Жених из тихого омута (СИ) - Кармальская Елена - Страница 5

“Ничего себе человек!” – думаю я, и телепатка уточняет.

– Она родила его от плохого человека. А потом родила от нашего отца – всех остальных. Меня, Софью, Капу…

– Каппу? – я думаю, не ослышалась ли я. Не, ну вдруг правда, все водяные – родня? Наши водяные, японские каппы…

– Нет, Капу. У нее длинное трудное имя. Родила всех нас, а потом умерла.

– Почему? – спрашиваю я.

– Потому что не хотела есть души.

– Что? – я подскакиваю на столе, и “докторша” нечаянно пробивает кожу на лодыжке когтем.

– Не надо резко, – печалится она, увидев струйку крови. – Кровь не должна быть.

– Я хочу знать про души, – отвечаю я, зажимая рану пальцем. Марина отводит мою руку и прикладывает какую-то водоросль.

– Мы едим души, но не людей, – коряво поясняет словоохотливая нечисть. – Чтобы жить, нужно есть души иногда. И Марья ела, но она не знала, что это души. А когда узнала, то отказалась и через немного лет умерла. Это было уже после, как Степан ушел в надводный мир, к душным людям.

– Душным? – переспрашиваю я.

– Мы – создания бездушные, а вы душные, потому что у вас есть душа.

– А-а, понятно, продолжай, пожалуйста, – киваю я.

Марина берется за кончики моих пальцев. Ощущение холодного прикосновения странное, но я сразу же забываю об этом, слушая дальше.

– Степан – это последний сын нашей матери. Он слушал ее рассказы и захотел наверх, быть где она родилась. Мама придумала уговор. Степан ушел, и должен был прожить там три года, не входя в церкви, пока тинный дух не выветрится и не образуется душа. А потом он мог венчаться и иметь жену, как душный человек.

Я слушаю, затаив дыхание, хотя голова от слов Марины у меня просто идет кругом.

– Мы узнавали, Степан все исполнил точностью. Он три года ждал, как растет душа, и потом только отдал себя в мужья.

От этой формулировки я невольно улыбаюсь, и сразу же сердце стискивает боль при мысли о Сашке…

– Твой суженый жив, и наверху, – говорит Марина, ласково улыбаясь. Вернее, это я так думаю, что ласково, с такой пастью это выглядит жутковато, но я начинаю привыкать. В конце концов, обладательница пасти не делает мне ничего плохого. – Марья не будет его трогать, ведь он из предателей.

– Вы называете предателями детей Степана? И Сашка – его потомок? – осеняет меня, но в этот раз водяное создание вовремя отнимает от моего тела свои острые когти.

– Да, так придумала наша сестра Марья, – говорит Марина. – Мне не нравится это. Мне нравится, что я живу здесь, здесь хорошо. Степану не нравилось здесь, и он ушел в душный мир. Но Марья его ненавидит.

– Так, а почему тогда она его не тронула? – спохватываюсь я. – То есть, хорошо, что не тронула, то есть… не тронула ведь? Он на свободе?

– Он в душном мире, – кивает Марина, и я выдыхаю с облегчением. Перепончатые пальцы тем временем перемещаются на мою спину, это и впрямь щекотно. – Она и не может его трогать. Наша мама Марья защитила его уговором.

Снова таинственный уговор.

– Это такое правило, по которому Степану разрешили уйти. Если бы он не смог отрастить душу, он бы не смог вернуться, но пострадали бы душные люди. То есть… – попыталась построить фразу постройнее рассказчица, – если у Степана получилось, то мы не забираем к нам, в бездушный мир, людей, перешедших Слезу по мосту. 200 лет. Как раз истекли, теперь можно, – никнет она. – Теперь его потомки не могут препятствовать утаскиванию в бездушный мир.

– Так, а теперь можно поподробнее про души, – прошу я, удивленная грустью собеседницы. Ей-то чего печалиться, если им все равно нужно эти несчастные души жрать?

– Потому что мне не хочется есть души у душных людей, – Марина смотрит на меня печальным взором. – Моя мама была когда-то душной и живой. И ей пришлось отдать душу, чтобы попасть к нам.

– А чем тогда питаться? – осторожно интересуюсь я, готовясь услышать страшное.

– У тех, кто утонул, тоже есть души, их можно подманивать, – охотно говорит она, загибая нечеловеческий палец. – И вот, посмотри, – глаза ее загораются, она хватает меня за запястье и тащит в каморку.

Перед моими глазами предстает ряд полок со стеклянными куполами. Под ними какие-то светящиеся сгустки, похожие на клочья тумана. Их разноцветное сияние слепит мне глаза.

– Что это? – говорю я, завороженная картиной.

– Души, – с восторгом говорит Марина. – Искусственные души. Я их придумала.

***

– То есть ты придумала души, которые можно синтезировать… – э-э, а вдруг не поймет, и я поправляюсь, – искусственно выращивать?

– Да, – изобретательница сияет во всю пасть. – Их можно будет растить сколько угодно! У них нет воспоминаний, они не перерождаются, и на вкус не хуже!

Меня передергивает. Не знаю уж, какая душа на вкус, но предпочту и не знать.

Мы выходим из лаборатории, и Марина запирает дверь.

– Тогда почему… – я не произношу это вслух, но для Марины это не препятствие.

– Потому что Марье они не нравятся, а она старшая, – разъясняет исследовательница.

Чертова дедовщина.

– Так она сейчас ест души моих родителей? – ужасаюсь я.

– Нет, еще нельзя, – отвечает Марина.

– Как мне их спасти?

Марина меняется в лице.

– Слышишь? Ее шаги. Подожди, я спрячу тебя, – она набрасывает на меня какое-то покрывало, материал которого я определить не берусь. – Лежи под ним, не высовывайся.

– Разве?.. – пытаюсь возразить я, припоминая детское поверье в то, что от всех монстров надо прятаться под одеяло, и он там тебя нипочем не найдет.

– Не спорь! Оно прячет душу, – нервно округляет глаза добрая ведьма и закрывает меня с головой. Я сворачиваюсь клубком, чтобы ни в коем случае не выдать себя.

– Вот ты где, – раздается знакомый голос противной Марьи.

– Да, здесь, – отвечает младшая.

– Отличный был денек, хороший улов, – потягивается ведьма. Я ее не вижу, но по характерному растягиванию слов подозреваю именно это. – Ну, что ты таращишься своими жуткими зенками? Фу, смотреть противно.

Ведьма дробно топает по полу, видимо, прохаживаясь взад-вперед, и плюхается на лавку у стены, совсем рядом со мной.

– Завтра я подготовлю тех, двоих, а то с тебя хватит дури их выпустить из жалости. Не все готовы жевать эти твои… ГМО, – фыркнула стерва Марья.

– Оно хорошее, – не знаю, в курсе ли Марина про существование ГМО, но не желает сдаваться. – Его можно есть.

– Ну вот через лет пятьсот посмотрю я на тебя, если не превратишься в дряблую уродину… Хоть ты и без ГМО – настоящий монстр, меня хоть людишки не боятся.

У меня в голове шевелятся варианты, как прибить эту стервозную дамочку, никто и плакать не будет, но мне сейчас главное – не выдать себя. Вдруг Марина выпустит хотя бы моих родителей? Ну, хорошо бы и меня, но я не ожидаю, что все будет так просто.

– А это у тебя что за хлам? – говорит старшая подозрительно.

– Души, – отвечает Марина.

– Бросай ты эту ерунду.

– Не брошу, – говорит Марина жалобным голосом.

– Оно и видно, – хмыкает Марья и через секунду цепкая рука хватает меня за пятку. – Души, значит.

Прятаться бесполезно, я рывком скидываю с себя уже бесполезное покрывало, пытаясь накинуть его на Марью, но она отбивается довольно успешно. Мне удается завалить ее на стол, сметя попутно все, что на нем стояло, потом она, изловчившись, больно лягает меня ногой и вырывается.

Звон, грохот, крики, но через пару минут, я, тяжело дыша, сижу сверху на поверженной Марье, с трудом сдерживая ее сопротивление.

– Пусти, – сипит она. И ей, и мне здорово досталось в драке. У нее под глазом наливается огромный синяк, а щека разодрана – приложилась о край стола.

– Не раньше, чем ты отпустишь родителей, – отвечаю я.

– Марина, что смотришь, дура! Бей ее, – безуспешно взывает к сестре побежденная.

Марина прижимает к “халату” баночки, но с места не двигается.

– Она победила тебя, – качает головой. – Ты должна отпустить. Уговор.