дальше, Сергей Степанович не помнит. Ему поведали об этом другие.

— Иду, — рассказывал рядовой Бройт, — гляжу, из земли торчит лямка от вещмешка. Потянул за нее — ноги чьи-то показались. Откопал — вы, товарищ лейтенант, живой, только шибко контуженный. Ну, а тем двоим, что были с вами, мы уже ничем помочь не смогли…

Лейтенанта Матвеева отправили в медсанбат. А вот с похоронкой малость поторопились. И в то время, когда отец его и сестра Татьяна читали горестное извещение, лейтенант, оправившийся от контузии, уже поднимал свой взвод в атаки на врага.

Так, числясь в некоторых списках погибшим, воевал Сергей Матвеев. В 1944 году на сандомирском плацдарме его, двадцатилетнего лейтенанта, приняли в партию. За участие в форсировании Одера он был награжден орденом Отечественной войны II степени. После войны подполковник Матвеев — старший офицер одного из отделов штаба округа.

…Приехав в село Бородаевку, Сергей Степанович зашел в сельсовет. Представился. Секретарь сельсовета Иван Артемьевич Билецкий вынул из стола список погибших, где была и фамилия подполковника, заметив при этом:

— Обелиск на днепровском берегу поставили…

Пошли по обрывистому берегу. Солдат со снятой каской и венком в руках навеки застыл на пьедестале. На каменной плите надпись: «Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины. 1941–1945». Несмотря на то, что вокруг еще лежал снег, у постамента — букетики живых цветов.

— Погибших много, — заметил Иван Артемьевич, — но помним каждого…

— Теперь их на одного меньше, — сказал Сергей Степанович.

— На два, — уточнил секретарь сельсовета. — Недавно приезжал из Ростовской области Петрухин, который также был в нашем списке.

— Не Афанасий ли Иванович случайно?

— Он самый. А вы откуда знаете?

— Так он в моем взводе был. Хороший солдат…

Офицер с секретарем сельсовета обошли окрестность, постояли на крутом берегу.

— Видите, ГЭС после войны построили, — сказал Билецкий. — И колхоз наш круто пошел в гору. Не зря люди сражались. И ГЭС, и наши достижения — тоже вроде памятника погибшим.

…А в горах все так же стоит опечаленный верный конь, потерявший всякую надежду на возвращение хозяина.

Вечер. У солдат — личное время. У всякого свое дело. Кто подшивает подворотничок, кто гладит обмундирование, кто пришивает пуговицы. Некоторые солдаты просто сидят, толкуют о том, о сем: о дежурстве, о девушках, о родном доме.

За окном тихо. Падает мягкий, пушистый снег. А в углу ленинской комнаты играет баян. Только настоящий баянист, если у него тревожно на сердце, может так выразить в музыке свою печаль. И, кажется, не на кнопки нажимают пальцы, а на самые чувствительные струнки сердца.

Видать, у хозяина баяна что-то случилось. Может, письмо, которое он так долго ждал, не пришло, а может, такое получил: читаешь — комок к горлу подступает. Может, с девушкой нелады.

Заметил командир баяниста. Он в казарму зашел просто так, посмотреть, как отдыхает рота. Толковый он, этот новый командир. Требовательный, слов на ветер не бросает. А так — веселый, простой. На лыжах с солдатами ходит, летом по футбольному полю мотается.