Вера. Надежда. Любовь (СИ) - ЛетАл "Gothic & - Страница 20

Сам не замечаю, как вырываюсь из пьяных пацанских бредней и лечу мотыльком на этот огонек, как кружу в танце, все смелее прижимая к себе девчонку, как в груди что-то сладко томит, утекая в пах легким возбуждением.

Я шепчу ей на ушко откровенный бред, она звонко смеется. Я скольжу горячими ладонями по ее талии, она нежно обвивает мою шею. Я смотрю на ее губы, она призывно их облизывает. Я хочу ее здесь и сейчас, она так одуряюще пахнет.

И как-то вдруг становится нереально далекой вся эта забухавшая толпа. Только я и она на заднем сиденье моей японочки. Только сумасшедшие поцелуи и жар в распаленном теле. Только страстный шепот, срывающийся в протяжные вздохи. И два тела в едином движении секса. Это чистый кайф, словно первая затяжка марихуаны.

— Гузель… Гузеля… Гузелька… — словно пробую на вкус имя, которое так подходит этой молоденькой козочке. И оно мне даже нравится, как и сама девушка. И кажется, она мне не просто нравится — я от нее без ума…

Час, день, неделя — я окутан ее чарами. Ни минуты без мыслей о ней. Я каждое утро вижу в зеркале лицо влюбленного идиота и так же, по-идиотски, сам себе улыбаюсь. Я одеваюсь и мысленно одеваю — а чаще раздеваю — ее. Я лечу на свидание, и во мне поет душа…

Ни дня без желанной встречи. Кино, клубы, бары, гонки по трассе, я не могу не смотреть в эти смеющиеся карие очи. Не могу не умиляться этой беззаботной болтовне ни о чем. Я хочу ее слушать снова и снова, а еще… достать с небес звезды…

Ни ночи без горячего секса. Кажется, для нее не существует запретов, табу. Для нее, как и для меня, все, что творится в постели, — правильно. Она совсем немного старше, но насколько же умела. Она отдается с такой неподдельной страстью, что у меня срывает башню. Это моя девочка, моя женщина, моя маленькая газель. Я люблю ее. Не хочу жить без нее. Я готов для нее на все… даже совершить подвиг…

И я совершаю. Поздним утром меня, счастливого и не выспавшегося после очередной страстной ночи, встречает на пороге мать.

— Что за блядина с тобой трется? — обидные слова словно лезвием резанули душу.

— Ма, не говори так о ней. Мне неприятно. — Не хочу обижать родного человека, но и молчать не буду.

— Ты что, ослеп? — мама не кричит, с холодной трезвостью прокурора зачитывает приговор той, которую совсем не знает, но, случайно увидев в толпе со мной, счастливым, под руку, уже вынесла вердикт: — У нее же ВСЕ на лбу написано…

— Я люблю ее! — пытаюсь объяснить, что мои чувства не простое желание перепихнуться. — Пойми, у меня еще ни с кем так не было.

— Мальчишка! Да у тебя еще вообще ничего не было. Одно детство в жопе играет, — меня не слышат и слышать ничего не хотят. — Включи мозги. Я эту проблядь в семью не приму.

И в таком духе изо дня в день. От грязных оскорблений девушки до прямых угроз оставить меня без наследства. За последнее не переживаю — сам с усами. Но я задыхаюсь от обиды за любимого человека. Голова гудит от нападок матери. Да еще и отец, что всю жизнь провел под ее каблуком, затеял душеспасительные беседы, пытаясь меня жизни учить. Заебало… Как же все заебало…

Я не хочу все это терпеть и не буду. После очередного скандала, где в ход пошли такие убойные аргументы, как «она тебя заговорила» и « каркнуть не успеешь, как она тебе выблядка родит, даже если ты всегда используешь презик», со всеми грязными подробностями, как это делается, снимаю для нас квартиру и ухожу из родительского дома.

Гузелька светится от счастья, ластится, созывает своих матуром* отметить переезд и начало совместной жизни. Но мне не до веселья. Мне пиздец как хреново. Не так я хотел начать «семейную» жизнь, хотя вроде и не собирался жениться. На душе муторно, и только усилием воли не показываю, что готов на стену лезть от чувства безысходности, которое разрывает сердце между матерью и любовью. Не хочу никого видеть, но раз любимая хочет — пусть! И веселый девичий щебет, наполовину русский, наполовину татарский, наполняет наши съемные хоромы. И меня вроде бы потихоньку отпускает.

Дни в любви летят быстро. Полгода, и вроде утряслась эта буря в стакане, хотя с мамой я так и не помирился. Между нами встала стена отчуждения. Редкие разговоры по телефону начинаются «Привет, как дела?» и заканчиваются анекдотично одинаково «Поедем к бабке, на тебе приворот».

Как ни странно, я задумываюсь о словах матери. При моем логически-математическом складе ума неизбежно возникают вопросы: почему я так зависим от Гузель? Почему без проблем забывал всех, а ее не могу? Почему хладнокровно вычеркивал из жизни многих, а мысль расстаться с моей малышкой ползет по телу липким страхом?

Но гоню от себя серые мысли, забываясь в объятиях любимой. Это так непривычно — каждый день засыпать и просыпаться в объятиях своей женщины. Я смотрю на ее луноликую мордашку — и душа наполняется светом. Моя радость. Моя страсть. Я так хочу дать ей все самое лучшее. Стать мужчиной ее мечты.

Не боюсь трудностей, и без родительской поддержки вполне обхожусь. Многое знаю, умею, могу и, что самое главное, хочу. Годы учебы и проживания в общаге не прошли даром — я научился быть самостоятельным и самодостаточным. Единственное, чему я не научился, — это крутым виражам жизни…

— Гу-у-узель… — шобла гопников окружает меня с моей девушкой поздним вечером у входа в подъезд. — Так вот кому теперь отсасываешь?

Быстро скольжу взглядом по темной толпе, оценивая обстановку. Никогда не любил драки, да и драться не умею, но сейчас готов порвать любого, кто тронет мою малышку.

— Упакованного, значит, нашла? — к моей девчонке лезет самый борзый, хватает ее за руку. — Ну конечно, всегда приятнее давать за деньги.

— Руки убрал! — Сжимаю челюсть так, что начинают ходить желваки. — Отвали по-хорошему.

— Ты, малай*, завали ебало! — крепкий коренастый парень переключает внимание на меня. — Знаешь, кто это? — мне в лицо тычут фото совсем маленькой девочки, едва вставшей на ноги. — Это моя дочь, — парень злобно зыркает глазами и указывает пальцем на Гузель: — И ее…

До мозга не сразу доходит сказанное, словно в голове что-то взорвалось и шрапнелью прошивает виски, затылок, сердце… Я не верю. Не хочу верить. Какого хуя?!

Вырываю из рук парня свою Гузель. Отбиваясь от тянущихся к нам «граблей», оттесняю девчонку к подъезду и, выкрикнув спасительное «Звони Жентосу!», заталкиваю за дверь, подперев ее своей спиной. Очень надеюсь, что братан с пацанами поспеют вовремя, потому что шанса у меня против этих невысоких, но крепких аборигенов нет ни одного, а их намерения недвусмысленно написаны на не отягощенных интеллектом лицах.

Толчок, еще. Меня отрывают от двери, как щенка, а я думаю только об одном: что моя девочка уже успела скрыться за надежными стальными дверями квартиры.

Сильные руки удерживают за плечи, прижимая к бетонной стене. Удар в челюсть, и рот наполняется вкусом соли и железа. Сплевываю розовую слюну, заодно и выбитый зуб, прямо в лицо этому гаду. Тут же удар в живот сгибает пополам. Дыхание перехватывает.

— Сука, — хриплю, чувствуя, как к соли добавляется привкус горечи.

— Кутак сыныгы! * Ты не первый, к кому она пристраивается, — сквозь зубы шипит мне ее бывший. — Она та еще блядюшка, но она — моя блядюшка. Усек?! — И новый тычок заставляет сцепить зубы, но слова бьют сильнее кулака: — По-хорошему расстанься, или сдохнешь где-нибудь в арыке.

— Минем бот арасында суыр әле*, — отвечаю им на их же языке, чтобы лучше дошло.

Злость кипит, затмевая рассудок. Не думая, пинаю по колену первого попавшегося. Кто-то орет нерусский мат, и хват на плече уходит. В этот краткий миг мне надо действовать, и я, вкладывая всю силу, бью «реального пацана» в нос, вызывая ответный взрыв ярости.

Не чувствую боли, только инерция кидает меня от одного быдлана к другому. Я уже отключаюсь, когда рев мотора и визг тормозов останавливают град прилетающих ко мне ударов…

— Дэн… Денис… — Меня поднимают с кровавого снега, помогают добраться до квартиры.