Приключения в Красном море. Книга 2 (Человек, который вышел из моря. Контрабандный рейс) - Монфрейд Анри де - Страница 70

Но я вынужден дать команде слово вернуться тем же путем и забрать все эти вещи в случае отсутствия законного владельца. Особенно прельщает меня набор медных подшипников. Я обнаружил также несколько бочек с питьевой водой — это самая ценная находка.

Мы снимаемся с якоря еще до рассвета. Ветер не успел набрать силу, и после трехчасового плавания мы подходим к рифу Шаб-Али, протянувшемуся вдоль азиатского берега на двадцать миль и удаленному от земли на восемь миль. Это гряда выступающих над водой мадрепоровых островов, соединенных между собой скалистыми уступами, о которые разбиваются волны. За ними находится небольшое внутреннее море со спокойной прозрачной водой, и небольшие суда легко преодолевают здесь самые сильные встречные ветры.

В этой защищенной зоне там и сям желтеют широкие пятна звездчатых кораллов. В данное время года уровень воды в северной части Красного моря понижается до самой низкой отметки, и рифы обнажаются: во время отлива над поверхностью воды выступают макушки скал и пучки мертвых кораллов. На них садятся орлы, высматривающие рыбу. Мы проходим через узкий просвет в южной оконечности рифа. Первое, что бросается в глаза — это остов парохода. Он так хорошо сохранился, как будто бедствие только что произошло. Две огромные цапли, свившие гнездо на палубе, прогуливаются с достоинством, и издали нам кажется, что это люди. Они улетают при нашем приближении, увлекая за собой крикливых птиц.

Мои люди уговорили меня осмотреть разбитое судно. Мухаммед Муса и Абди — уроженцы мыса Гвардафуя, где часто случаются кораблекрушения, и обломки судов притягивают их как магнит.

Этот корабль пролежал здесь много лет под палящими лучами солнца. Он изъеден ржавчиной и морской солью, но с виду кажется целым и невредимым, ибо рифы, окружающие его со всех сторон, защищают его от волн.

Видимо, несчастье произошло в одну из тех туманных ночей, когда западный ветер приносит из пустыни водяную пыль. Корабль не заметил Шадванского маяка, сбился с курса и оказался между рифом и берегом.

Когда я вижу останки кораблей, мое сердце сжимается от боли. Они упрямо вздымают в небо обломки мачт, словно повествуя о разыгравшейся трагедии… Кажется, что в пустых трюмах, где со странным звуком плещется черная вода, бродят призраки.

Фиран находит на полубаке человеческие останки. Поднимается переполох. Все сбегаются посмотреть на них. Но я вижу, что это скелет животного, собаки, а точнее суки: я нахожу в закутке два черепа поменьше и кости, изъеденные хищными птицами. Должно быть, собака осталась одна на судне со своими щенками, которых она перенесла на палубу, когда вода залила трюмы, и спрятала в укромном уголке.

Глядя на побелевшие кости, рассказавшие мне печальную историю, я испытываю странное волнение…

Воспользовавшись остановкой, я решил объехать здешние рифы в пироге. Это подлинные подводные сады, выступающие над водой. Поверхность скал усеяна огромными ракушками — разновидностью крупных моллюсков, которыми некогда набожные мореплаватели украшали часовни своих замков или деревенские церкви. Среди них встречаются настоящие гиганты длиной в шестьдесят-восемьдесят сантиметров. Створки всех ракушек полуоткрыты, и солнечные блики создают странную игру света на их внутреннем покрове. Каждая ракушка отражает свой, только ей присущий оттенок — от фиолетового до пунцового, но самыми распространенными являются зеленый, желтый и оранжевый цвета.

Когда скользишь в лодке по этим подземным грядкам, едва прикрытым полуметровым слоем воды, кажется, что под тобой расстилается сверкающий ковер волшебного дворца. Думаю, что подобное зрелище вдохновляло античных моряков на прекрасные сказания о нимфах и сиренах, обитающих в перламутровых, нефритовых и кристальных гротах.

Пока я предаюсь мечтаниям, матросы занимаются более практическим делом: собирают гигантские ракушки, которые шлепаются на палубу, точно обломки скалы. Матросы раскрывают их, вытаскивают мясистые ремешкообразные тела моллюсков и подвешивают их на веревках для просушки, точно носки после стирки. Вот что остается от заколдованных дворцов, переливавшихся всеми цветами радуги…

Ночью необыкновенно холодный бриз повеял со стороны Синайских гор. Несмотря на то что ветер благоприятствует плаванию, приходится дожидаться рассвета из-за окружающих нас подводных скал. Восточный ветер сопутствует нам все утро, до самого Торасинайского порта, откуда уходят паломники в коптские монастыри. Глядя на голые, скалистые, обожженные солнцем вершины этих высоких гор, гадаешь, зачем понадобилось Моисею вести сюда свой народ и творить здесь свои заповеди. Но, возможно, в то время климат был другим…

В полдень снова возвращается северо-западный ветер, но, каким бы резким он ни был, мы не можем больше терять времени на стоянку, ибо приближается 18 августа. Нужно любой ценой продвигаться на север. Я вряд ли успею к намеченной дате, но мне не хочется сильно запаздывать.

В течение четырех суток мы лавируем между берегами залива, ложимся то на левый, то на правый борт, перемещая балласт в зависимости от ветра, чтобы уменьшить крен и противостоять течению, подняв все паруса.

Я нечаянно захожу на Шератибскую отмель. Здесь достаточно глубоко для нашего судна с небольшой осадкой, но я не предвидел столь бешеной свистопляски волн, образующихся от столкновения северо-западного ветра с южным течением. Два часа я пребываю в этом аду, спустив реёк на середину мачты, чтобы уберечь снасти. Парусник дает течь, и нам приходится без устали откачивать воду. Но сколько мы ни трудимся, вода продолжает поступать. Все слушают с замиранием сердца, как стучит всасывающий клапан в трюме. Я пытаюсь понять, чем вызвана эта беда, и в конце концов узнаю, что отлетела часть пакли, которой законопачена щель в судне. Под напором воды пробоина продолжает увеличиваться. Слышно, как вода журчит в трюме возле бимса. Там находится весь наш балласт — огромная скрученная цепь, на которой покоится двухсотлитровая бочка с водой, последняя из оставшихся у нас бочек. Нечего и думать сдвинуть с места столь тяжелый груз при теперешней килевой качке.

Я беру курс на берег, чтобы спасти судно. И все же у меня еще теплится надежда отыскать какое-нибудь укромное место и попытаться переместить балласт. Конечно, я могу опустошить бочонок с водой, но где тогда пополнить наши запасы?

В узком проливе Сафрана море успокаивается, ветер слабеет, и я могу спустить паруса в одном кабельтове от берега.

Абди сплетает тесьму из хлопка и смазывает ее маслом. Я понимаю, что он задумал.

Один из матросов ныряет и обматывает дно судна пеньковым тросом, который закрепляют с обоих бортов в том месте, где находится предполагаемая пробоина. Затем Абди набирает в легкие побольше воздуха и ныряет под воду. Держась за пеньковый трос, он в несколько приемов законопачивает щель приготовленной хлопковой тесьмой.

Сняв с души камень, мы снова выходим в открытое море.

Ночью меня будят. Все взволнованы. Лучи прожекторов озаряют небо на горизонте. Это Суэц.

Сегодня — 16 августа. Уже тридцать шесть дней мы бороздим море. Я обещал Александросу прибыть восемнадцатого, назначив эту дату наобум и не надеясь поспеть к сроку. Думаю, что и он тоже не принял подобное обещание всерьез, и вот, по иронии судьбы, я прибываю вовремя.

Теперь, когда мое путешествие близится к концу, я чувствую себя отнюдь не спокойно. До сих пор беспрестанные заботы и новые впечатления в пути заслоняли от меня конкретную цель рейса. А теперь эта цель вновь встает передо мной! Авантюрная сторона моего предприятия уходит в прошлое. Теперь нужно думать о результате. Я вложил в это дело все свое состояние и в случае неудачи стану банкротом. Придется проститься с морем, простором и волей, надеть на себя цепи какой-нибудь скучной службы, превратиться в конторскую крысу…

Подобная перспектива вновь пробуждает во мне энергию, угасшую было при мысли, что теперь я должен иметь дело с алчными людьми и бороться с ними их же ненавистными мне методами.