Двенадцатая реинкарнация. Трилогия (СИ) - Богдашов Сергей Александрович - Страница 100

Мне бывает до слёз жалко чересчур эмоциональных детей, выступающих на концертах и конкурсах. Родители, без сомнения их любящие, вряд ли задумываются над последствиями собственных усилий. Некогда им думать. Они заказывают яркие костюмы, подбирают музыку поинтереснее, ищут маститых педагогов, и хвалятся перед знакомыми успехами своего чада.

Про судьбу бывших звёзд пишут гораздо реже, и не везде. Как правило, от прочитанного становится грустно.

Тренировка, спортзал, душ. Беседа с Семёнычем, в ходе которой выясняю, что в Москве мы будем двадцать пятого. Меня, кроме прыжков в длину, записали запасным в беге на четыреста метров, и… опять в футбольную команду? Да ладно. Ни за что не поверю, что для соревнований такого уровня у них запасных игроков не нашлось. Должна быть какая-то другая причина.

— Ну, что ты на меня уставился? Да, позвонили, попросили. Не смог отказать, — засопел через минуту мой тренер, когда я молча начал его разглядывать, после весьма неожиданного известия про футбол, — Сам виноват, между прочим, не надо было по всему полю носиться, словно лось во время гона. Мог бы и спокойнее отыграть. Мне сказали, что ты соперникам всю оборону в конце игры поломал своими постоянными ускорениями н метаниями по флангу. Так что они тебя хотя бы на пару тренировок ждут. Задачи объяснят, н взаимодействие отработаете. Вот телефон их тренера, домашний, позвони ему вечером.

— А где печеньки? — закрутил я головой, осматривая сначала своего наставника, его стол, а потом и кабинет.

— Проголодался, что ли? — удивлённо спросил тренер.

— Да я не про еду, — отмахнулся я, поняв, что ляпнул немного не то, — Нам-то что за это перепадёт?

— A-а, ты вон в каком смысле. Помощь пообещали. Сказали, что если за восемь и десять выпрыгнешь в Москве, то подключат все свои связи, чтобы тебе путёвка на Чемпионат Европы досталась.

— То есть, просто отличного результата недостаточно? Надо ещё и блат иметь?

Семёныч, с досады, стукнул ладонью по столу и, покраснев, вскочил со стула, так, что тот опрокинулся.

— Вот, посмотри, — ткнул он пальцем в один из своих кубков, самый верхний в левом ряду, — Мне, чтобы на свои первые международные соревнования попасть, три рекорда пришлось побить. Я два года на это потратил. А ты на Европу уже этим летом можешь поехать.

— Всё-всё-всё, понял-понял, — замахал я ладонями перед собой, успокаивая разбушевавшегося тренера, — Лучше скажи, сколько прыгнуть-то надо будет.

Сопя и отфыркиваясь, тренер нацепил очки и потянул к себе тетрадь, лежащую на углу стола. Угу, так я и поверил, что он нужные цифры на память не помнит. Тетрадочка-то прилично потрёпана.

— Поддужный по прошлому году прыгнул на восемь метров двенадцать сантиметров. Лепик — восемь и четыре, Лобач — семь восемьдесят шесть.

— Понятно. Значит восемь и десять — восемь и пятнадцать нам хватит, — легкомысленно отмахнулся я рукой, разглядывая кубок, на который он показывал. Симпатичная такая вазочка. В хозяйстве пригодится, если что.

— А сможешь? — прищурился тренер, глядя на меня поверх очков.

— Дальше бы не улететь… — подумав немного, признался я, — Сам же говорил, что лучше пока не высовываться слишком. Слушай, а тебя ведь, как тренера, к самой яме наверняка подпустят. Может, ты маячок там какой-нибудь сможешь поставить? На нужной отметке.

— В саму яму вряд ли, а вот мелок на боковую линейку можно легко положить. Его даже издалека хорошо будет заметно.

— Попробовать надо. Давай время выберем и на манеж съездим. Мне стоит проверить, в какой я форме, а заодно и пристреляемся, как у меня с прицелом на мелок прыгать получится.

— Бр-р-р, бред какой-то, — передёрнул плечами Семёныч, отбрасывая ни в чём неповинную тетрадку в сторону, — Рассказал бы мне кто-нибудь, что тренер со своим подопечным обсуждают, как бы им половчее результаты занизить — в жизни бы не поверил.

— Семёныч, да ты только скажи, я для тебя и на восемь тридцать скакану, — проникновенно произнёс я, прижимая руки к груди и глядя на тренера честными — пречестными глазами.

— Иди давай, скакун, не видишь — дел у меня полно, — сдерживая невольную усмешку, проворчал мой спортивный наставник, указывав на ворох слегка запылившихся бумаг на своём столе, — На манеж послезавтра поедем, после двух, — успел он сделать контрольный выстрел мне в спину, прежде, чем я выскочил из кабинета.

Ага, он наверно подумал, что мы там, на манеже, вдвоём окажемся. Семёныч, конечно, классный мужик, и как тренер, а тем более организатор, очень неплох, но он явно недооценил мою личную жизнь. Ольга, если узнает, что мы без неё что-то затеваем с моим спортом связанное… В общем, когда она "включает тренера", под руку лучше не попадаться. Ни мне, ни Семёнычу. Даже моя маман, боец семейного фронта с прокачкой, как минимум, до восьмидесятого уровня, уже разок выкинула белый флаг, будучи поверженной по теме питания. Так что, у меня впереди вечер дипломатии в отдельно взятой ячейке общества — моей собственной семье. Поэтому, все цифирки с нынешней тренировки, в заведённый женой журнал, я вписываю особо тщательно и почти каллиграфическим почерком. Мне не сложно будет пару-тройку медалек заработать, а у жены получится готовая дипломная работа, а то и будущая основа для кандидатской диссертации будет готова.

Надо же, полистав её журнал, узнаю, что наивысшая точка у меня в прыжке колеблется около полутора метров по вертикали. Плюс-минус семь сантиметров. Нефига себе, я кенгуру. На разновидность гигантского пока не тяну — те больше тринадцати метров в длину могут прыгнуть, да и в высоту метра на три. Зато с теми, что помельче, уже могу на равных состязаться.

Отложив в сторону журнал, ещё раз посмотрел на руны, срисованные мной с кольца, обнаружив под журналом свою тетрадь с записями.

У меня большие сомнения, что узнав значение всех рун, я смогу правильно понять, как работает плетение. Слишком много разночтений у одной и той же руны в разных культурах. Взять, к примеру, обычную пятиконечную звезду. Ту самую, которую мы ещё в детском возрасте рисуем в тетрадках, помечая звездой наши танки, а свастикой — фашистов. В разных культурах этот знак может означать и символ пяти стихий, и небольшую комнату, и пять убежищ Тартара, и знак Ярилы. Соответственно, и смысл перевода может получаться непредсказуемо разный. От "световой молнии" до "мгновенной Силы пяти стихий". В тонкости языка сарматов меня вряд ли кто посвятит. Эти знания утеряны. К тому же, совсем не обязательно, чтобы рунное письмо совпало с их письменностью, если она была. Что-то мне подсказывает, что в вязи плетения я не случайно вижу не только знаки и символы из Индии, но и из Египта. Получается такой же каламбур, как в СССР с ИЛ-76. Планер из Узбекистана, движки из Рыбинска, и всё остальное с остальных республик. У меня, понятное дело, не самолёт, но тоже сборка интересная получается. Этакий языковой винегрет.

Вся моя бунтующая натура просто вопит о том, что надо перестать ломать себе мозг, и выйти на натурные испытания.

Э, легко сказать. Я тут не так давно немножко без сознания провалялся, когда неосмотрительно влез в работу заклинания более высокого уровня, причём сугубо мирного, лечебного. Того самого, которое в браслете зашито. С кольцом всё намного опаснее. Для меня руны на нём так же информативны, как красный крест на машине "Скорой помощи" и череп, с молнией в глазнице, которые рисуют на трансформаторной будке, с надписью: "Не влезай, убьёт". Так вот, если браслет у меня — штука довольно мирная и полезная, то кольцо — чисто боевой артефакт. Пусть в нём и зашито всего два плетения, но после воздействия отката от той лечилки из браслета, я понимаю, что мне с любым боевым заклинанием из кольца хватит и одной ошибки, чтобы уйти на следующую реинкарнацию.

Не только сапёры ошибаются раз в жизни, некоторые маги тоже пошли по этому пути. Есть, конечно, вариант. Можно обвеситься щитами, в расчёте на то, что раз у меня собрался комплект "костылей" из артефактов, то, скорее всего они одинакового уровня. По крайней мере, так утверждали имперские стандарты в академии магии. Интересно, сарматы про них знали, или нет. Я вполне допускаю, что щит у них мог быть слабее, чем атакующее заклинание. В их времена вполне могло хватить защиты от стрел и слабеньких шаманов. Вроде, как у нас — выехать на БТРе, против населения с охотничьими ружьями. Тут иной расклад будет, чем в реальной войне, в которой тот же БТР проживёт считанные минуты, получив в любую свою часть обычный ПТУРС. Техника хорошая, кто бы спорил, но только против своего, невооружённого населения, или уж против совсем недоразвитых стран. Этакий современный вариант броневичка, на котором выступал незабвенный Ильич, в 1917 году.