Вера. Надежда. Любовь (СИ) - ЛетАл "Gothic & - Страница 51

Э-э-эх… Мне бы какую завалящую волшебную палочку, я бы этого колдуна со всех ракурсов разглядел. Изучил бы все его трещинки*, выровнял свои, а до кучи все в этом мире с ног на голову перевернул, чтобы кровь приливала куда надо, а не в то место, на котором сидим.

Купить, что ли, зонтик… Слетать на Туманный Альбион. Лондон. Двухэтажный автобус до застекленных арок Кингс-Кросса. Платформа девять и три четверти. С твердым намерением заглянуть к великому потомственному мастеру Гарику Олливандеру* в обшарпанное здание на южной стороне Косого переулка, разбежаться, зажмурить глаза перед кирпичной стеной и…

…Безлюдье. Здесь все одичало, заросло. Изящные стволики молодых березок мотыляются на ветру. Задираю голову, чтоб взглянуть на верхушки елей, что сажал с бабулей еще не колючими былинками. А та, что моя ровесница, стоит роскошной красавицей, качает широкими лапами, приглашая укрыться в густой тени. Обнимаю ее шершавый ствол, вдыхая запах смолистых слезок.

Проселочная дорога превратилась в едва приметную тропинку. Некошеный луг щекочет голые ноги. Нереально яркое разноцветье трав не режет глаз, как и светло-сиреневый купол неба.

Тонкий запах набирающего силу лета волнует душу. Хочется раскинуть руки и обнять весь мир. Что-то радостное, свободное внутри окрыляет, делает меня невесомым. Выкрикнуть бы в небеса свое счастье и взлететь. Но я не нарушу эту трепетную тишину.

Заваливаюсь в мягкую, как облака, траву. Мне хорошо. Светло, благодушно, как не было давно. Шорох, и я, отрывая голову от земли, застываю.

Ярко-рыжий огонек затаился невдалеке. Лисенок. Совсем мелкий. Не шелохнется, только черные бусины глаз неотрывно следят за мной, порождая в душе восторг и умиление.

— Потерялся? — посылаю ему мысли, гадая, убежит или нет. Хочется потискать, тронуть шерстку хитрого пушистика. — Кис-кис-кис. — Первое, что приходит на ум, — подозвать поближе, и хитрая мордашка зубасто улыбается, что-то пытается мне ответить, издавая смешные звуки, так похожие на тявканье и мяуканье одновременно.

— Хочешь?.. — осторожно, чтобы не спугнуть, протягиваю Лисенку наливное яблоко, и он фыркает, будто смеется надо мной, ведет ушками, начинает вилять хвостом, показывая свое расположение. Не уходит, не приближается и не спускает с меня изучающего взгляда.

— Подойди, я не обижу. — Зверек осторожно подползает все ближе. Моему восторгу нет границ. Как, оказывается, мало надо человеку для счастья. Улыбаясь, как последний дебил, пропускаю густую шерсть между пальцев. И маленький смельчак отвечает на ласку, начинает урчать, выгибая хребет. А после и совсем заваливается на спинку, подставляя под ласки белое брюшко. Потявкивает от удовольствия, иногда прикусывая руку, но не больно, а так… играясь.

— Будем дружить… — Лисенок замирает под ладонью, и я сам замираю. До меня запоздало доходит, что со мной рядом не домашнее животное, а дикий зверь, но мне совсем не страшно. А рыжик, словно почуяв мое состояние, забирается на колени и, высунув язык, слюнякает щеку.

— Останься со мной, — прошу, глядя в искрящиеся глаза существа, которое виляет хвостом, щекоча мне голень. Мгновение, другое, и ногу обжигает боль. Ничего не понимая, вижу, как Лисенок тает. Перетекая, вживляется мне под кожу, расцветая огненной картинкой мягко ступающего лиса, распушившего девять хвостов. Древний, великий дух-хранитель Кицунэ*…

Просыпаюсь, словно из проруби выныриваю. Вроде вот только глаза закрыл, а за окном уже светло. Смотрю на покрытую ожогами голень, словно пытаюсь увидеть в этих шрамах контуры татуировки из сна. А ведь и правда хорошо ляжет, скроет распустившимися хвостами эти уродливые рубцы.

«Интересно, что скажет, Лис, если я набью татуху девятихвостого? — думаю, вспоминая странный, до мистицизма, сон. — И вообще, почему он мне под кожу засел?!»

— Маркиз, ты всю службу завалила, — отчитываю свою питомицу. — Этот Ведьмак мне даже ночью покоя не дает, а ты и в ус не дуешь. Пока ты, как лошадь пожарная, фазу топила, втирался ко мне в доверие в образе Лиса! Я у него типа Маленький принц! — Рассказываю кошке сновидение. — А я его яблоками кормил… Прикинь? К чему бы это вапще? Надо погуглить…

Уже дергаюсь к своему паутинному углу, как вид разобранного системника долбит по голове реальностью жизни.

— Девочка моя, это ты сделала? — махнув рукой на груду железа, в шутку придираюсь к Маркизке, которая с величием королевы всея квартиры снисходительно игнорирует мои наезды.

Готов, как царь Кощей, всплакнуть над своим «златом», но на сантименты времени нет. Решительно собираюсь, пока не начал изобретать тысячу способов, как и чем термопасту заменить.

— Значит так! Действуем по моему гениальному плану. Щас я этот тарантас в ремонт сдам… — Мой зубовный скрип слышно, наверное, на так нелюбимой улице. — А ты пока собирайся. В деревню свалим. Мне надо нервную систему поправить, кислородом отравиться и по травке босиком походить, чтоб всякие дурацкие сны да ведьмовские привороты заземлить.

Через час уже подхватываю кошку на руки, устраивая свою принцессу на переднее сиденье взятой напрокат отцовской «Зафиры». Пристегиваться царская особа не хочет, зато с интересом таращится через стекло на малознакомый мир. Готов насвистывать от подозрительно прекрасного настроения. Завожу машину, и go…

Радуюсь. Что ремонт и прокачка компа займут не так много времени, как я думал. И уже к вечеру я смогу вернуть себе свой мир.

Радуюсь. Хоть и по такому невеселому поводу, как сдохший комп, тому, что отдохну от работы и вынужденного общения с массой недалеких обывателей, которые с незавидной систематичностью выбешивают своей беспробудной тупостью, но с которыми я должен быть предельно вежлив и корректен. Примерно как российские дипломаты с Трампом. А как порой хочется клацнуть зубами, объясняя «шибко умным», что вариант «утром стулья, а вечером — деньги» меня не устраивает.

Радуюсь. Что даже если бы и захотел поработать — не смог бы. Сети в глухомани, куда собираюсь переместить свои не святые мощи, даже в двадцать первом веке нет — еще не опутала всемирная паутина этот не забытый лесными пауками клочок земли.

Радуюсь. Что, в кои-то веки вырвавшись на природу, еду в безлюдное место, где никто не нарушит мой покой и уединение. Где могу хоть голышом гулять, и ни одна бабочка не бросит на меня испуганный взгляд.

Радуюсь. И не столько солнцу, что вовсю улыбается мне с безоблачных небес, сколько тому, что в хорошую погоду не ноют переломанные кости.

Радуюсь, думая о скорой встрече с Лисом. Хоть и гоню от себя мысли о нем, но мне это откровенно плохо удается. Почему-то я все чаще и чаще с ним, даже когда не с ним. Мысленно делюсь обыденными мелочами о смысле жизни и философскими вопросами типа «кого съесть на ужин». Рассказываю реальные случаи из автобиографии и несусветные фантазии, возникающие в загогулинах мозга, и даже не спрашиваю, верит или нет. Просто надеюсь, что ему это интересно, ведь сам, «развесив уши», слушаю его истории. Да, именно слушаю, потому что, бегая глазами по строчкам, я явственно слышу его тихий голос.

И даже сейчас мне кажется, что он сидит вместе с Маркизкой на пассажирском и, внимательно вникая в мою непрерывную трескотню, мечтательно улыбается, щурясь на восходящее солнце. На секунду отрываю взгляд от дорожного полотна, чтоб открыто посмотреть на него, улыбнуться в ответ, и… улыбаюсь моей пушистой спутнице.

— Маркиз, я так стану конченым оптимистом, — обращаюсь к притихшей домашней питомице, которая хоть и выглядит сейчас испуганной, но — знаю! — обрадуется возможности почувствовать себя дикой кошкой: погонять мышей, полазить по старым яблоням, поесть и от души блевануть витаминчиками из зеленой травки.

Дорога к дому все больше напоминает послевоенную, словно после бомбежки, и низкий «Опель» то и дело шаркает по колдобинам брюхом. Деревушка вымирает, но за это я и люблю места моего детства и юности. Столько воспоминаний, как хороших, так и плохих, но плохие заперты в ящик Пандоры. Сейчас я просто хочу побыть один на один с природой, послушать ее умиротворяющее дыхание.