Иллюзия счастья (СИ) - Шагаева Наталья - Страница 12

В данный момент мне кажется, что я смогла бы простить ему все, абсолютно все, даже если бы узнала об измене. Но знать, что тебе изменяют, грязно предают с какой-то шлюхой, а может даже с несколькими — это одно. А видеть все своими глазами… Смотреть на собственного мужа, который извращенным взглядом не отпускает тебя, вынуждая досмотреть все представление до конца. И я смотрю, специально нанося себе боль, чтобы запомнить этот момент навсегда. Чтобы, когда начну корчиться, загибаться без него, вспоминать этот момент и не сметь бежать к нему сломя голову. И почему-то в данный момент, мое сердце истекает кровью, даже не от того, что мой муж трахает у меня на глазах шлюху. Мне нестерпимо больно и горько от того, что он делает это в моем доме, на нашей постели, на этих чертовых белых простынях. В доме, где сейчас находится его дочь. Он унижает меня, вытерев об меня ноги, с хриплым рыком кончая в брюнетку, продолжая смотреть на меня. Мне кажется, что он испытывает оргазм не от этой дешевой шлюхи, которая орет его имя. Он получает садистский экстаз, смотря в мои потухающие, полные слез глаза. Словно мстит мне за что-то. Только вот я в тот момент еще не могла понять, за что. Мне словно надо было досмотреть все до конца, что бы полностью принять произошедшее: как Эдуард кончил, а брюнетка забилась под ним в конвульсиях.

Я выбежала из комнаты, ничего не видя на своем пути. Спотыкаясь на лестнице, спустилась вниз в гостиную, понимая, что мне некуда бежать. Это мой дом. Дом моего отца. Дом, в котором мирно спит моя дочь. Α мне хотелось все крушить на своем пути, разбивать и уничтожать. Хотелось раствориться, самой сгореть в этих стенах, на руинах моей иллюзии счастья, и осесть черным пеплом на обугленных стенах. И я все-таки сметаю со стола шампанское, бокалы, которые со звоном разбиваются. Падаю на эти осколки, которые впиваются мне в колени и ладони, чувствуя, как внутри догорает пожар, оставляя шрамы, огромные, кровоточащие рубцы.

В этот момент я еще не знала, что это только начало моей медленной смерти, и это была не боль, а просто предвестники настоящей агонии, в которой я ещё захлебнусь. Мой муж, которого я до безумия слепо любила, находясь в своем мире, не замечая ничего вокруг, будет медленно и мучительно открывать мне глаза, показывая, какое бездушное чудовище пряталось за маской обожаемого мной человека. Холодное, расчетливое беспринципное чудовище, которого я не видела сквозь розовые очки.

Ночь отступает предрассветными сумерками. Из чернеющей темноты выступают первые светлые очертания нового дня. Небо на востоке светлеет, и вокруг такая тишина. Утренняя прохлада врывается в открытое окно вместе с первыми лучами солнца. Каждый день этот яркий солнечный диск находит в себе силы вставать по утрам без отпусков и выходных. И вот уже солнечный диск выплывает полностью, ослепляя такими яркими лучами, что становится больно на него смотреть.

Меня раздражает этот свет, режущий глаза. Впервые не радуюсь солнечному утру и хорошей погоде за окном. Поднимаюсь с массивного папиного кресла, плотно задергиваю шторы, но окно не закрываю, в помещении холодно, но мне нечем дышать, мне нужен воздух, много чистого воздуха, иначе я задохнусь. Поднимаю очередной бокал с папиным коньяком, который никто не трогал со дня его смерти, выпиваю остатки обжигающего напитка, тут же наливая себе еще. Я даже не понимаю, пьяная или трезвая. Ноги и руки давно тяжелые и ватные, но так было и до того, как я начала пить.

Всю ночь я просидела в отцовском кабинете, пустующем последние полгода. Я заперлась в нем после того, как Света подняла меня на ноги из разбитых осколков, умоляя подняться в ее комнату, принять душ, смыть кровь с коленей и ладоней, которые разрезали осколки бутылок и бокалов. Но мне было плевать, я не чувствовала физической боли, да и душевной уже тоже, я ничего не чувствовала. Меня словно не стало. Перед глазами до сих пор стояла ужасная картина, как мой муж остервенело трахает брюнетку, истошно орущую его имя. И его взгляд, обращенный в это время на меня.

Эдуард покинул дом спустя час, после того как я его застала с любовницей. Я не знала и не хотела знать, чем он там еще занимался все это время. Я слышала из кабинета, как он выгонял машину из гаража, с визгом покидая наш дом. А я всю ночь медленно пила папин коньяк и смотрела в распахнутое окно. Разлюбила ли я его в этот момент? Нет! Не разлюбила! Всю ночь я искала ему оправдание, обвиняя во всем себя. Я не верила в кризисы в браках спустя три года. Но нашему браку почти семь лет и, по кем-то придуманному утверждению, кризис семи лет — самый переломный в семейной жизни. И если это был он, то почему так жестоко? Он мог мне изменять, трахая других женщин на стороне, он мог мне лгать о своих делах и поездках, развлекаясь в это время с очередной шлюхой. Но зачем было делать это в нашем доме, на нашей кровати, у меня на глазах? За что? И почему он испытывал от этого извращенное удовольствие, как будто наказывая меня этим? Что я ему сделала? Я ведь любила его, и как бы низко это не звучало, я все еще люблю его. Я отдала ему все: душу, тело, любовь, бизнес, деньги, слепо доверяя ему во всем. И получила в ответ растоптанную душу и унизительное презрение.

Возможно, я перестала привлекать его как женщина. Нет, не возможно, так и есть. Я сама виновата. Как говорила моя мама, женщина должна нести загадку и никогда не раскрываться перед мужчиной полностью, сколько бы они не прожили вместе. Это словно прочитанная книга — любимая, интересная, но со временем, когда мужчина читает ее в сотый раз, она жутко ему надоедает — все известно, прочитано и понятно, загадки и интриги больше не осталось, текст любим, но настолько осточертел, что становится приторным и невкусным. Возможно, мне стоило последовать совету своей мамы, а не смотреть на мир сквозь призму розовых очков, не слушать зов сердца, не раскрываться и растворяться, полностью доверяя мужу.

Все-таки, Алинка была права, утверждая, что мне нужно было держать себя в форме. Наверное, стоило было сделать подтяжку после родов, накачать губы как у этой брюнетки, нарастить ресницы и ногти, стать похожей на искусственную куклу. Как оказалось, именно такие женщины привлекают моего мужа, тощие искусственные куклы, громко орущие его имя под ним.

Я бы много ему простила — предательство, измены, то, что он имел кого — то на стороне и после этого ложился со мной в постель. Но только не то, что он делал это в нашей постели, наслаждаясь моей агонией. Хотя, кому я вру, я и это ему прощу, если он придет и попросит его простить, объясняя свое поведение. Да, я безвольная, слабая, жалкая дура. Идиотка, которая унизительно любит своего мужа даже после того, что сегодня произошло.

Слышу, как в кабинет заходит Света, садится в кресло напротив меня. Молчит, смотрит вместе со мной в окно, нарушает нашу тишину глубоким вдохом, нервно постукивает по столу.

— Я мышку в садик отвела, — тихо оповещает она меня. — Сказала ей, что ты заболела.

— Спасибо, — благодарю ее, наливая себе очередную порцию коньяка, отпивая немного, уже не ощущая обжигающего вкуса.

— Вик. Может хватить топить себя в алкоголе? Давай поговорим. Я понимаю, что это все…

— Нет! — громко обрываю ее я. — Я не хочу никаких разговоров. Не сейчас. Не сегодня. Потом… — уверенный голос срывается в истерический, вызывая поток слез. Света подходит ко мне, обнимает, прижимая к себе, гладит по спине. И я уже не сдерживаюсь, плачу, выплескивая всю свою боль.

— Поплачь, моя хорошая. Поплачь и станет легче, — медленно раскачивается вместе со мной.

— За что? Я же… — спрашиваю я, скорее себя, чем ее, не прекращая рыдать в голос. — Я же жила для него… и ради него. Я же его боготворила, — всхлипывая, выговариваюсь я.

— В том то и дело, что боготворить должен был он, а не ты. Браки, где любит женщина, а мужчина позволяет себя любить, всегда этим и заканчиваются, — тихо констатирует она. Еще вчера я бы с ней поспорила, доказывая, что муж меня любит, а сейчас мне нечего ей сказать. Мне почему — то становится жутко стыдно перед ней. Ведь Света всегда говорила мне, что Эдуард не такой идеальный, как я его видела в своих иллюзиях, а я отмахивалась от нее, доказывая обратное. — Как мне теперь жить? Что делать?