Приключения в Красном море. Книга 1 (Тайны красного моря. Морские приключения) - Монфрейд Анри де - Страница 5

На мне надета одна лишь набедренная повязка, и мы трогаемся в путь вдоль берега, положив ружья на плечи, согласно местному обычаю.

В нескольких метрах от берега находится могила шейха, давшего свое имя этому краю. Ветхая изгородь из кустарника заключает внутри себя сложенный из камней круг; в старом глиняном блюде, стоящем посередине, лежат угли: в нем сжигали фимиам; обрывок красной материи трепещет на ветру, кажется, что он оживляет своей потусторонней жизнью этот заброшенный уголок. Редкие путники, появляющиеся на этом пустынном берегу, притаскивают сюда в качестве подношений обломки потерпевших крушение судов, выброшенные прибоем.

Абди падает ниц и произносит «Фатиху»[8]. Порывы ветра перемещают песок на девственном пляже, изборожденном неподвижными волнами, флажок хлопает, и его красные лоскутки сыплются на побелевшие обломки, утратившие память о своем происхождении.

Совершив молитву, мы отправляемся на разведку и взбираемся на гребень берегового вала. Я вижу оттуда залив Шейх-Саида. Площадь его велика, в диаметре он имеет примерно четыреста — пятьсот метров и сообщается с морем посредством неглубокого и узкого прохода. В этой естественной гавани нашли приют десятки рыбачьих лодок, а в ее окрестностях разбросаны несколько хижин из соломы или древесных стволов.

Три туземца идут к нам. Это рыбаки. Великолепные представители арабского племени зараник. На них короткие набедренные повязки, торс и ноги обнажены, кожа имеет красивый медный оттенок, длинные черные волосы вьются, ниспадая на плечи. Прекрасные тонкие и правильные черты лица, черные широко посаженные глаза. Они ловят рыбу сетью, забрасывая ее изящным движением. В сеть попадается разновидность окуня, называемая в здешних краях «араби». Зараники прокусывают зубами голову этим рыбешкам, а затем нанизывают их на нитку, которая тянется за рыбаками, продевая ее через рыбьи глазницы с помощью деревянной иглы.

Я приобретаю у них рыбу в обмен на несколько патронов и, присев на корточки, вступаю в разговор в надежде выведать то, что меня интересует. Они показывают мне на гору, где расположен турецкий форт, к которому можно добраться лишь по козьей тропе. Там находятся сто двадцать человек, сменяемых ежемесячно.

Потом я посещаю развалины французской фактории, основанной неким Рубо в 1865 году в преддверии открытия Суэцкого канала. Этот марсельский коммерсант купил концессию на всю территорию, и мы могли бы водрузить там наш флаг. Но ничего подобного не произошло. Рубо разорила война 1870 года. Оставленная им фактория пришла в упадок, и гору Шейх-Саид заняли турки.

Телеграфная линия связывает турецкий форт с Моккой[9]. Провод пока держится кое-где на нескольких еще не упавших столбах, но в основном он тянется по песку. Однако линия, кажется, функционирует.

Я делаю серию фотоснимков и набрасываю общий план, отмечая подходы к форту.

Мне рассказывают также о торговле рабами, которых иногда доставляют в бухту Шейх-Саида. Поступает сюда и оружие из Джибути. Турки не чинят никаких препятствий подобным сделкам, однако временами совершают довольно успешные набеги. Арабы не питают к ним особой любви, но мирятся с ними, как с паразитами. Постепенно накапливается немало сведений, способных вызвать интерес у губернатора. Я полагаю свою миссию выполненной и приступаю к другой задаче — пополнению запасов, большая часть из которых оказалась потопленной. Я вхожу в соломенную хижину, где покрытый корочкой грязи араб продает рис, соль и некоторые другие необходимые продукты.

Оставшийся на улице Абди вдруг врывается в хижину и сообщает о турецких солдатах, спускающихся с горы.

Я бросаю купленный товар, и мы бежим к лодке. Турецкий патруль стремительно сбегает с горы и направляется в нашу сторону. Нет сомнений в том, что солдат послали познакомиться с нами поближе и при необходимости арестовать. Мы прыгаем в спасительную хури. Ахмед, увидевший все происходящее с фелюги, тщетно пытается поднять якорь. Мы перебираемся на судно в тот момент, когда турецкий отряд высыпает на пляж. Солдаты, кажется, совещаются друг с другом и подают нам знаки, явно желая вернуть нас на берег. Предвидя ружейные выстрелы, я на всякий случай поднимаю флаг, но якорь наконец поддается.

Рей я оставил наверху с подобранным парусом, его удерживают в таком положении соломинки[10]. Резкий удар по шкоту — и парус разворачивается. И хотя поднят наш штормовой стаксель, меньшего размера, чем грот, который мы потеряли в Баб-эль-Мандебском проливе, судно быстро скользит по волнам благодаря сильному ветру. Вскоре берег Шейх-Саида исчезает вдали.

Погода скверная, дует свежий муссон, нагоняющий высокие волны. К счастью, он попутный.

Меня уже тошнит от сладкого: из еды остались одни финики и нет дурра[11], чтобы испечь хлеб. Лучше всего добраться до Мокки, где я сумею раздобыть продукты. Известие о нашей вылазке в Шейх-Саиде вряд ли успеет дойти до этого места, если только вообще данное событие встревожило турок.

Итак, моя фелюга мчится вдоль аравийского побережья. Мимо то и дело проплывают рощицы пальм и светло-зеленые лоскуты небольших полей дурра. Иногда попадаются и вытащенные на берег белые заруки. Они принадлежат зараникским деревушкам, расположенным на побережье между Дубабом и Ходейдой. В той или иной степени склонные к пиратству, зараники в основном занимаются ловлей рыбы и ее сушкой. Контрабандная торговля табаком также является для местных жителей одним из источников существования вместе с перевозкой рабов с одного берега на другой. Для последнего вида промысла, гораздо более прибыльного, их небольшие лодки, узкие и легкие, подходят как нельзя лучше — они неуловимы.

Поступают они следующим образом. Жители перебираются для рыбной ловли в то место на африканском побережье, о котором заранее договариваются с нагади (проводником каравана). Обычно это происходит между Сианом и Бахейтой. Для того чтобы укрыться от сильных южных ветров, которые свирепствуют в этом районе в течение полугода — с октября по март, — им бывает достаточно прохода в рифе. Сняв с заруки мачту и вытащив ее на берег, они спокойно ловят рыбу, сушат ее и живут в небольшой хижине, сооруженной тут же при помощи паруса, растянутого на длинных шестах. Запасы воды и продовольствия, необходимые для поддержания жизни живого товара, они предварительно зарывают в песок. В самом деле, столь внушительный объем провианта у людей, питающихся жареной рыбой и раковинами, показался бы подозрительным. Эти меры предосторожности имеют целью оградить себя от других завистливых рыбаков, которые не преминули бы потребовать мзду за свое молчание. Что касается береговых патрулей и таможенных катеров, то им не под силу распознать истинные намерения мирной рыбачьей лодки, ничем не отличающейся от многих других.

Караван, идущий из глубины материка, останавливается в горах, в пяти или шести часах ходьбы от места назначения, и один из людей выходит на берег, чтобы предупредить рыбаков. Во второй половине дня караван снова тронется в путь и прибудет к девяти часам вечера. Мирные рыбаки выкапывают из песка спрятанные там бочки (рабам ведь захочется пить) и спускают лодку на воду. На заходе солнца, поднявшись на возвышение, они осматривают море и окрестности: если нет ничего подозрительного и нигде не видно патрулей, значит, ночь будет благоприятной. Тогда разводится большой костер якобы для приготовления ужина. Где-то в горах в ответ загорается другой огонек. Некоторое время спустя молчаливый отряд выходит из мрака. Рабов сопровождают несколько аскеров[12], нанятых нагади. Других, разбитых на два дозора, выставляют вдоль берега, чтобы исключить возможность неожиданного появления патруля, впрочем, в это время совершенно невероятного. Тот, кто на свою голову вздумал бы появиться здесь в эти часы, был бы немедленно застрелен, не успев даже подумать о каких-либо оборонительных действиях, так как эти люди с землистым цветом кожи, распластавшиеся ночью в зарослях кустарника, абсолютно невидимы.