Пустая (СИ) - Шагаева Наталья - Страница 50

Потом ко мне пришла Оксана и сказала, что психолог посоветовал запереть меня психушке, естественно во благо моего здоровья. Она позвонила Павлу, но он запретил закрывать меня в больнице и сказал, что приедет и сам поговорит со мной. В тот день я впервые сбежала из дома. Мне было все равно, куда и как, лишь бы больше не встречаться со своим монстром. Таких попыток было множество, но меня всегда находили и возвращали домой. Накачивали какими-то транквилизаторами, которые выписывал психиатр. Приставляли ко мне охрану в лице домработницы, которая следила за каждым моим шагом, и парочки парней, без которых я не могла ступить и шагу из дома. Оксана была стойко убеждена, что я сумасшедшая, а Павел — святой человек, который заботится обо мне. Тогда я еще не сломалась, я была напугана, в отчаянии, но все еще искала попытки сбежать.

Второй раз он пришел ко мне ночью, когда Оксаны не было дома. Просто вошел в мою комнату, сломав замок, и начал рассказывать о правилах. Я должна была делать все как он говорит, а взамен он выполнит все мои мечты, да и вообще даст мне все, о чем можно только мечтать. Я не знаю, как тогда осмелилась, но послала его на хрен сказав, что лучше умру, чем стану делать все, что он хочет. Павел тогда долго противно смеялся над моей смелостью и заявил, что очень не хочет меня ломать, но я сама выбрала этот путь. Тогда он снова взял меня на моей же кровати, вновь разорвал одежду, перевернул на спину, придавил всем телом к матрасу, выкрутил за спину руки и долго терзал, пока я не начала орать и не сорвала горло от криков боли. Он был больным конченым садистом и извращенцем. Его возбуждала моя боль и крики, и он выбивал их из меня десятками способов. Он приходил ко мне не часто, только когда Оксана куда-то уезжала или ложилась на очередную пластику. После третьего его визита в мою комнату я пыталась вскрыть себе вены. Тогда я еще не понимала, как это правильно делать. Я просто резала кухонным ножом запястья в своей кровати, заливая кровью голубые простыни. Меня нашла бдительная домработница и вызвала скорую. После этого Оксана спокойно погладила меня по голове и признала, что ее дочь окончательно сошла с ума, а Павел расставил по всему дому камеры, даже в туалетах, приказав своим шавкам следить за каждым моим шагом.

Я жила в тюрьме и рабстве, полностью зависящая от своего хозяина и его извращенных желаний. Меня будили утром, провожали к завтраку, потом к нам в дом приходил преподаватель, поскольку меня перевели на домашнее обучение. Единственное, что мне позволяли — это занятия танцами, которые были для меня как глоток воздуха. Я занималась с обычным преподавателем и другими учениками, но под пристальным вниманием двух амбалов, которые не отходили от меня ни на шаг. Я ни с кем не общалась и не контактировала, меня сторонились и боялись косых взглядов моих надзирателей. А мне и не нужно было этого общения. Я жила только тогда, когда танцевала, полностью отдавая себя музыке. Наверное, поэтому я была лучшей ученицей и мне пророчили светлое будущее, готовили меня к поступлению в хореографическое училище. Павлу безумно это нравилось, он назвал меня своей бабочкой и обещал, что в обмен на мою покорность сделает из меня великую танцовщицу, к ногам которой будут кидать цветы.

Я не сразу сломалась. В течение года, несмотря на страх, я пыталась бороться и сопротивляться при каждом его визите, заведомо зная, что проиграю. И каждая моя новая попытка сопротивления жестоко каралась. Он привязывал меня к кровати или сажал на цепь в своем кабинете, бил разными приспособлениями, наказывал лишением кислорода, душа разными способами, бил током специальными палочками для игр в бдсм и еще очень много всего противного. Но самое его любимое — было ставить меня колени, вынуждая заглатывать его противный член до конца, по долгу не позволяя мне дышать. Когда он был в ярости или ему было недостаточно моих криков и мучений, он бил меня специальной бамбуковой палкой, которая не оставляет синяков и ссадин или приучал меня к анальному сексу. Через год я сломалась и стала его покорной, замкнутой в себе рабыней, которую спасали только танцы. Я окончательно сошла с ума. Я соблюдала все его правила, выучив их наизусть. Но со временем его перестало это заводить и с каждым разом его извращенный разум придумывал еще более изощренные сексуальные пытки. Потом его начало ужасно злить, что я не кончаю, не научилась получать от его изощрений удовольствия, и он бил и душил меня за то, что я не возбуждаюсь. Он начал делать все, чтобы я возбудилась и кончила, совершенно не понимая, что живой труп не способен чувствовать. После каждой нашей сессии я чувствовала только опустошение, словно с каждым разом из меня вытягивают жизненные силы. Постепенно меня самой становится все меньше и меньше, а остается какое-то животное. Я чувствовала себя такой грязной, словно меня вываляли в мерзкой вонючей грязи, и я уже никогда не отмоюсь. Ощущала себя просто куском тухлого мяса. Каждый вечер, закрывая глаза, мне не хотелось их открывать и встречать новый день. Я знала, что новые сутки не принесут мне облегчения. Жизнь стала для меня олицетворением ада и нескончаемого кошмарного сна, от которого я никогда не проснусь. Со временем я даже перестала чувствовать боль, я привыкла к ней как чему-то обыденному. Но мой хозяин питался моей болью, а я прекратила ему ее давать. И тогда он придумал нечто новое….

— Все! Хватит! — прошу ее, стискивая зубы. Я не выдерживаю этого ада, через который прошла моя девочка, будучи подростком, ребенком. Виталина замолкает, утыкается мне в грудь и глубоко дышит. А меня разрывает от всего услышанного. Хочется оживить мертвеца и убить его самому. Медленно мучительно порезать на ленточки каждый кусочек его тела. Подношу кулак ко рту и закусываю его, чтобы не закричать от лавины эмоций, которые меня накрывают. Теперь я прекрасно понимаю ее страхи и поведение. Ее рассказ просто уничтожил меня. Каждое ее слово резало мне вены, заставляя кровоточить изнутри. Мне даже кажется, что я тоже сошел с ума от боли за Виталину. Это же каким надо быть больным ублюдком, чтобы творить такое с девочкой?! Разве сейчас мало женщин, которые на все это согласятся за деньги?

Зажмурив глаза, дышу глубоко через кулак, сам не замечая, как стискиваю ее тело, сильнее прижимая к себе, чтобы она вросла в меня. Мне хочется убить мертвеца и Оксану в придачу. Как женщина, имеющая дочь, зовущуюся матерью, не могла понять своего ребенка, предпочтя считать ее сумасшедшей и спокойно жить в доме, где два гребаных года истязали ее дочь?! Не выдерживаю, вою в кулак, чувствуя, как глаза обжигает что-то мокрое.

— Саша, — так робко произносит моя маленькая девочка. — Я пойму, если ты не захочешь больше быть со мной, только прошу тебя, не отдавай меня ему. Защити нас с ребенком.

— Что ты несешь?! — обхватываю ее лицо, вынуждая смотреть в глаза. — В данный момент ты самое дорогое, что у меня есть. Ты — моя девочка, женщина и мать моего будущего ребенка. Я люблю тебя, и готов разорвать всех, кто причинит тебе боль. Ты не грязная! — буквально кричу ей в лицо, задыхаясь от эмоций. — Ты самая чистая девочка. Ты мой ангел, маленький котеночек, которому я готов отдать все, что у меня есть. Ты веришь мне, Виталина? — она не отвечает, смотрит на меня блестящими от подступающих слез глазами и кивает в ответ. — Скажи мне, кого ты сейчас боишься? Вербицкий мертв, он сгорел в собственной машине, — она отрицательно качает головой, беззвучно повторяя «нет».

— Я тоже думала, что он умер и живет только в моей больной голове. Когда я узнала, что его машина взорвалась, и он сгорел заживо, я словно ожила. Я радовалась этой новости как никогда в жизни. Оксана в трауре принимала соболезнования, а я закрылась в своей комнате, врубила на всю веселую музыку и танцевала в какой-то агонии, выкрикивая слова песен.

— Бедная девочка, у нее шок, — говорили все, кто это слышал, не понимая, что я радовалась его смерти. Никогда не думала, что человек так способен радоваться смерти. Я даже пошла на его похороны, чтобы убедиться, что он точно мертв и его закопали. Казалось, все закончилось, я свободна и могу жить полной жизнью. Он даже деньги мне оставил, которые я приняла, получая плату за истязания. Оксана тогда рвала и метала. Мне исполнилось восемнадцать, и она не могла управлять деньгами как опекун. Я бросила танцы именно потому, что они нравились ему. Поступила в университет на юриста, чтобы четко знать свои права и защищать других. Но спокойная жизнь и облегчение были временными. Мне стали сниться кошмары. Прошлое вернулось во снах, все что я проживала два года начало мне сниться. Он не опустил меня. Почти каждую ночь я вновь становилась его рабой. А когда он отпускал меня, и я просыпалась, меня накрывало приступами паники. Монстр умер, но остался со мной. Смерть не разлучила нас. По сей день я боялась ночей, потому что точно также, как в прошлом, боялась его прихода в свою комнату. В общем, я все такая же больная, мертвая и пустая. Ничего не изменилось. А вчера он ожил. И мне не показалось. Он реален, понимаешь. Я видела его, он пришел в кабинет Эльвиры и сказал, что я по-прежнему принадлежу ему, и он забирает меня с собой как свою любимую игрушку, вещь и рабыню. Я хотела убить вновь, угрожала и кричала, что никогда не буду его. Он завелся от того, что я вновь сопротивляюсь и ему снова придется меня ломать и дал час форы. Он вновь играл со мной в игру, в кошки-мышки, и я бежала. Я хотела улететь, но все мои карты почему-то оказались заблокированы, и я… не знаю… в голове что-то щелкнуло и я…