Шахматы. Чёрная королева (СИ) - Флёри Юлия - Страница 16

Мужчина тоже на Марту смотрел, тоже улыбался, а потом подался вперед, широко расставленные локти устроил на столе и прищурился, будто все то, что Марта скрыть пытается, вызнать хочет.

— Признаться, удивлен увидеть тебя здесь. — Выдавил из себя в итоге и сдавленно рассмеялся собственным словам. — Люди говорят, последнее время жизнь отшельника прельщала тебя куда больше.

Договорив последний звук, спешно отшатнулся, на спинку стула откинулся, благоразумно увеличивая расстояние, а Марта только и успела, что губы приоткрыть, выдавая изумление. Потом плечиком невинно повела и едва заметно головой качнула.

— Врут, как видишь. Вот она я. — Умело стрельнула глазами.

— Врут. — Согласился мужчина. Напряженно втянул в себя воздух и с тем же напряжением выпятил вперед губы, прицениваясь. — Как дела? В себя пришла? — Примирительно выдохнул и наградил взглядом исподлобья, на который Марта будто случайно кончик языка продемонстрировала, мелькнувший меж неплотно стиснутых зубов. Игриво и вызывающе.

— Неужели выгляжу так плохо, что эти вопросы все же пришлось задать?

— Выглядишь ты как раз таки хорошо. Саше бы понравилось. Жаль, что не видит…

— Какая неумелая попытка выдавить из меня скупую слезу. — На вроде искренние слова резанула жестким тоном Марта и, словно провоцируя, беззвучно рассмеялась.

— Ну и змея… За что только мужики тебя любят?..

— Может, за то, что красивая?

— Да нет… Тут другое. — Неприятно усмехнулся. — За то, что никому не принадлежишь! — Жестко ткнул твердым пальцем в поверхность стола и нахмурился.

В негодовании качнул головой, будто сам себя за проявленную до этого неоцененную мягкость пеняя, как взглядом за Алену зацепился и опомнился, подобрался, о нежеланных свидетелях припомнив. Смотрел долго и испытующе. Вроде даже собирался что-то сказать, как вдруг его окликнули грубым тоном.

— Гарист! — Прозвучало невдалеке и Алена вздрогнула, распознав на слух устрашающее в криминальном мире прозвище.

Разглядев подобную реакцию, мужчина скривил уголок рта и прищурился на один глаз, вмиг сметая с лица все мягкие черты и интеллигентные мотивы. Сквозь приоткрытую челюсть можно было разглядеть вялые шевеления языка — это он ее страх уловить, распробовать пытался. Все исчезло, как и не было, когда Марта мужской ладони коснулась. Он и сам тогда дернулся, остро на нее глянул, но того приказа, что в глазах прочел, послушался.

— Приятного вечера. — Резко встал, скрипнув ножками стула по паркету, и, не бросив на Алену более ни единого взгляда, направился к другому столику в противоположном конце зала.

Он ушел, а Марта осталась. И Алена с ней. С Мартой… И только сейчас, в этот самый момент задумалась над тем, а кто же она?.. Эта самая Марта… И какую роль может сыграть во всей этой истории?

Пусть и редкие, но значимые фразы, брошенные ее знакомыми, невзначай рисовали отнюдь нелицеприятную картину. Эльзин… Скользкий и хитрый, он уже много лет во всех кругах значился, как заместитель Бортновского. Старик Решетов — этого можно смело списать со счетов, Алена уверена, он будет знаком с каждым, кто в той или иной степени интересуется ювелирными украшениями и драгоценными камнями, а Марта не раз в устной форме успела похвалиться коллекцией. Что же касается последнего… Гарист. Именно Гарист был правой рукой ныне покойного Самохина, знала наверняка. И его последняя фраза… «Саше бы понравилось»… На Марту посмотрела и под ее прямым, уверенным взглядом поежилась. Самохин Александр Владимирович. Саша?..

Вдруг Алена перед собой уже не Марту увидела. Воспоминания совсем другую картинку рисовали, в другое место несли. Громкие похороны… У некоторых и свадьбы не такие шумные, как эта прощальная церемония. Алену, как журналиста, близко не подпускали, но отсутствие за ее спиной фотографа сыграло значимую роль, и охрана массово бросилась совсем в другую сторону, оставляя молоденькую корреспондентку без должного внимания. Подойти ближе было по-прежнему нельзя, но вот разглядеть и запомнить… Самое яркое, пожалуй, событие похорон, ровно в ту же минуту развернулось, выставляя непозволительные эмоции на суд общественности.

Одна общая серо-черная масса людей. Один общий на всех скорбящий вид. И понимание того, что эта скорбь не более чем игра. Кто-то толкает общую на все подобные случаи речь. Уже через несколько минут все эти люди разойдутся и забудут о том, что был такой… В какой-то момент Алена даже посочувствовать этому Самохину успела. Живешь вот так, живешь, а рядом с тобой нет ничего настоящего. Ни людей, ни эмоций. Сплошная фальшь. А потом тебя некому попомнить добрым словом. И только подобная мысль мелькнула в голове, как произошло что-то странное. В толпе наметилось какое-то непонятное шевеление, прошлась волна возмущения. Жадное до скандалов полчище стервятников-журналистов принялось агрессивно толкаться, щелкать затворами фотоаппаратов, кто-то тянул руку с микрофонами, чтобы запечатлеть все то, что ускользнет от чувствительного слуха, а Алена смотрела. Просто смотрела на то, как одинокая женская фигура в красном шелке мелькнула перед толпой.

Все выглядело так, будто она, эта женщина, только узнала о произошедшем, будто все еще не могла поверить. И вот этот ужас на лице, первые слезы и едва слышные проклятия, которые становятся все громче, жесты, порывистые движения все ярче, а потом она просто срывается и несется к гробу, точно сумасшедшая. Так странно… Алене показалось, что женщина несколько раз ударила покойника Самохина по лицу. Показалось, будто обвинила в том, что он посмел уйти вот так… не слышала, за общим гулом уже и не могла слышать ее слов, криков, но та бешеная по своей силе энергетика, что исходила от незнакомки… Алена ее почувствовала и едва ли ошибалась.

Доли секунд заняло это представление, не более того, и вот женщину кто-то уводит в сторону, желая успокоить, привести в чувства. Разглядеть ее тогда так и не удалось, а жаль… Алена хотела бы посмотреть в эти глаза, увидеть то, что другие пожелали надежно спрятать. Не для себя как журналиста, а для себя, как для человека. К слову, в прессе о произошедшем так ничего и не сказали. Сухо и скупо: «Был, вершил, ушел из жизни». Тогда еще интересно стало, сколько стоило журналистское молчание?

Ровно через три дня она увидела женщину снова. Та стояла над могилой и курила. В этот раз была, как и подобает, в черном. С миниатюрной шапкой-таблеткой, с вуалью, прикрывающей половину лица. И прежде вульгарный, несовременный атрибут не показался Алене лишним, вычурным. Он лишь подчеркивал все то, что так и осталось несказанным. В тот день женщина не проронила ни слова. Она стояла над могилой и улыбалась. Ее губы улыбались, а глаз рассмотреть так и не получилось…

Так вот, эти глаза Алена разглядела сегодня. Красивые зеленые глаза и плотоядная улыбка на губах. Яркая помада и мраморно-бледная кожа. Жуткое, как вдруг показалось, сочетание. И улыбка жуткая.

— Это вы… — Все, что смогла выжать и себя Алена и нервно сглотнула.

Марта, ничуть не удивившись ее странному бормотанию, изогнула одну бровь и сделала глоток вина, никак не комментируя невнятное пока предположение.

— Вы, та женщина в красном, на похоронах Самохина. — Наконец, смогла выдать что-то более или менее подходящее наиглупейшей ситуации своеобразного словесного ступора.

— Не совсем понимаю, что это значит, но звучит многообещающе. — В свойственной себе смешливой манере, Марта вывернула слова в более выгодное положение и отставила бокал в сторону.

— Вчера вы сказали, что потеряли близкого человека… Вы ведь про Самохина тогда говорили?

— А мы опять на «вы»? — Поверхностно отреагировала, заставляя сжатой в кулак ладонью по столу провести.

— Ответьте, пожалуйста, на вопрос. — Стиснула Алена зубы до желваков на скулах и гневно выдохнула, когда Марта промолчала. — Вы его любили… — Понимающе кивнула, чем все же расшевелила, чем заставила выдохнуть и резко вскинуть взгляд в желании пояснить.

— Саша для меня был близким человеком. — Начала Марта резко, тезисно. Слова, будто пулеметные очереди слетали с ее губ, а спустя секунду, понадобившуюся для прицела, череда метких выстрелов повторялась вновь. — Тем самым, который видел и знал то, что я предпочла бы навсегда забыть. Напоминанием, которое всякий раз заставляло вставать по утрам с желанием стать лучше, сильнее, увереннее. Он для многих стал примером, ориентиром. Его уважали и его боялись. Принятые решения не всегда можно было считать человечными, но в любом, в каждом, без исключения, случае, они были необходимыми, единственно верными. Я не могла представить свою жизнь без него, без его присутствия, без ощущения, будто он стоит за спиной, но любовь… — Марта резанула холодной улыбкой. — Нет, дорогая. Это слишком громкое слово.