Заноза Его Величества (СИ) - Лабрус Елена - Страница 48

— А разве ты сейчас не она? У тебя не только её тело. Её имя. Её титул. Её память. Её жизнь, — усмехается она. — И влюблённый взгляд короля тоже обращён на тебя. Всё это сейчас твоё. Всем этим ты сейчас пользуешься.

Явно решила она меня достать. Задеть. Зацепить за живое. И ведь достала, зараза, хоть я виду и не показываю. В самое больное ткнула.

— Нет, — качаю я головой. — И не проси. Если умру я, умрёт и Катька, умрёт и фей. Думаешь, королю нужна его жизнь такой ценой?

— Думаю, если у него будет жизнь, он сумеет распорядится ей правильно, — окатывает она меня ледяной невозмутимостью, когда от меня разве что пар не идёт. — Утешится. Смирится. Ему есть ради чего жить. Он нужен этому миру. И будет править мудро и справедливо во имя блага и процветания. Таков его долг.

— Вижу, ты так ничему и не научилась. Всё заботишься о каком-то мнимом вселенском благе. О долге, чести, справедливости. Скажи мне, а король будет счастлив?

— Возможно когда-нибудь и будет. Жизнь сложна. И да, я забочусь об этом мире. Как могу. А о ком заботишься ты? О короле? Или о себе? О его счастье или о своей никчёмной жизни? Так не переживай за неё, делай, что нужно, я уже сказала, что твою смерть заберу, — мне кажется, она даже презрительно кривится, когда лезет в карман плаща и протягивает мне свёрток. — Возьми.

— И что это? — демонстративно убираю я руки за спину, отклоняясь как от дохлой крысы.

— Ты знаешь, — делает она шаг вперёд и уверенно упирается завёрнутым в тряпку предметом мне в грудь. — Бери! Другого способа нет.

— Но они умрут, — начинаю я и замолкаю, понимая, как же и правда жалко это звучит. Словно я пытаюсь выкрутиться. Ищу лазейку, чтобы пойти на попятную. Мол я — не я, и жопа не моя. Простите, тётенька, я тут случайно. Это вот, всё они. А я мимо проходил. Отпустите меня, пожалуйста! Только что-то мне подсказывает, что эта тётенька и не отпустит. Что именно она всё это и устроила.

У меня стойкое чувство, что я только что прозрела. Что я была заперта в комнате, в которой было всё, что нужно, а потому не замечала, что на самом деле я в ловушке. Но стены её только что начали сдвигаться.

— Ты торгуешься? — усмехается ведьма.

— Да, я торгуюсь, — делаю шаг назад. — И ты не ответила. Что это вообще за дурацкая трактовка: заберу смерть? Почему не «верну жизнь»?

— Потому что смерть однозначна. Ты либо жив, либо мёртв. А вот жизнь — нет. Я не могу обещать вернуть то, что было до смерти, но тот, кто мёртв, снова будет жив.

— Так пусть будет жив король! Забери его смерть, и никого не придётся убивать.

— Если бы я могла, думаешь, я бы здесь стояла? Я сказала тебе, как спасти короля. Разве не этого ты хотела? Разве не ради этого добивалась со мной встречи? «Всё что угодно» разве не твои слова? — снова тыкает она чёртов свёрток мне в грудь и в её глазах словно вспыхивает тёмно-золотой свет. — Так сделай это! И король будет жить.

— Тогда моя смерть в обмен на смерть фея и Катарины! — даже сквозь одежду чувствую я зловещую силу клинка. Но упираюсь в него так, что будь он направлен в меня остриём, прямо сейчас вошёл бы между рёбер по самую рукоятку. Прямо сейчас уже всё и решилось бы.

— Хорошо, Катарина будет жить, — уступает ведьма.

— И фей, — напоминаю я.

— Нет, — звучит жёстко, хлёстко, словно она дала мне пощёчину. — Одна смерть. Одна жизнь. И ты только что сменяла свою на её. Остальное не моя забота.

— А если ей на голову упадёт кирпич? Она подавится, утонет, отравится? Это в вашем дурацком проклятии считается? Мне точно нужен этот нож? — отталкиваю я его от себя, но тут же тяну свёрток обратно. — Хотя нет, давай сюда. В моих руках будет надёжнее. А то ещё кто-нибудь соблазнится.

— Ты не сможешь унести его в свой мир. Отсюда туда ничего нельзя взять. И любая случайная смерть будет напрасной, королю она не поможет.

— Ну да, ну да! Только хардкор! Только самопожертвование! Иначе ты бы давно пырнула меня сама и не пришлось бы так заморачиваться. И как быстро действует этот яд? — стискиваю я в руке лезвие через тряпицу.

— Если воткнуть в грудь или живот, то можно умереть немедленно. А если рана небольшая — это долгий, мучительный, болезненный процесс, но неотвратимый.

— Ну спасибо, что просветила. Я хорошо подумаю, прежде чем в кого-нибудь тыкать этой штукой.

— Мне очень жаль, Дарья. Но другого способа, правда, нет. Умрёт та, которую он любит и у короля будет целая жизнь впереди.

— Да пошла ты уже! — разворачиваюсь я, показываю ей за спину «фак» и иду навстречу своему вознице.

Прижимая к животу чёртов кинжал, занимаю место в карете.

«А он кричал: "Теперь мне всё одно!

Садись в такси — поехали кататься!

Пусть счётчик щёлкает, пусть, всё равно

В конце пути придётся рассчитаться», — напеваю я под мерный стук копыт.

Неужели я всерьёз думала, что мне сойдёт это с рук? Попасть в другой мир. Стать королевой. Влюбиться в такого мужика. И ничем за это не заплатить?

Пожила на этом свете по доверенности и будет. Ваш счёт. Оплатите. Распишитесь.

И честное слово, у меня нет к этой недоведьме-недобогине больше вопросов. Плевать, откуда она знает обо мне. Насрать, что она мне наговорила. Пофиг как она это всё устроила. Подставила всех, меня, Катьку, Карла.

К чёрту все её грёбаные заморочки! Я сама что-нибудь придумаю, как спасти фея.

А может придумаю что-нибудь и похлеще, чтобы никому не пришлось умирать и принимать её подачки.

Вот поменяю Гошку на бывшего мужа. И пусть этот козёл устроит им тут Октоберфест. Не заслужила Абсинтия такого короля как Георг Пятый. Пусть фестивалит под управлением Василия Долбанутого Первого. Наверняка в нашем мире сдохнет эта порча как миленькая. Не выживет и дурацкое проклятье.

Только несмотря на всю эту браваду, что-то тихонечко поскуливает у меня под ложечкой. Противно так, гаденько сосёт, напоминая, что как бы я не упрямилась, а несколько лет назад всё же похоронила маму, умершую от рака. И у бывшего давно новая семья, дети. Гошке зачем чужие сопливые детишки, пивной живот, намечающаяся плешь? Да и не привыкла я решать свои проблемы за счёт кого-то.

И только оказавшись в своей комнате, уткнувшись носом в подушку, я позволяю себе разрыдаться.

От бессилия. От безысходности. От осознания того, как несправедлив, жесток и несовершенен мир. Наш мир. Этот мир. Любой мир.

Жизнь. Смерть. Любовь.

Вот, пожалуй, и всё, что действительно есть у нас важного.

Во всех мирах. Во все времена.

— Жизнь без любви, или жизнь за любовь – всё в наших руках, — сидя за столом кручу я кинжал, воткнув кончик острия в тряпку.

В последние дни это вошло у меня в привычку — думать, глядя на его давно потускневшее лезвие. Обоюдоострое, короткое, с въевшимися бурыми пятнами.

Я словно пытаюсь породниться с ним, сдружиться что ли, принять. Полюбить его почерневшую от огня и времени тяжёлую рукоять. Запомнить каждый помутневший камень, которым она инкрустирована. Угадать какого цвета был тот, что выпал. Где получил скол тот, что рядом с потерянным. О чём думал мастер, что вкладывал в него душу. Сколько врагов он убил, зажатый в могучей мужской руке, до того, как стал орудием мести. Сколько крови впитал, пока не стал проклятым. И как дрожал в руках девушки, что занесла его, чтобы воткнуть в любимого. Не оружие, а целый мир. Не вещь — история. Не остро заточенный кусок стали — существо с душой.

В моей руке он не дрожит. Но ложится плохо. Особенно если направлять на себя. Не хочет он меня убивать. Сопротивляется.

— Войдите! — кричу я на стук в дверь и прячу его обратно в тряпицу. Киваю Марго, пришедшей с пяльцами. Приглашаю генерала Актеона занять стул напротив.

Барт пришёл, чтобы обсудить текущие дела и дать очередной урок дворцовых премудростей. А Марго — путать нитки, быть рядом со своим Барти и злить меня.