Шахматы. Чёрная королева (СИ) - Флёри Юлия - Страница 22

— Говори, сладкая, говори. — Пророкотал, широко оскалившись.

К уголку рта губами прижался и так на какое-то время замер, вибрацию, от нее исходящую, впитывая. Глухо прорычал, так ничего, кроме всхлипов, и не дождавшись, волосы, что в кулаке сжимал, ниже потянул, лишь на уровне подсознания отмечая, что девочка-то не сопротивляется. Уже на все готова, но он знает, что мало, что не дойдет… На открытую шею посмотрел, свои личные потребности удовлетворяя, на грудь, что вздымалась на бурном вздохе. Власть свою чувствовал, силу не контролировал. Желая намерения продемонстрировать, колено между ее ног протиснул и тут же им по внутренней стороне бедер прошелся, попутно отмечая, как она замерла, как затихла, как в ужасе глаза зажмурила.

Тут же отпустил и отступил. Отдышался.

— Все, что знаешь, маленькая. Все, что могла узнать. — Проронил лениво, отступая, и видел, прочувствовал момент, когда что-то в ней надломилось.

Губы ее задрожали, затряслись, зрачки радужку перекрывают.

— Гостиничный комплекс. Гостиничный комплекс в западном лесу. В этот раз все с него началось.

— В этот раз?

— Все знают, что Самохин с Бортновским давно территорию поделить не могут. А тут этот комплекс. Международный уровень, туристическая зона. И реальный шанс шагнуть на европейский уровень оказания услуг. Территория Самохина, а идея, средства — все Борновскому принадлежит. Это все.

— Что все?

— Все, что знаю. — Заверила, пытаясь его глаза найти, но сквозь слепящий свет фар разглядеть ничего не удалось.

— Не пойдет так. — Покачал он головой.

— Я больше ничего не знаю. Правда. — Судорожно вздохнула, воцарившуюся тишину в себя впитывая. — Понятно, что Бортновскому смерть Самохина была выгодна. Я к нему с вопросом и тут же работы лишилась.

Только проговорить успела, как раздался звук выстрела и пуля прямо под ноги ушла. Кричать не получилось — горло сдавило спазмом. Только взгляд стал бешеный и пульсация в голове, в горле — во всем теле. И тепло. То, что под ногами землю шевелило.

— Следующая будет в тебе. — Пробормотал Андрей едва ли не шепотом, но Алена услышала. Услышала и всем телом напряглась, чтобы тихий голос различить. — Как на Марту вышла?

— Что? — От испуга суть вопроса не уловила и на шаг отступила, ожидая расправы. Даже глаза закрыла, но вместо выстрела прозвучал следующий вопрос.

— Как ты оказалась в том доме?

— Я ни на кого не выходила и нигде не оказывалась! — Голос вибрировал и не поддавался. Самой казалось, что вообще не по теме отвечает, но Андрей молчал, значит, позволял продолжить. — С парнем рассталась. Разругались, рассорились. Дома мать за это отчитывать принялась, вот и ушла в дедовскую квартиру. Там тебя увидела. Случайно. Я бы и не заметила, но конверт… Пригласительный на благотворительный вечер — там Бортновский должен был появиться. Не знаю… не знаю, как так вышло, что с Мартой напросилась, почему она не отказала, тоже не знаю. Это все. Все. — Задержала дыхание и почувствовала, как силы уходят. Тошнотворный привкус во рту и полное отсутствие ощущения реальности. Как сквозь призму стекла на происходящее смотрела. Ладони к лицу поднесла и поняла, что даже их не видит перед собой. — Все…

Прошептала и пошатнулась от дуновения ветра. Не чувствуя силы в ногах, на корточки присела и руками голову прикрыла, чтобы отгородиться, чтобы забыться и ничего вокруг себя не видеть. Сжалась изнутри, понимая, что внушение не удалось и отгородиться не получилось. Каждый звук слышала, каждый шорох улавливала и едва сдерживалась, чтобы не взвыть в голос, чтобы себя не выдать.

Когда испачканные в осеннюю грязь ботинки возле самого носа увидела, с жизнью проститься была готова. Наверно, проститься и успела, потому и пропустила грозный приказ.

— Встать! — Скомандовал Андрей с нескрываемым отвращением, с демонстрацией своей власти, силы.

Он скомандовал, а Алена услышала… но не отозвалась.

— Встать! — Взвыл он на всю мощь голоса, перекрикивая очередной выстрел, и за волосы вверх потянул.

На цыпочки перед собой поставил, перехватил рукой ее горло и ощутимо сдавил. Некоторое время так и стоял, глядя на потеки туши на лице, слушая стучащие зубы. Глаза закрыл и ровно выдохнул.

— Что же ты делаешь… — Воздух сквозь сжатые зубы в себя втянул и будто от боли скривился. Головой неодобрительно качнул и, словно через себя переступая, щекой к ее щеке прижался, с шумом воздух из себя вытолкнул, зубы сжал. — Что же ты, идиотка чертова, вытворяешь?! — Оттолкнул и тут же за грудки схватил, платье напрочь уничтожая, обратно к себе притягивая. — Ты хоть понимаешь, куда вляпаться могла, куда влезть? Что?! Что в твоей голове твориться, чтобы до такого додуматься, а?!

Толкнул на землю и тут же рядом на корточки присел, выслушивая уже не сдерживаемые подвывания. За подбородок схватил и вверх его задрал, чтобы глаза эти видеть, чтобы боль, страх прочувствовать. Нервно пересохшие губы облизал и зажмурился, чтобы отгородиться, чтобы на поводу чужих эмоций, женских слез не идти.

— Своими руками могилу роешь, Аленка. — Едва не по слогам цедил, достучаться пытаясь. — Собственную могилу! В бандитское логово за правдой пришла… В логово, где каждый если не сам, то чужими руками точно уничтожит! Растопчет, сломает, унизит… Не думаешь… головой не думаешь, с кем и какие речи ведешь!

Сплюнул, глядя, как она отбиться пытается, как глаза, рот, уши закрывает, чтобы спрятаться, скрыться.

— Что ты обо мне знаешь, а? Что?! Может, я вот этими вот руками Самохина завалил!

Мощными ладонями перед ее носом тряханул и тут же рукой махнул, понимая, что не слышит. Поняла, дошло, но сейчас не слышит.

— Идем.

Скользкую от влаги и грязи ладошку подцепил, но потянуть не получилось — Алена ее из захвата выдернула.

— Поехали, говорю. — Рыкнул, а она пятится, она уползти пытается, ведь сил на то, чтобы встать и бежать нет. — Алена! — Прикрикнул с целью привести в чувства, а она только быстрее руками и ногами перебирает, то и дело с покатой обочины вниз съезжая.

Подошел тогда, как котенка подхватил и перед собой поставил.

— Ты меня поняла? — Лицо на себя повернул, рассчитывая в глазах ответ прочитать. — Алена, ты меня услышала?! — Прямо в лицо выкрикнул, а она дрожит и молчит. Пальцами, ногтями за его запястья цепляется, и молчит.

Собрался тогда с силами и всю ее тряханул. Так, чтобы опомнилась, чтобы с мыслями собралась.

— И только попробуй… Только попробуй еще раз во все это дерьмо сунуться! Только приблизиться попробуй. — Пригрозил, добившись вменяемого взгляда. — Лично в нем утоплю. — Прорычал в самые губы. И уверен был, знал, что так и поступит. Если не услышит его сейчас — так и сделает. Не пожалеет…

Глаза от усталости закрыл и лицом к ее лицу прижался. Запах кожи вдыхая, запах возбуждения, страха, эйфории от облегчения. Себя не контролируя, простонал, и пальцы в мокрые волосы запустил, голову с обеих сторон фиксируя.

— Я хочу тебя. — Прошептал и, секунду выдержав, осторожно к ее губам своими прижался.

Не поцелуй даже — прикосновение. Отстранился и первую реакцию ждал. То, как к нему подалась, истолковал верно, и с громким рыком за подол длинного платья рванул, его уничтожая. С силой зашвырнул мокрую тряпку в протекающую канаву и ягодицу ее сжал, с ума сходя от того, что делать с собой позволяет.

А она позволяла. Не понимала, что происходит, когда спрашивал, отказывалась осознавать, когда стрелял, пыталась закрыться, когда кричал, что-то выпытывая, а вот теперь понимала. Теперь хотела понять и все, что дать был готов, принимала.

Наверно, только с его подачи и прочувствовала, как оно быть может. Вот она, журналистская правда. Не та, которую на центральном развороте печатают, не та, за которую поощряют государственной наградой, красивыми словами и громкими отзывами. А вот она! Здесь! В вонючей канаве… Когда один на один с собой. Когда только от тебя и твоих слов зависит, чем этот день закончится. И испугалась. По-настоящему. Поверила в то, что убить может, что может навредить. Глазам его, что все круги ада обещали — поверила. А сейчас выдохнуть от облегчения не получалось. Сжималось все внутри и страх все никак не мог найти выхода. Блуждал по телу, по голове, застревал в мыслях, в горле застревал, не желая выходить с громким стоном, что срывался с губ.