Hospital for Souls (СИ) - "Анна Элис" - Страница 27

Юнги мчится на парковку, расстёгивая по пути ещё пару пуговиц на рубашке, разминает шею от охватившего гнева, а увидев Намджуна, рядом с которым громко плачет Тэхён, останавливается. Тэхён рассказывал Юнги о том, что не сможет прийти на бал. Говорил, что у него нет денег даже на самый дешёвый костюм, а без него туда просто не пустят. И сейчас он стоит перед Намджуном, протягивая к нему руки и умоляя его выслушать, а тот лишь отталкивает его от себя, не желая слушать то, что тот в очередной раз собирается сказать. Тэхён, склонивший вниз голову, выглядит таким маленьким, крохотным рядом с натренированным и уверенным в себе Намджуном, что у Юнги грудную клетку сдавливает от внезапно навалившегося переживания за него. Вот по кому страдает Тэхён все эти годы, вот в кого он невзаимно влюблён. Вот из-за кого захлёбывается кровью. Тэхён готов унижаться ради пары секунд наедине и возможности услышать его голос, ради того чтобы взглянуть на него вблизи и побыть на расстоянии руки несколько жалких мгновений, и Юнги, внезапно осознав всё это, с хрустом ломается, расщепляется, задыхается. И сам еле сдерживает в себе слёзы. Тэхён не заслужил такого свинства со стороны Намджуна. Он ведь не виноват в том, что влюбился. И он всего лишь хочет быть рядом. Вот только Намджуну, очевидно, нет никакого дела до этого. Он попросту забил и на него, и его чувства, не попытавшись даже понять. А Юнги, тэхёнов, можно сказать, единственный друг, все последние дни разгуливал с Намджуном по университету под ручку и уезжал с ним вместе домой.

— Тэхён… — виновато произносит Юнги, подходя к нему и осторожно кладя руки на его плечи. Намджун наплевал на его завывания сразу – сел в машину, завёл двигатель и, включив погромче музыку, откинулся на сиденье, закрыв глаза. — Мне так жаль…

— Ничего, — мычит Тэхён, глотая слёзы, и вытирает глаза рукавом старенькой износившейся кофты. — Ты здесь ни при чём.

Дверца машины распахивается с громким щелчком, и Намджун высовывается на улицу, одарив Юнги непонимающим взглядом.

— Садись уже, — звучит, как приказ.

— Минуту, — отвечает ему Юнги и вновь смотрит на прячущего глаза Тэхёна. — Я не знал ничего о вас, клянусь.

— Нет никаких нас, — давит в себе отчаянный смешок тот, поднимая, наконец, голову. — Иди, Юнги, — Тэхён грустно улыбается, шмыгая носом, смотрит на него добродушно, до абсурдного понимающе и робко начинает пятиться назад. — Не заставляй его ждать.

— Прости… — Юнги морщит лоб от обиды, перемешенной со стыдом. — Если бы я мог, Тэхён, я бы всё отдал, чтобы избавить тебя от этой боли.

Тэхён благодарно кивает ему, поджав губы, и, растирая без того красные глаза, медленно скрывается из виду, оставляя Юнги стоять на месте и ненавидеть эту жизнь.

Если так выглядит чёрная полоса, то Юнги не верит в то, что за ней последует белая. Не в этой жизни, не в его случае.

Кажется, то самое неизбежное только что наступило.

Комментарий к Part 15

Я никогда этого не прошу, но послушайте, пожалуйста, песню, которая играла на балу и под которую Юнги и Чонгук должны были танцевать: https://vk.com/wall-149273802_4167

И ещё. Если Вам уже сейчас морально тяжело читать, не продолжайте. Добрый совет.

P.S. Во избежание вопросов, отвечу сразу: смертей здесь точно не будет.

========== Part 16 ==========

Юнги плохо.

Не потому, что над ним нависает не Чонгук, не потому, что ладони, которые давят на его грудную клетку сверху, не Чонгука, и даже не потому, что член, который он чувствует в себе, не Чонгука, а потому, что, зажмуривая глаза и отрицательно мотая головой от всей абсурдности ситуации, именно его Юнги вновь представляет на месте Намджуна.

У Намджуна Чонгука железная выдержка и уважение к тому, что Юнги не очередная шлюха с растраханной задницей, а обычный парень, который из-за принципов и личных соображений не вступает в сексуальную связь с кем попало, даже если того требует физиология. И который в связи с этим не особо опытный, когда дело касается секса. И это чонгуково поведение очень подкупает: настолько, что Юнги готов расслабиться под ним и прекратить закусывать губы, лишь бы только стало незаметным то, как явно они дрожат от каждого действия Чонгука, и шумно тянуть воздух через нос, не имея возможности попросить у него хотя бы пару секунд, чтобы привыкнуть и перестать утопать в этом океане чересчур ярких эмоций. Чонгуковы движения медленные, до дикости страстные; Юнги хочется, чтобы тот не прекращал целовать его в шею и линию подбородка и хрипло шептать что-то невнятное, но до безумия красивое, неопошленное, рифмованное. Юнги не романтик и считает, что в сексе тоже нет ничего романтичного. Это просто физический контакт ради удовлетворения полового влечения, некая связь, форма биологического общения. Но секс с Чонгуком – это нечто невообразимое. Потому что Чонгук громко дышит и – Юнги уверен – кое-как сохраняет равновесие, чтобы не сорваться с цепи и взять его грубо и в ритмичном темпе. Потому что Юнги сам уже не может думать ни о чём другом, кроме как о их долгожданном единении, и молить высшие силы дать им время на то, чтобы они продолжали вспарывать друг друга как можно дольше.

Чонгук бесится – это чувствуется, – жутко бесится от того, что Юнги давится своими же стонами, смыкая челюсти и не давая себе показать, как же ему хорошо сейчас, как ему хочется освободиться от комплексов и страха и показать Чонгуку, что всё это – каждая секунда их близости, каждый вдох Юнги запаха чонгуковых волос, каждый выдох Чонгука в и без того распалённую кожу Юнги – будто приступ эйфории, какого-то неземного счастья. Поэтому он снова подставляет ему свою истерзанную шею, надеясь, что в итоге на ней ни одного живого места не останется от этих настойчивых поцелуев и засосов, слабо давит пятками на его поясницу, заставляя буквально падать на себя сверху, и требует ещё, ещё и ещё. Потому что секс с Чонгуком – это нечто невообразимое. Потому что Юнги настолько не в себе, что, ведя ладонями по его сильной спине, плечам, железным мышцам на руках с явно выраженными от напряжения венами, ощущает кончиками пальцев зарубцевавшиеся раны, оставленные когда-то «друзьями» Намджуна, подсохшие царапины, ссадины. Потому что до этого момента их не ломали, нет, это было лишь глупым баловством, чего не скажешь о том, что происходит сейчас: как им подрывает ко всем чертям нервную систему, как они борются всеми оставшимися силами, чтобы не заорать на всю комнату «Я ненавижу тебя», «Прекрати», «Отпусти меня». И как хочется выть в голос, потому что какой бы сильной ни была эта ненависть, а в висках пульсируют только стыдные «Господи, как же я схожу с ума по тебе» и «Я больше не могу без тебя. Опомнись».

Юнги сквозь закрытые веки видит, какое изумительное у Чонгука тело. Видит ямочки на подкачанных ягодицах, длинные пальцы, которыми тот обхватывает его дрожащие колени, видит дёргающиеся от сокращения мышцы на руках и груди и натянутую на них гладкую кожу. Бесподобное зрелище. Можно съехать с катушек от одного только мимолётного взгляда на него. Юнги весь сжимается, когда Чонгук начинает оглаживать тыльной стороной ладони его бока, низ живота, считать фалангами его выпирающие рёбра, и боится признаться, что ещё никогда и ни с кем не чувствовал ничего подобного. Что впервые так возбуждён и впервые теряет голову от одного понимания, что этот момент – самый интимный во всей его жизни.

Невыносимо.

Но Чонгуков поцелуй в губы делает ещё больнее. Тот не кусается, хотя мог бы, не терзает нежную кожу зубами, даже несмотря на то, что, прибивая его к поверхности кровати своими крепкими бёдрами, планомерно ускоряется, и ему уже очень сложно контролировать себя. Напротив, он зажимает губы своими сильно-сильно и удерживает Юнги именно так, чтобы тот не смел больше завывать, пусть и тихо, и чтобы почувствовал, наконец, что должен освободиться и довериться. Но Юнги не может даже представить, как это сделать, потому что Чонгук, который, к слову, тоже не железный, неожиданно перехватывает его руки в свои, фиксирует их около головы, сплетая их пальцы, и внезапно входит в него очень резко. И Юнги пронзает до несдержанного крика. Он вопит Чонгуку прямо в губы, шепчет, отстраняясь, обрывисто «Чёрт» и «Не надо, пожалуйста» и чувствует, что ещё чуть-чуть и кончит себе же на живот, потому что Чонгук, двигаясь всё быстрее и быстрее, то и дело проходится своим твёрдым прессом по его члену, зажатому между ними, и внутри Юнги его так чертовски много, что уже невозможно терпеть и оттягивать неизбежное. Это какое-то безумие, не должно быть так потрясающе в подчинении Чонгуку, но Юнги, уже неспособный притворяться, плюёт на всё и сразу: запрокидывает голову, ещё сильнее зажмуривая глаза, стискивает зубы и громко скулит, ощущая, как Чонгук мягко закусывает его тонкую поалевшую кожу на шее и одномоментно коротко проталкивается всё глубже.