Приключения в Красном море. Книга 1 (Тайны красного моря. Морские приключения) - Монфрейд Анри де - Страница 30

Уже поздно, и я, наконец, получаю возможность отдохнуть от назойливых посетителей.

Я погружаюсь в сон, но всплеск воды заставляет меня поглядеть через борт в направлении руля. К судну подплывает человек, он вполголоса окликает меня, у него есть какое-то сообщение.

Абди помогает ему вскарабкаться на борт и оставляет нас одних на корме. Это данакилец, живущий на острове, представитель несколько выделяющейся среди других расы, говорящей на данакильском, однако с сильной примесью суданского языка. Эти негры, населяющие центр Африки, испокон веков занимаются рыбной ловлей. Пришелец снимает с себя намокшую набедренную повязку и заменяет ее другой, которую держал на голове в виде тюрбана.

Я жду, когда окончится пауза и человек заговорит первым. Он развязывает узелок и протягивает мне жемчужину. Она величиной с горошину и безукоризненно правильной формы. Я сразу догадываюсь, что он утаил ее, вскрывая часть выловленных устриц, прежде чем присовокупить свою добычу к общему улову. Его судно принадлежит Саиду Али и ловит жемчуг для него.

Решиться на такой поступок его заставило мое появление здесь, так как, имея дело с европейцем, можно быть уверенным в том, что покупка твоей жемчужины не станет предметом сплетен, чего не избежать, обратись он к посреднику или даже напрямую к арабскому покупателю, который обязательно предложил бы ее Саиду Али. В последнем случае пришлось бы рассказать, откуда она попала к нему, кто ее добыл и т. п. И он был бы разоблачен.

Ночью, при свете лампы, мне трудно оценить ее по достоинству, но я прикидываю, что за эту штуковину можно дать пять или шесть тысяч франков, если исходить из тех расценок, по которым я уплатил за жемчуг Саиду Али.

На борту у меня всего 12 фунтов, включая два фунта, изъятые у зараников, да еще 50 талеров — сумма небольшая, и я не рискую предложить так мало этому человеку. Я еще не освободился от угрызений совести. Однако упускать такой шанс тоже не хочется.

Я возвращаю ему жемчужину, ссылаясь на отсутствие денег. Полагая, что я боюсь ее покупать у него, он принимается наивно меня убеждать:

— Я ее не украл, клянусь тебе, просто у меня много кредиторов, и я не хочу, чтобы они знали о том, что я обладатель этой жемчужины, в противном случае у меня заберут все деньги.

— Нет, я ее не куплю.

— Но назначь свою цену.

— Так уж и быть, пять фунтов, это все, что у меня есть, — говорю я хладнокровно.

— Ах! Она же стоит гораздо больше, ну, посмотри получше. Уж не смеешься ли ты надо мной?

— Нет, большего она не стоит, соглашайся или забудем об этом.

Я хочу поскорее закончить этот разговор. Он забирает свою жемчужину, делает вид, что собирается спрятать ее в узелок на повязке, а затем вдруг протягивает мне ее снова:

— Дай мне 20 фунтов.

— Ладно, 12 фунтов и 50 талеров, это все, чем я располагаю.

— Ах! С тобой труднее столковаться, чем с евреем…

Но человек, кажется, с удовольствием ощупывает полученные монеты. Он целует мне руку на прощание и исчезает так же внезапно, как и появился.

Я с нетерпением жду рассвета, чтобы разглядеть свое неожиданное приобретение. Мысли о фальшивой жемчужине даже и не возникают, подобные опасения уместны только в Европе. Здесь такого не случается никогда.

Рассматривая покупку при дневном свете, я прихожу от нее в восторг; если судить по тому, сколько она весит (двадцать два грана) и оценивать в десять раз больше ее веса, а это минимум, моя жемчужина уже стоит около пяти тысяч франков, или сто двадцать пять фунтов.

В голове мелькает подозрение, что ее не просто утаили, а украли. Но об этом я никогда не узнаю.

Жемчужина становится главной добычей нашего первого похода.

На другой день пополудни из-за горизонта вырастают мачты беспроволочного телеграфа в Массауа, расположенные у подножия высоких гор Асмэры. Мы доберемся до этого места еще засветло, так как дует свежий морской ветер, и, разбуженные им, со всех сторон к порту устремляются небольшие белые паруса. Корабли везут посредникам и торговцам, сидящим за столиками кофейни на набережной, добытый жемчуг.

И вместе с образом толстого, источающего аромат духов Шушана на память мне приходит лицо юного бога Занни. В этот час, сидя за чашечкой мавританского кофе, он вглядывается в линию горизонта, ожидая прибытия парусников, которые, возможно, принесут ему удачу.

Я вхожу на рейд Массауа в десять утра. Едва мы успеваем бросить якорь возле таможенной пристани, как от толпы туземцев отделяется толстый Шушана, осененный зонтиком с зеленой подкладкой.

Он окликает меня по имени и размахивает красивым надушенным платочком из розового шелка, кажется, что его запах долетает до меня.

Под аркадами «Торгового кафе» перед неизменной чашкой кофе за двадцать сантимов восседает Занни. Мы встречаемся взглядами, и он сдержанно приветствует меня, слегка приподняв свою небольшую соломенную шляпу, а затем вновь обретает неподвижность подстерегающего свою жертву паука.

Как только я ступаю на берег, Шушана заключает меня в объятия с таким жаром, будто я вернулся с другого конца света.

— Мы беспокоились о вас. Говорят, ваше судно подверглось нападению зараникских пиратов. Задержись вы еще на несколько дней, и я попросил бы у властей разрешения отправиться на ваши поиски.

— Благодарю вас, но знайте, я терпеть не могу, когда проявляют повышенный интерес к моей персоне. Никаких приключений у меня не было, кроме одного, вполне банального, когда мы подобрали суданскую команду с фелюги, разбившейся на рифах у берегов Хармиля. Кажется, она принадлежала Занни. Ему сообщили об этом?

— Да, пару недель назад, но все эти истории…

— Все это не более чем легенды, им не следует придавать значения.

У себя на судне я велел помалкивать о нашей стычке с зараниками. Мне не хочется стать притчей во языцех в здешних краях, ибо я рискую оказаться втянутым в судебное разбирательство: изнывающие от безделья чиновники только и ждут возможности придать себе весу, нимало не заботясь о том, сколько времени теряют по их милости несчастные свидетели.

Ко мне подходит Занни и спрашивает, что мне известно о его людях, и я понимаю, что он тоже не заинтересован в сенсационных разоблачениях. Улыбкой он благодарит меня за мою сдержанность.

Тут же он осведомляется о маршруте моего путешествия, чтобы понять, виделся ли я с Саидом Али, заговорить о котором первым он не решается. Я внимательно наблюдаю за его мимикой и ограничиваюсь лишь тем, что считаю нужным сказать о встрече со старым арабом. Я говорю о его болезни, об уходе за больным и прикидываюсь, будто ничего не знаю о странном курсе лечения, проводимом санитаром. Я замечаю, как с бесстрастного лица Занни сходит напряжение.

Люди, лучше других умеющие прятать от посторонних самые сокровенные свои помыслы, не способны, однако, утаить яркий свет, озаряющий их лицо в тот момент, когда услышанное ими известие кладет конец тщательно скрываемой тревоге.

Шушана уводит меня к себе домой, где нас ждет роскошный завтрак. По всему видно, что Розенталь не скупится на расходы, которых требуют постоянные переезды его сотрудника, а Жак ни в чем себе не отказывает, с комфортом обставляя свое очередное временное пристанище.

Естественно, я демонстрирую ему свою покупку, не признаваясь, однако, сам не знаю почему, в том, что приобрел жемчуг по настоянию Саида.

Перебирая толстым и волосатым указательным пальцем жемчужины, лежащие в красной тряпке, он говорит, недовольно выпятив губы и касаясь верхней кончика своего носа:

— Кажется, вас провели. Вряд ли вам когда-нибудь удастся вернуть обратно уплаченную сумму… если только… — и он берет пальцами крупную мертвую жемчужину, тусклую, будто глаз сваренной рыбы, как бы принюхиваясь к ней своим толстым носом тапира.

Он изучает ее на просвет, подойдя к окну, и продолжает:

— Если только… Но я не должен вам этого говорить… Как вы оценили эту жемчужину?