На Востоке (Роман в жанре «оборонной фантастики») - Павленко Петр Андреевич - Страница 48

Ю был человек малограмотный, и дело Безухого его не прельщало. Он воевал у него четыре месяца, а затем вернулся в Нингуту, где основал свой первый железнодорожный отряд из бывших стрелочников. Сначала он сбрасывал с путей товарные поезда и создавал пробки на узловых станциях, как бы проверяя на опыте общую идею своего плана. Но в это время Тан прислал к нему молодого офицера из Фучжоу, и Ю решил торопиться. Он становился во фронт перед Ю и никогда не садился в его присутствии. Однажды, выпив стакан ханшина, Ю открыл ему свои планы. Лицо офицера вздрогнуло от волнения.

— Командир, да здравствует ум народа! — пробормотал он и обещал изложить мысль Ю в строгих формах военного документа. Его смущало лишь отсутствие арсеналов, и он не совсем понимал, откуда Ю будет брать взрывчатые вещества для войны.

— Отбивать у японцев, — сказал Ю.

— Командир, этого мало, и это не всегда под рукой.

— Тайно покупать в городах.

— Командир…

— Хорошо. Мы будем их делать сами, не о чем разговаривать.

Ю съездил в Харбин и привез румынского провизора Ангеловича с двумя ящиками химической посуды.

Ангелович был мрачный бородатый старик в криво сидящем на носу пенсне. Он был старый дрогнет; это — все знают — больше, чем доктор. На своем веку он переделал лекарств пятьдесят или сто пудов. Он брался приготовить ручные гранаты.

Получив бомбы, Ю разработал маленькое железнодорожное сражение под Нингутой и после того, как забрал шесть поездов с бобами, два вагона пшеницы и сто пятьдесят тысяч патронов к винтовкам, был занесен японцами в особые списки, а человек, поймавший его, мог получить десять тысяч иен.

Теперь Ю Шань предлагал Тану план железнодорожной войны от Хингана до моря.

— Я отрежу японскую армию от ее портов, — говорил он. — Для этого я разрушу мосты и тоннели корейской дороги. Я ударю по японским деньгам, разрушив линию Фушун — Дайрен, дорогу угля. Я отрежу японцев от моря и уничтожу пути между городами. Я заставлю японцев пройти по нашей стране своими ногами, и тогда все дороги поведут к смерти.

Тан улыбнулся, сказав:

— Дорогой Ю, существует авиация…

— Птица, которая питается летающими в воздухе насекомыми, и та нуждается в земле, но пищу воздушным машинам не принесут на своих крыльях орлы.

— Хорошо, — сказал Тан, — оставьте мне ваш проект.

— Я хочу, чтобы все добро, что привезут к нам японцы, осталось у нас. Мы вернем микадо только шапки его солдат, — сказал Ю, подавая проект и козыряя, как подобает дисциплинированному солдату.

Зятем Тан попросил войти американца Лоу.

Луза сидел у окна фанзы, заклеенного промасленной бумагой. За окном ветер нес желтый, пополам с песком снег, сухую траву и охапки света, похожего на солнечный, но, может быть, то была пыль. На стенах фанзы висели на гвоздиках улы, разбитое зеркало, дешевая лампа, ходики русской работы, подкова. Всюду на ящиках, дверях, стенах пестрели новогодние красные бумажки с иероглифом «Фу» — счастье.

Разговор зашел о Китае и Азии вообще.

— Китай — это выносливость под видом покорности, — сказал Тан. — История скрутила пружину нашего характера в жгут, но попробуйте, распустите пружину. Говорят, арабские клинки хранятся свернутыми в кружок и перевязанными бечевой, но развяжите веревку — и сталь прыгает в воздух и вонзается в любое препятствие. Мы лежали свернутыми в кружок.

— Но если удар взвившегося клинка придется по цивилизации? — с любопытством спросил Лоу.

Он одет, как плохой кинорежиссер: ковбойки, кожаные штаны о индейской бахромой, расписной свитер, на голове шляпа, напоминающая панаму. Можно подумать, что он только что вернулся с киносъемки.

— Я но знаю, что вы имеете в виду, — осторожно ответил Тон.

Лоу тоже не знал, что он хотел сказать, и промолчал.

Тан продолжал:

— Я рад, что вы приехали к нам и хотите с нами работать. Я не зною, что привело вас к нам. Если интерес к экзотическому, то вы разочаруетесь. Вот уже двадцать лет, как я не видел китайцев. Их нет, мистер. Одни боги в старых кумирнях остались китайцами. А мы, живые люди, поделились на лавочников и рабочих, на крестьян и банкиров. Если говорить об особых свойствах нашей культуры, то и здесь больше американского и японского, чем чисто, китайского. В Хейларе все напоминает монголов, а в Харбине — русских, в Шанхае подражают американцам и англичанам. Таким образом, никакой экзотики у нас нет. Я бы хотел вас спросить, как отнесется американское общество к вам, пришедшему работать с революционерами?

— Я пришел работать против японцев. Мой опыт, надеюсь, окажется небезынтересным и для моей родины.

— Академически, мистер, — рассмеялся Тан, — только академически. Я не верю в то, что Соединенные штаты будут когда-нибудь воевать с Японией. В европейской войне, мистер, ваша страна победила не силой оружия, а силой экспорта. У вас было больше нефти и солонины, чем у противника. Сегодня положение иное. Япония гонит вас со всех рынков и выгонит, если мы ее не побьем. Соединенным штатам нужно, чтобы кто-нибудь другой воевал с Японией, пока Штаты будут возвращать себе старые рынки и захватывать новые.

— Я не представляю особу президента, и чёрт его знает, что там думает Вашингтон, — говорит Лоу. — Но я офицер и собираюсь работать практически. Дело ваше большое, хотя белому человеку трудно согласиться с вами во всем. Даже у меня есть чувство неприязни, а я не худший.

— Что вы думаете о наших силах?

— Буры были когда-то храбрее англичан, а сербы храбрее австрийцев, однако буры побиты, а сербов резали, как поросят. Храбрость — чудное дело… Храбрость — мне иногда думается — это часть вооружения, доставляемого солдату отечеством вместе с патронами и консервами. И это есть у вас. Производство храбрости у вас поставлено здорово.

— Я человек узкий и ограниченный, — говорит Тан, смеясь. — Говорите без обиняков: каковы ваши планы?

Американец смотрит на него очень долго и говорит:

— Я скажу вам, как проповедник: «Дайте мне бензина, и вы войдете в царство небесное».

— Вы ничего не можете предложить?

Американец пожимает плечами.

Тан подходит к Ю Шаню, сонно глядящему на беседующих, так как он не понимает по-английски, и говорит ему:

— Ваш проект начинает мне нравиться.

Потом все встают и идут в кумирню обедать.

Ю Шань.

Накануне отъезда Тана командиры собрались еще раз. Тан принимал на себя командование всеми антияпонскими революционными силами. Чэн получил армию, носящую имя «Общество любителей храбрости». Ю Шань назначался командующим армией тыла, Чу Шань-хао — командармом. Корейский, Цин Линь — представителем военного отдела партии в районе Хейлара; Ван Сюн-тин возглавлял пограничных партизан, которыми раньше командовал Ю.

Луза решил ехать вместе с Ю в Мукден — помочь созданию армии тыла.

После совещания с Таном волонтеры, прибывшие из Формозы и Маниллы, обступили командармов. Они требовали немедленной отправки на места и бранились с Ю, командармом тыла, который не брал к себе ни одного приезжего человека.

— В полевой армии они будут очень полезны, — говорил он Лузе, — а мне нужны местные кроты.

21 октября армия Ю открыла военные действия. Партия № 1 выехала под видом сезонных рабочих на Цзиндуньскую железную дорогу, в сторону Кореи. Она имела задание взорвать туннель по линии Гирин — Дуньхуа и Дуньхуа — Хайрен, чтобы задержать переброску японских войск в глубь Манчжурии от берегов моря.

Сам Ю сидел в это время в старой каменоломне, у аптекаря Ангеловнча.

В то же самое время Осуда выехал на Фушунские рудники, а Ю от аптекаря помчался вдогонку своей партии, сопровождаемый начальником штаба. Начальник штаба был человек осведомленный и всю дорогу топотом просвещал своего командарма.

— Немцы, отходя из Франции, — говорил он, — разрушали дороги таким образом, что на каждые три километра приходилась воронка от взрыва мины до сорока метров в диаметре. Они уничтожили десять тысяч километров рельсового пути, две тысячи стрелок, тысячу станционных сооружений, тысячу пятьсот мостов, восемнадцать тысяч заводских зданий. Разрушения лишили восток и север Франции восьмидесяти процентов литейного производства, шестидесяти процентов меди и двадцати пяти процентов свинца. Немцы устанавливали замаскированные мины замедленного действия, с расчетом взрыва через три месяца, так что взрывы продолжались во Франции до весны девятнадцатого года. Это сделать несложно. Бурится шпур метров восьми глубиной и уширяется взрывом нескольких патронов. В конце шпура делается минная камера, ее наполняют бомбами, из которых одна снабжается кислотным взрывателем. Мины укладываются под рельсы, в дома, под улицы, везде. Французские крестьяне, вернувшись в родные деревни, не смели войти в дома, боялись коснуться стен, деревьев. Вот какая война нужна нам. Я проповедую вместе с вами войну бомб и пакли, пропитанной нефтью.