Заноза Его Величества (СИ) - Лабрус Елена - Страница 36

И можешь врать себе сколько хочешь, дорогой Георг Робертович, человек и король, только отменил свой ежевечерний променад ты не ради Катьки, ради меня.

«Нет, нет, нет, не уходи», — не позволяю я ему спускаться ниже, обнимаю за шею, перекатываю на спину. Убейте меня, или я сдохну сейчас от счастья, сжимая коленями его узкие бёдра. Боже, неужели это всё мне? Вот этот каменный пресс, к которому я прижимаюсь своим мягоньким животиком. Вот эта могучая грудь. «Можно я тут останусь?» Буду изнывать, прижимаясь к ней щекой в печали, в тоске по родине. Буду покорно принимать его тискающие мою жопку руки. И скользящие по спине пальцы, считающие позвонки, тоже безропотно приму, хоть верх-вниз они и двигаются слишком быстро.

— Ты куда-то торопишься? — поднимаю я голову.

— Тебе не нравится? — тревожно всматривается он в мои глаза.

У-у-у, да у нас прогресс! Парню хочется доставлять удовольствие. Сейчас только главное неудачно не пошутить. А то у него разом всё каменное обмякнет, всё горячее остынет, и давление чувств на мои раздвинутые ноги разом спадёт.

— Честно? — наклоняюсь я к его губам, жду, когда Его Серьёзность кивнёт. — Да я сейчас описаюсь от восторга. Ты великолепен, мой король. Только не торопись.

И зря, всё же зря я это сказала. Перевернув снова на спину, он вдавливает меня всей мощью своего тела в кровать. И нет, не торопится. Всё делает с чувством, с толком, с расстановкой, но как-то теперь без огонька. Ну, слишком примерный ученик попался.

Прицеливается, помогая рукой, а потом насаживает на себя, как на шампур.

— Чёрт! — вцепляюсь я в его плечи, стискиваю ногами, когда этот вколачивающийся в меня агрегат начинает наращивать обороты. Только его размеренное дыхание: резкий выдох на каждый толчок и шумный вздох всё больше напоминают мне что-то механическое.

— У меня ощущение, что мы сотню лет женаты, — шепчу я, подняв голову к его уху. — Будешь уходить, не буди, хорошо? — откидываюсь обратно, зеваю.

Он делает он ещё пару толчков, замирает, утыкается лбом в подушку.

— Ортовы гланды! — и откатывается в сторону, не закончив, что начал.

— А не надо исполнять на мне супружеский долг, если ты пришёл за этим. Женщину надо любить, а не пользовать. Она скрипка, а не барабан. Она должна звучать мелодией, а не биться головой о спинку кровати, — лезу я через него.

Нет, я, конечно, могла бы сползти и с другой стороны кровати, но нефиг. Разлёгся он тут, такой красивый!

— Я не за этим пришёл, — садится он и хватает меня за руку, не давая уйти.

— А зачем? — отцепляю его руку и встаю.

— Не знаю, — ерошит он волосы. — Хотел познакомиться поближе.

— Да ладно, — сажусь я голиком на массивный стул, подтягиваю к себе колени и беру свой бокал. — Неужели смирился? Решил налаживать отношения?

— Не знаю, — тяжело выдыхает он.

— Тогда знаешь, что, — снова наливаю я до краёв оба бокала. — Давай просто напьёмся, а там видно будет.

— Этим не напьёшься, — рывком встаёт он. Показывает на кучу на полу. — Это же подарки?

— Ну, да, — отмахиваюсь я.

— Тогда здесь где-то должен быть дар фей, — переступает он длинными ногами, стараясь ничего не раздавить, наклоняется, заглядывая в ящики.

Но мне уже глубоко всё равно, что он там ищет. «Твою мать!» — зажимаю я рукой рот. Левая половина его спины вокруг большого воспалённого шрама покрыта чёрным узором, похожим на расползающиеся щупальца. Они змеятся сверху, уходят вглубь под кожу и словно пожирают его тело, проникая всё шире, всё глубже, всё неотвратимее.

— Нашёл! — довольный достаёт он бутылку с зелёной жидкостью.

Только я не успеваю сделать вид, что ничего не заметила.

— Что тебя так напугало? Шрам? Татуировка? — удивлённо вскинув бровь, ставит он на стол бутылку абсента, оглядывается в поисках того, куда бы выплеснуть содержимое бокалов.

На его спине татуировка? Э-э-э, да, кажется, ближе к шее. А расползающуюся порчу я видеть не должна? Ладно, забыли.

— Погоди, — останавливаю я его по дороге к окну. — Дай сюда, я перелью обратно. Нечего разбазаривать добро.

Как ни странно, он подчиняется. Голиком он вообще словно и не король. Просто красивый мужик, совершенно не озабоченный тем, что он без штанов. Глубоко плюющий на то, что у него какие-то по жизни проблемы. Сейчас есть я, он, бутылка абсента и два пустых бокала. Всё!

— Сахар, вода? — гляжу, как он освобождает от пробки бутыль. — В нём семьдесят градусов, — «Как и тебе!». — Мы не сможем пить его просто так, — отвечаю на его недоумённый взгляд, встаю и отбираю салатовую жидкость. — Давай я!

И пока наливаю примерно один к одному, добавляя воду из кувшина, это нахал занимает мой стул, а получив протянутый бокал, сажает меня к себе на колено.

— Этот напиток достаточно крепкий, чтобы ты сказала ту вторую вещь, что я должен о тебе знать?

— Посмотрим, — не чокаясь, делаю я глоток и выдыхаю как огнедышащий дракон.

Фу! На вкус словно пол в больнице лизнуть. То ли микстура от кашля, то ли отбеливатель. Абсент, что продают у нас, как-то помягче, повкуснее что ли. Этот местный ну просто яд.

— Ортова отрыжка, — морщится и Гошик. — Ну и гадость этот ваш абсент.

— Вот так я сюда и попала, — устраиваюсь удобнее на его коленях, сидя на одном, а через другое перекидывая ноги. — Упилась до беспамятства. И ты думаешь, мне было легко?

— Думаешь, ты тут случайно? — передёргивается он, делая ещё глоток.

— Думаю, я здесь ради тебя, — отпиваю я и опираюсь на него спиной.

— Ради меня? — хмыкает он, обнимая одной рукой, подтягивает к себе.

— Потому что ты классный, — откидываю голову на его плечо.

— Ты тоже, — выдохнув, отпивает он почти половину.

И я поступаю по его примеру, потому что не хочу от него отставать. Хочу напиться до того сладкого безответственного состояния, когда смогу признаться, что не хочу я отдавать его никакой Катьке. Не потому, что она его никогда не любила. А потому, что я его уже люблю. Всеми голыми ляжками, всем сердцем, всей душой. Но это и есть та вторая «вещь», которую я ему вряд ли скажу.

И снова выдохнув, преодолевая обжигающую крепость, отвращение, тошноту, допиваю до дна этот горький полынный напиток, чтобы сказать, если не королю, то той мелкой стервочке в лицо, что не отдам я ей Гошку. А ещё что она была не права, решившись отдаться Мармеладику, а потом сбежать, изменить внешность, умереть, что угодно, что она там собиралась сделать, потому что испугалась позора, с которым король мог бы выставить её на улицу.

Революционерка? Святая? Сумасшедшая?.. Как бы не так! И я теперь точно это знаю.

«Просто трусиха, наделавшая глупостей», — отставив кружку, обнимаю я Моё Величество. Тыкаюсь в шею. Вдыхаю его запах.

Он пахнет полынью, мой нечаянный король. И моя дурная голова уже так сладко кружиться, что я готова отдаться ему сейчас со всей нерастраченной страстью, на которую только способна.

— Ты не будешь возражать, если я тебя немножко отымею? — пересаживаюсь, обхватывая его ногами.

— Может всё-таки я тебя? — встаёт он со мной на руках. — Мне как-то сподручнее.

— Скажи мне: «я хочу тебя».

— Это какие-то волшебные слова в вашем мире?

— Да, они даже сильнее, чем «спасибо», «пожалуйста» и «пошёл нафиг».

— Тогда, я хочу тебя, спасибо, пожалуйста, пошёл нафиг, — снова укладывает он меня на кровать. И делает то, чего делать ну совсем уже не стоит. Целует.

Целует везде. Нежно, трогательно, бережно. Пока я бултыхаюсь на волнах полусна, полуяви. Я даже поднимаю руки, словно лежу на поверхности воды. Раскладываюсь «звёздочкой» на этой кровати. И выгибаюсь высоковольтной дугой, когда его язык настойчиво доводит меня до состояния «трахни меня сейчас же».

И он, кажется, точно понял, что это значит. Потому что всё же разворачивает меня спиной. Да что там, я и сама охотно встаю в ту самую позу, что его родовой герб вполне оправдывает.

— О! Мой! Бог! — дёргаюсь на каждый очередной толчок в серии этих яростных бесконечных фрикций. — О! Бог! Мой!... Мой! Бог! О!