Ильюшин - Чуев Феликс Иванович - Страница 34
- Предыдущая
- 34/76
- Следующая
Штурмовик улетел, а курсантов вскоре эвакуировали в Уральск, и 16 из них стали переучивать на Ил-2. Учебных машин не было, и приходилось тренироваться на одноместном, боевом.
Самолет освоили, приехала государственная комиссия принимать зачет: полет в зону и два полета по кругу. Ефимов слетал в зону, а на первом полете по кругу, когда высоты было метров 50, отказал мотор. Пришлось садиться прямо перед собой в степи. Плюхнулся, сшиб стог сена, разбил бровь. Почти как в свое время у Ильюшина. Вылез на плоскость, снял шлемофон, кровь бежит по лицу. А уже навстречу мчится «Виллис», и в нем стоит начальник училища Кравцов.
– Ну как, сынок, еще летать будешь? – спрашивает.
– Конечно, буду!
– А на фронт хочешь?
– Хочу!
Приехали на старт, замазали йодом ссадину, и через час курсант Ефимов сделал еще полет по кругу, чем и завершил свое обучение. На следующий день – запасной полк, и очень скоро – на фронт...
На аэродром на По-2 прилетел Ильюшин. Он не раз бывал на фронте, беседовал с летчиками. Сохранились кинокадры военного времени: конструктор вылезает из кабины на плоскость своего штурмовика. Зима, заснеженный аэродром. Ильюшин в летной куртке, шапке. Спрыгивая с крыла на снег, он слегка морщится и что-то говорит. Наверно, то, что в таких случаях скажут большинство русских мужиков, – и взмах рукой. Он так ни разу и не летал на своем Ил-2. Сталин запретил, да и правильно сделал – кто-кто, а Сталин понимал роль и значение личности.
И вот сейчас он идет по зимнему аэродрому. Летчики обступили его. Хвалили машину, но и критику высказывали. Ильюшин ничего не записывал, сразу отвечал.
«Обаятельный человек, – говорит А.Н. Ефимов, – с ним легко разговаривать, настолько быстро располагал к себе, что ему выскажешь то, что другому не скажешь или скажешь не так. Никогда не говорил: „Я решил!“, а соберет нас, летчиков, вокруг себя, и, смотришь, уже придумали какое-то новшество.
Русак, типичный русак, голос своеобразный, речь литературная, но не как в Москве говорят. Он не просто слушал, но и давал полезные советы по использованию самолета в бою. Нас поразило, как хорошо он знает тактику штурмовиков, будто воевал с нами «крыло в крыло», в одном боевом порядке. Видимо, поэтому самолеты Ил-2 стали основными крыльями штурмовой авиации».
Много значило и то, что конструктор – сам летчик. Он владел летным лексиконом, быстро находил общий язык с пилотами.
С фронта в ильюшинское КБ все чаще стали приходить вести о том, что штурмовики несут потери не столько от наземного, сколько от воздушного противника. «Мессершмитты» подходили сзади и спокойно атаковали Ил-2. Страшно, когда четыре «мессера» полчаса безнаказанно колотят Ил... Немцы знаками спрашивали наших летчиков:
– Ты один? – и пальцами показывали «О».
Защищаясь, штурмовики становились в круг, образуя так называемую карусель, прикрывая огнем хвост впереди летящего самолета. Немцам часто удавалось нарушить этот порядок. Они подходили к штурмовику сзади или сбоку и открывали огонь по менее толстой бортовой броне. Иногда наши для обмана и устрашения противника устанавливали в хвостовой части деревянный макет пулемета. Некоторые пробовали установить в хвостовом обтекателе настоящий пулемет – он стрелял не прицельно, но все же отпугивал. В иных полках, как умели, стали оборудовать вторую кабину и сажать туда стрелка с пулеметом. Летчики и не знали, что первоначально Ил-2 был создан двухместным. В полку, где служил Ефимов, на одном самолете сняли люк для аккумулятора, прикрутили уключину от весла, укрепили на ней пулемет ШКАС, положили ящик из-под макарон, втиснули в люк стрелка-комиссара Михаила Пицхелаури, привязали ремнем к полу, чтоб не выскочил – фонаря-то для него нету. И в первом же полете комиссар сбил «Мессера».
В начале 1942 года состоялась конференция фронтовых летчиков и техников штурмовых авиаполков. Летчики высказали свои предложения, проверенные в бою. Они писали даже Сталину.
В феврале 1942 года Сталин вызвал к себе Ильюшина:
– А ведь вы были правы.
– В чем, товарищ Сталин?
– А как же, это мы вас сбили с толку. Вы сделали двухместный штурмовик Ил-2, а мы, не разобравшись как следует, по настоянию некоторых легкомысленных советчиков заставили переделать его в одноместный. Истребителей у нас мало. Одноместные штурмовики требуют прикрытия и несут очень большие потери. Вот несколько двухместных показали себя хорошо, они себя обороняют. Нужно немедленно вернуться к двухместной машине! Делайте что хотите, но чтобы конвейер не остановился!
«Вернуться было уже трудно, – вспоминал Ильюшин. – Но нам удалось найти простое решение. Мы конвейер не остановили и перешли на машину двухместную».
Несколько дней работала бригада, в составе которой инженер-конструктор Анастасия Васильевна Советова сделала чертежи двухместного штурмовика, и Ильюшин доложил Сталину. Тут же было принято решение о запуске самолета в серийное производство.
Статистика показала – есть результат: если в 1941 – 1942 годах одна боевая потеря приходилась в среднем на 25 самолето-вылетов, то двухместный штурмовик погибал в среднем через 36 самолето-вылетов. Приводят и другие цифры. Есть и официальные данные о средней выживаемости летчиков советских ВВС в годы Великой Отечественной войны:
истребительная авиация – 64 вылета,
бомбардировочная – 48 вылетов,
штурмовая – 11 вылетов,
торпедоносная – 3,8 вылета.
Так что в любом случае не позавидуешь летчикам-штурмовикам. Для каждого пилота первый боевой вылет мог стать последним.
«Но Ил-2 все же спасал, – говорит А.Н. Ефимов. – У нас даже шутка была: на Ил-2 на десяти метрах высоты можно уже заруливать. Уже, считай, сел. Техник за ночь заклепает дыру в полтора-два квадратных метра, и летишь! Иногда, правда, боком летишь – аэродинамика нарушена. Мотор меняли за ночь. Вечером пробили или забарахлил, слышишь, утром уже гудит, техник пробует его. Приходишь и без облета летишь на задание.
Ил-2 многим спас жизнь. Но и гибли, конечно. Работали в сфере огня, на переднем крае. Если подловил истребитель, Ил-2 с ним не может тягаться. Особенно опасны первые вылеты – летчик еще не обстрелян. Когда меня война обстреляла, я перестал бояться истребителей, больше стал бояться неожиданного огня зениток, и то – первого залпа. Увижу разрывы, сумею сманеврировать и обмануть. А с истребителями у меня 47 воздушных боев, и меня ни разу не сбили. Поврежденным приходил, но не сбили. Тут и мастерство, и, конечно, везение. Война есть война. Много случайностей. Сколько хороших ребят погибло по глупости, по случаю – кому написано на роду. Сам я немного, но шесть штук сбил. А эскадрильей мы на земле уничтожили 85 самолетов. Штурмовику трудно везде, где стреляют. По аэродромам я много ходил, группу водил – четыре, шесть, восемь, двенадцать самолетов. Часто ходили парами, я и один много раз летал на охоту.
Рано, все еще спят, и самому спать хочется, моросит дождь, только рассвет забрезжил, вылетаю. Сумерки, низкая облачность, на бреющем тип-тип-тип выскочишь на территорию противника, немцы тоже еще спят, пока очухаются, ты уже проскочил. На разведку так ходил...
Зимой были белые Ил-2, на фоне земли почти не видно. А так – темные, сероватые, камуфлированные – на всяких летал. Мы много тренировались, летали низко, хвою привозили. Под Калугой возвращались с задания, один у меня отстал, говорю по радио: подтянись, набери высоту, низко идешь!
Прилетаем домой, а у него в передней кромке огромная вмятина: телеграфным столбом ударило. Недалеко от аэродрома было, поехали, посмотрели для интереса: столб на четыре части переломлен, но и в плоскости вмятина здоровая».
Похоже, у нас в России едва ли не каждый должен удариться о свой деревянный столб, или, по крайней мере, головой обо что-нибудь...
«Живучий самолет, – продолжает Главком ВВС. – Садишься в него, чувствуешь себя как в танке, в броне. Хорошо строем на нем ходить – за счет небольшой скорости. Молодым сейчас нельзя говорить, идешь и стараешься крыло положить на крыло товарища, такое дребезжание – та-та-та, мальчишки были, не боялись!
- Предыдущая
- 34/76
- Следующая
