Лори Лэн, металлист (Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Том XIX) - Шагинян Мариэтта Сергеевна - Страница 40

Боб Друк готов был упасть на колени от счастья. Он схватил Кнейфа за плечи и стал трясти его до тех пор, покуда на лице спящего не появилась глупая, масляная улыбка и он не раскрыл красных глаз. Хмель еще не соскочил со старого Кнейфа. Но он узнал Боба Друка и хитро подмигнул ему:

— А, паренек. И ты пришел выпить?

— Молчите! — шепнул Боб Друк взволнованно. — Меня должны убить. Защищайте меня… Я… кажется…

Он не успел докончить. За шалашом раздался внезапный вопль. Голос был не мужской и не женский. Это был нечеловечески страшный голос, низкий, с контральтовыми переливами, напоминающими рев тигрицы. Волосы на голове Друка стали дыбом. Пальцы его зашевелились, и вдруг он почувствовал, что поднимает их к своему горлу, непроизвольно, неудержимо, бесстрастно. В ту же секунду толчок запрокинул ему голову. Старый рыбак с серым лицом стоял над ним, залепляя ему уши грязью и глиной. Пока Друк мог еще слышать, он слышал бормотание старика:

— Лорелея… Лорелея… Молчи, паренек, молчи!

Полная тишина наступила для него вместе с судорожной головной болью. Старик стоял возле него, забивая свои собственные уши. Судя по его движениям, крик еще продолжался. И Друку чудилось, что зловещая тишина становится стеклянной, ломается тысячью осколков, падает ему на голову…

— Гляди, гляди, — жестикулировал рыбак. Он продырявил в шалаше дырочку и кивал головой Друку, чтоб тот припал к ней глазами. На тропинке стоят два инвалида… Молодцы! Они добрались за ним и сюда. Но что они делают? Друк хотел закричать, но грязная, толстая рука Кнейфа со всей силой зажала ему рот.

Инвалиды, с налившимися кровью лицами, смотрели друг на друга. Глаза их казались глазами двух разъяренных диких зверей. Секунда — и вдруг они вцепились друг другу в горло… Он видел, как они покатились по земле, стискивая один другого. Видел их страшные вздутые лица, судорогу их забившихся ног, высунутые окровавленные языки. Через минуту они оцепенели, застыв в мертвом объятьи.

Друк глядел в щель, чувствуя, что сознание его все более мутится. Кнейф обнял его за плечи, выглядывая в дырку с пьяным любопытством. Старик ни чуточки не боялся. Он подмигивал и подмаргивал своему соседу, крепко держа его за плечи, как только Друк собирался сдвинуться с места.

Между тем пустынная тропинка, где лежали теперь два трупа, наполнилась тихим шарканьем мелких, осторожных шагов. Ни рыбак, ни Друк не могли их расслышать. Зато они увидели нечто, приближавшееся к трупам. Это было маленькое, доброе, милое существо в тюбетейке и кимоно, с черными вялыми, тряпичными ручками. Осторожно, крадучись, оно подобралось к инвалидам, вздрогнуло и топнуло ножкой. Потом, поглядывая очками во все стороны, оно вдруг резко повернулось и побежало к шалашу. Прежде чем Друк и Кнейф успели опомниться, мокрые доски шалаша затряслись, и тот, кто выдавал себя за Карла Крамера, вбежал в их убежище, размахивая черными рукавами кимоно. Боб Друк видел, как маленький рот, обычно облепленный пластырями и скрытый под пудрой, растягивался сейчас, как у жабы. Лицо человечка было бледнее мела. Это все, что запомнилось сыщику, когда и он и рыбак сделали одновременный страшный прыжок на человечка, — прыжок бенгальского тигра.

Борьба не длилась и секунды. Существо в кимоно упало в глубокий обморок, как только они схватились за его тельце. Тюбетейка соскочила с парика, парик с головы. Очки упали и разбились, щипцы, кусочки бумаги, мнимые шрамы, язвы, подтеки сползли вниз…

Перед ними лежала смуглая странная красавица с лицом бронзового цвета, с алым, крупным ртом и рыжими локонами. Боб Друк отшатнулся и вскрикнул: это был «скульптор Аполлино» из Мантуи!

— Этакая гадина! — прошептал рыбак, обтягивая хрупкое тельце веревками. — Ты у меня запоешь!

Он вырвал грязный лоскут из полы своей рубашки, свернул его комком, открыл рот Лорелеи охотничьим ножом и хотел было забить его тряпкой, как что-то заставило его вытаращить глаза от изумленья. Бросив лоскут, он сунул туда два пальца и вытащил из горла скульптора странную полуметаллическую, полукаучуковую штучку, окровавленную и покрытую пеной.

— Сирена! — воскликнул Друк. — Но какого необычайного устройства! В жизни моей не видел ничего подобного! — Он схватил круглый предмет и с гримасой отвращения сунул его в карман.

Кнейф покончил с рыжеволосой красавицей и стал очищать от грязи свои уши.

— Что нам делать, Кнейф? — пробормотал Друк. — Власти отдать его мы не можем! Куда нам деть этого человека?

— Добро бы еще человека! — сплюнул рыбак. — Нивесть какая гадина, — а ты, паренек, обзываешь ее человеком! Поручи это мне, уж я-то ее не выпущу, будь покоен.

— Хорошо, — медленно ответил Друк, — убери трупы. Помни — ни единого волоска…

С этими словами он повернулся, чтоб идти…

И в ту же минуту Лорелея шевельнулась. Ресницы ее дрогнули. Она раскрыла глаза — и поглядела в глаза Боба Друка глубоким, черным, бездонным взглядом, от которого он не смог бы оторваться, если б старый рыбак не накинул на лицо Лорелеи кусок грязного мокрого холста.

Как в полусне возвращался Друк в Зузель. Странно, что по пути ему не попалось ни одного инвалида.

Улица, где жил прокурор, пройдена. Друк миновал тюрьму. А инвалидов нет, инвалиды исчезли, провалились сквозь землю, точно их никогда и не было. Измученные глаза Друка нетерпеливо обыскивали улицу. Никого! Ни в подворотне, ни за углом, ни у подъезда — нигде. Стены домов и заборов белели в огромных афишах. Друк подошел, хотел было прочитать, но судорожная зевота сомкнула ему челюсти и ослезила глаза. Он так устал так устал… Он чувствует страстную тоску по покою. Вот вдалеке краешек мрачной и пустынной Зумм-Гассе. Никого нет и там, в домике за стеной. Домик пуст, кресло пусто, милое, странное, очкастое существо, такое безобидное такое мягкое, плюшевое, пушистое, — разоблачено, уничтожено, исчезло. Его больше не будет!

Пройдена и Зумм-Гассе. Он подошел к Велленгаузу, но тут его нервам суждено было еще одно потрясение: дом инвалидов был пуст. Совершенно и окончательно пуст, снизу доверху. Нигде ни лоскутка, ни бумажки, ни шапчонки. Все выметено, выскоблено, пустынно. Как сумасшедший выскочил Боб Друк на улицу, остановился перед кладбищем и посмотрел вокруг себя потерянными глазами.

— Друк, — сказал кто-то за его спиной.

Сыщик обернулся и радостно схватил протянутую руку. Перед ним стоял слепой председатель союза, Тодте.

— Как вы узнали, что это я? — спросил он с живостью. — Откуда вы, куда делись инвалиды?

— Я узнал вас по запаху. Я пришел из мобилизационного участка. Инвалидов нет. За два часа, что вы охотились за Крамером, объявлена война. Инвалиды разбились по районам. Все они до одного пойдут снова в армию.

Друк слушал, ошеломленный.

— Война?!.

Вместо ответа, Тодте подвел Друка к стене Велленгауза. Он пальцами ощупал афишу и подтолкнул сыщика к стене.

— Читайте!

ВОЙНА ОБЪЯВЛЕНА.

Граждане Зузеля, вы были свидетелями дьявольской провокации. Соединенные государства сделали запрос Советскому Союзу по поводу гнусного убийства юноши Растильяка и получили неудовлетворительный ответ. Вынужденные к самозащите, они двинули армию к советской границе. Мы объявляем мобилизацию. Все, в ком жива честь, в ряды соединенной армии!

Друк свистнул:

— Мы опоздали!

— Ничего не опоздали, — пробормотал Тодте. — Ребята пошли работать в армию. Я вам говорю, не останется ни одного солдата, не начиненного нами, как бомба.

Друк тихо ломал руки, уставившись глазами на афишу.

— Но Лорелея! Тодте, она добилась своего, и мы не знаем, что нам с ней делать. Мы не можем поднести немецкому правительству всей правды. Оно бежит на цепочке за господами фашистами!

— Терпение! — ответил Тодте и поднял палец. — Терпение, Друк. Остерегайтесь, выжидайте, прячьте убийцу, вы найдете меня черев три дня в Велленгаузе.