Заноза Его Величества (СИ) - Лабрус Елена - Страница 74

— Не больше, чем ты Катарину к Дамиану, — поправляю и я рыцарский орден на его груди.

— Тогда… возможно, — заглядывает он в мои глаза.

— Тогда… подумай над этим, — улыбаюсь я в ответ. — А ещё над тем, сколько неправильных решений ты уже принял и ещё примешь, если будешь жить по принципу «завтра хоть трава не расти». Потому что способ тебя спасти есть. Уверена, есть.

— Вижу ты не только не понимаешь слово «нет», но ещё и слово «невозможно», — укоризненно качает он головой.

— Знаешь, мне всегда говорили, что нет других миров. И в чужое тело попасть невозможно. Как выяснилось, всё это не так. Так что это ты лучше выучи новое слово — надежда. И возможно, тогда твои решения станут правильнее.

— Ты на совет идти готова, дающая надежду? — усмехается он.

— Как никогда, — делаю я уверенный шаг к его протянутой руке.

Конечно, готова. Особенно идти на совет, где всей Абсинтии официально будет объявлена зима, которая вероломно напала на страну и грозит её уничтожить.

И это я её объявила.

А я-то думала только у нас на работе любые посиделки превращаются в рабочее собрание, а любое собрание — в базар.

Но двадцать мужиков, разной степени упитанности, роста, положения и возраста, сидя за столом, галдят так, что хочется заткнуть уши. Или на крайний случай снять башмак и постучать.

Только восседающий во главе этого большого овального стола Георг Рекс Пятый спокоен, как море в штиль, и ноль на массу реагирует на это выплёвывание слюны. С невозмутимым лицом играет со мной в «сороку-ворону», водя пальцем по ладони, лежащей у него на бедре. Мне ни разу не удалось его поймать.

Ещё двадцать знатных господ, которым мест в Совете, как и сидячих мест пока не досталось, справа от короля, галдят потише. Но и в их рядах тоже только что пальцем у виска не крутят. А вот слева, там, где стоят Фарад со товарищи, да стрекочут крылышками на специальном возвышении феи, вот только этот стрёкот и слышен. Зато лица спокойные, приветливые.

— Зима? Это смешно! Это абсурд! Да что вообще за глупость, — ловлю я на себе косые недовольные взгляды.

Честно говоря, мне плевать. Я думаю о том, что в зале заседаний тоже висит большой гобелен с богами, с которого на всё происходящее внимательно смотрит рыжая девочка. Здесь она постарше, чем в кабинете короля, здесь ей уже лет десять. Но теперь не её взгляд, а её рыжие волосы не дают мне покоя. Ибо тот, что я нашла, могу поклясться, светился так же. И генерал Актеон, что стоит у меня за спиной рядом с Грифом, явно знает об этом больше, чем говорит.

И пока я мучаюсь, чисто теоретически, превратить его жизнь в ад, если он не сознается, или в рай, так как уверена, что при желании смогу устроить их брак с Марго, за столом намечаются явные лидеры.

— Господа, давайте по очереди, — пытается призвать всех к порядку седовласый господин, похожий скорее на министра иностранных дел, чем на актёра, играющего канцлера в сериале «Тюдоры» — это всё, что я знаю о канцлерах. Безрезультатно.

— Что вообще она делает на собрании Совета? — взвивается громче всех над столом чей-то противный визгливый голос. Как говорила моя бабушка: голос, как на жопе волос. И тонок, и нечист. А он и весь такой, этот господин. Худой, носатый, тонкий, противный.

— Может мы женщине ещё и слово дадим? — хохочет другой, тоже член, голосом погрубее. Сдержано. Но этот смех неожиданно поддерживают. И, напрасно. Ох, напрасно.

— Прости, дорогая, но это я безнаказанным оставить никак не могу, — шепчет мне Гошик, возвращая мою руку, подмигивает и встаёт.

— Господин Лемье, — вроде и произносит он негромко, но тишина устанавливается гробовая.

«Иннокентий Смоктуновский! Я не узнал вас в гриме!» А Катькиного отца-то я и не признала!

— Я, конечно, понимаю, что ваша родственная связь с моей женой кажется вам достаточным оправданием, чтобы выказывать неуважение. Но, во-первых, это мой Совет, и я легко могу заменить ваши седые бороды, которые мне уже изрядно наскучили, на пышногрудых красоток. А во-вторых, эта непочтительная интонация, что прозвучала в вашем высказывании, заставляет меня напомнить, что женщина хранит ваш очаг, женщина рожает вам детей, благодаря женщине вы появились на свет. И может с красоток тут будет мало толку, а вас родила коза, но мой Совет по-прежнему остаётся моим, и я вправе менять его членов по своему усмотрению. Поэтому прошу вас занять место на скамейке запасных, — очень характерно взмахивает он рукой.

Иначе чем «Пшёл вон!» это мог расценить это разве что Катькин папаша.

— Ваше Величество, — встать он, правда, встал. — Простите за несдержанность.

— Господин Тюсси, — не счёл король нужным даже посмотреть на провинившегося. — Поздравляю! Это место и право голоса ваше.

И пока двигались стулья, Лемье пытался оправдываться, а Тюсси, строгий, серьёзный, неулыбчивый, скромно, с достоинством, без подобострастия поклонился и занял указанное место, Мой Венценосный перевёл свой ледяной взгляд на второго провинившегося.

— Господин Кампин.

Судя по его побледневшему виду, обладатель мерзкого голоска, ещё более мерзкой жёнушки и семерых девок ещё пять минут назад уже обделался и теперь просто молча встал.

— Вы знаете, что делать, — машет Георг очередному из стоящих господ, показывая на пустое место. — Есть у кого-нибудь ещё желание возразить? Кто-то хочет рискнуть и намекнуть о том, что король заразился сумасшествием от своей жены?

Лети сейчас над столом муха, она бы тоже обделалась от страха, таким громким в воцарившейся тишине ей показалось бы собственное жужжание.

— Тогда раз по вопросу, что зима будет, возражений нет, сразу переходим ко второму: как мы будем к ней готовиться.

И надо сказать, я первый раз чувствую сейчас нет, не столько безумную гордость за эту Мою Ошибку Номер Пять. Не столько дикое желание трахнуть его со всей душой где-нибудь тут рядышком в подсобке и немедленно, ибо заслужил. Это как-то, само собой.

Нет, я первый раз понимаю, что в его власти ведь реально целое Государство. С мостами и дорогами. С лесами, и полями. С действующей армией и мелким крестьянством. С городами и сёлами. Со знатью и духовенством. Гигантская территория, огромная держава, которая из окошка моей спальни, со спины коня или окна кареты казалась мне лишь мелькающими разрозненными картинками.

Мир, в который я подглядывала в замочную скважину запертой двери — вот и всё, что было мне доступно с моего детского стульчика, вдруг накрыл меня светом, шумом и суетой распахнутых настежь дверей. И эпицентром этого света и суеты, её скрепляющим составом, её генератором, умом честью и совестью был он — Мой Потрясающий Король.

И к обсуждению он, конечно, призвал, вот только о зиме члены его совета имели представление не больше, чем я об устройстве андронного коллайдера.

Да что там о зиме, даже об осени. Поверить в которую в такой жаркий солнечный день, как установился сегодня, было особенно трудно.

— Наверно, надо закрасить все окна чёрной краской, чтобы не ослепнуть от снега.

— И заказать побольше тёплых одеял.

— И специальные шляпы с завязками, чтобы их не сносило ветром.

Звучит за столом какой-то откровенный бред, который набирает обороты, пока король, переговорив в полголоса с Фарадом и феями, заканчивает второй круг вокруг стола и выглядывает в распахнутое окно.

— А может лучше с широкими полями? — предлагает господин с жёлтым цветком в петлице. И противные пижонски напомаженные усики, загнутые кверху на лице господина Макрю даже хуже, чем шёлковый шейный платок. Я его, действительно, легко узнала. И не удивительно, что он частый гость в борделях. Ибо женская народная забава — влюбиться в идиота и уверять всех, что он единственный и неповторимый, для тех рабынь любви хотя бы имеет практический смысл — надежду на другую жизнь.