Сто сорок бесед с Молотовым - Чуев Феликс Иванович - Страница 28

• Предыдущая
• 28/142
• Следующая

Я объяснил.

«Маленков прав, – сказал Сталин. – Нужно только по-сербски. Но у нас, большевиков, безвыходных положений не бывает. Вы можете в начале две-три фразы сказать по-сербски?»

«Конечно, могу, товарищ Сталин».

«Вот и хорошо. А дальше дуй по-русски! – сказал Сталин. – И закончить надо по-сербски. Ведь вас будут слушать на родине и могут сказать: он живет в Москве, в России, забыл даже родной язык! У вас еще нет страны в руках… Потерпи годик!»

Я сделал, как он сказал, и выступление прошло нормально».

За долгие годы нашего знакомства Попивода не раз рассказывал о Сталине.

«Весь его облик был таков, – говорил Петр Саввич, – что вызывал уважение к государству».

– Это безусловно, – согласился Молотов. Он слушал с большим интересом.

А я продолжил рассказ П. С. Попиводы.

«Теперь о Румынии. Во время войны Сталин дал указание вызволить из фашистских застенков лидера румынских коммунистов Георге Георгиу-Дежа. Наши разведчики нащупали в Бухаресте слабое звено, и эсесовец, от которого зависела судьба Дежа, пошел им навстречу… за золото. Сложность была в том, как доставить это золото в тюрьму. Однако в этой тюрьме содержались не только политические, но и уголовники. Среди заключенных нашли молодого вора-карманника, имевшего большие связи с местным уголовным миром, и он взялся помочь.

Операция прошла успешно, глава румынской компартии оказался в московской гостинице «Центральная», где в ту пору располагался Коминтерн, и ждал своего часа, который наступил в августе 1944-го, когда Красная Армия освободила Бухарест. Деж возглавил новую Румынию и вспомнил о том парне, что помог его освобождению. Оказалось, что тот снова попался на карманной краже и трогательно отбывал новый срок уже при народной власти. Деж принял участие в его судьбе. Бывшего воришку устроили на работу, он стал комсомольским активистом, быстро вырос и со временем возглавил Бухарестский горком союза молодежи. А потом Деж взял его к себе в партийный аппарат…

Вот мы сейчас и имеем Генерального секретаря Румынской коммунистической партии товарища Николае Чаушеску, – закончил свой рассказ Петр Саввич. – Но за эту историю в Румынии могут посадить», – добавил он.

Это я услышал от него летом 1968 года, когда вошел к нему в кабинет после очередного испытательного полета. «Мой генерал» читал «Правду». Отложив газету в сторону, он сказал: «Будет нас всякий вор-карманник учить марксизму-ленинизму!» В «Правде» была речь Чаушеску…

Выслушав меня, Молотов добавил:

– После освобождения Бухареста туда прибыл Вышинский, жил в королевском дворце и уговаривал короля Михая отречься от престола. Мы раньше договорились об этом – я с Иденом, а потом Сталин с Черчиллем.

(Как известно, Михай был награжден советским орденом «Победа» и благополучно покинул родину. Через годы в газетах появилось сообщение, что бывший король Румынии попался в Италии на валютных делах и отбывает тюремное наказание… – Ф.Ч.)

Еще П. С. Попивода рассказывал, как послевоенный премьер-министр Румынии Петру Гроза после беседы со Сталиным, которая, кстати говоря, велась на немецком языке, обедал с нашим руководителем. Хорошо выпив и закусив, Петру Гроза сказал: «Вы знаете, я очень люблю женщин». – «А я очень люблю коммунистов», – ответил Сталин.

– Типичный такой буржуазный либерал, – сказал о румынском премьере Молотов.

15.08.1972

– Хотелось о вашем детстве спросить…

– Мы, вятские, ребята хватские! Отец у меня был приказчиком, конторщиком, помню хорошо, более чем достаточно. А мать – из богатой семьи. Из купеческой. Ее братьев я знал в молодости – тоже богатые были. Она по фамилии Небогатикова.

– Происхождение сибирское?

– Нет, почему сибирское? Я же вятич. Не признаете мою вятскую родину? И Рыков, и Киров из Вятской губернии… Мы с Рыковым из одной деревни, два Предсовнаркома и оба заики. Слобода Кукарка, она считалась не деревней, это больше, чем деревня, – село. Теперь это уже город Советск, слобода внутри города оказалась, большая была слобода. Деда по отцу помню. А по матери очень слабо помню. Братьев матери тоже хорошо не помню. Мне было лет семь. На лето мы уезжали к дедушке со старшим братом. По отцу дед был из крепостных, Прохор Наумович Скрябин. Старые имена. А братья матери имели «Торговый дом братьев Небогатиковых». Семья у них большая была. Отец служил у матери приказчиком.

Мать – Анна Яковлевна, была из очень богатой семьи. Сын ее сестры – отец артиста Бориса Чиркова, то есть мне Борис – племянник. Когда я был наверху, он ко мне заходил, теперь что-то не видно.

Отец – Михаил Прохорович Скрябин. Приезжал ко мне, когда я уже работал в ЦК. По церквам ходил… Он религиозный был. Не антисоветский, но старых взглядов.

В детстве отец меня лупил, как сивого мерина. И в чулан сажал, и плеткой, – все, как полагается.

Когда первый раз меня арестовали, пришел на свидание.

17.08.1971, 04.12.1973, 10.04.1979

– Отец здорово пил. «Питух» был. Купцы пьют, ну и он с ними. Выедет на нижегородскую ярмарку… Везли его как-то на санях домой, и на повороте его выбросило из саней. Отец упал и сломал ногу о столб. Только в России такое может быть. С клюшкой ходил. А выпьет: «Все ваши Марксы, Шопенгауэры, Ницше – что они знают?» Особенно ему Шопенгауэры нравилось произносить! Громко.

Лет 65 прожил.

Ровно 70 лет назад я впервые был сослан – в Вологодскую губернию, из Казани. С этого началось. В 1909 году. 19 лет было. Посадили сначала на три месяца.

– Из ссылки было легко бежать?

– Конечно. Но надо было куда-то деваться на вольном положении.

Иногда урядник требует показываться, иногда ему лень этим заниматься. Первую ссылку я решил отбыть, потому что хотел окончить среднюю школу.

10.04.1979

– Это у меня наболевшее все, – говорит Шота Иванович. – Большевики каторги не боялись, тюрьмы… А что, вы не хотели хорошую жизнь? Вячеслава Михайловича в гимназию устроили. Окончил бы он ее. Дядя по материнской линии воспитал его, уделял ему внимание. Мог и в Питере окончить институт, стать русским чиновником, но он не предпочел эту жизнь, а пошел в тюрьму, на каторгу, в ссылку!

– Испугал, – ответил Молотов.

– Отец был приказчиком. И женился на вашей матери. Он работал у кого-то приказчиком? – спрашивает Шота Иванович

– Работал.

– И женился после на вашей матери?

– Не после только.

– Раньше?

– И работал, и женился. (Смех)

– А они, дай бог им царство небесное, с материнской линии хорошо вам помогали.

– Помогали. Братья Небогатиковы.

– Хорошая фамилия, – замечаю я. – А вот Нолинский – это какой брат был у вас?

– Нолинский? Он старше меня. Он Скрябин и сам композитор, но изменил фамилию, потому что был композитор Скрябин, довольно знаменитый композитор. Он говорит, что ж я буду тоже называться Скрябиным?

– Музыкальная у вас семья. Обучали вас?

– Я обучался. На скрипке.

– Даже Молотов…

– Почему даже Молотов? Даже Сталин, даже Ворошилов и Молотов трое пели! Мы все трое были певчими в церкви. И Сталин, и Ворошилов, и я. В разных местах, конечно. Сталин – в Тбилиси, Ворошилов – в Луганске, я – в своем Нолинске. Это было не тогда, когда мы были в Политбюро, а гораздо раньше. (Смех.) Сталин неплохо пел.

– В Политбюро тоже петь надо, когда Жданов на пианино играл, а вы за столом…

– Пианино, когда не-немного выпьем. Ворошилов пел. У него хороший слух. Вот мы трое пели. «Да исправится молитва твоя…» – и так далее. Очень хорошая музыка, пение церковное.

– Есть очень красивые песни.

– Очень красивые есть. И Чайковский писал музыку для церкви, ну и другие крупные композиторы.

– Козловский пел.

– Козловский, да. Еще бы, конечно.

– Михайлов, бас наш.

• Предыдущая
• 28/142
• Следующая