Платье невесты - Сокол Лена - Страница 3

– Иди в центр занятости. Работу найдешь, некогда будет глупостями заниматься!

– Выпиши из газетки все вакансии и начинай обзванивать.

– В Интернете! В Интернете! На сайтах гляди!

– Ты уже целых две недели дома живешь, чай не гостья. За квартиру свою долю плати, а для этого работу ищи. Желательно на заводе, чтобы стабильно. Желательно у станка, чтобы не расслабляться.

– Нет, пусть устраивается в бухгалтерию, – настаивала бабушка, – они там больше получают. Уж я-то знаю.

А уставшая от тяжелой работы под палящим солнцем Маруся мечтала только об одном – уехать от них, желательно подальше и навсегда.

– Чего молчишь-то? – Спросила мать.

Ее голос показался девушке таким чужим и далеким, что по телу пробежал холодок.

– А я… я возвращаюсь обратно. – Тихо проговорила она.

И спрятала взгляд в чашке с чаем.

Они спорили еще долго. Каждый из них лучше знал, что нужно Марусе. Но никто так и не поинтересовался, чего хочет она сама. И почему, как вернулась, совсем не улыбается. И чем она жила без них последние пять лет. И о чем болит ее сердце. В окружении этих людей девушка чувствовала себя еще более одинокой, чем в пустой комнате общаги. А значит – не о чем было жалеть. Она вернулась в шумный мегаполис и шагнула навстречу мечте. Какой? Сама еще не знала.

Но все было впереди.

Чемодан, вокзал, несколько тысяч в кармане и широко распахнутые от волнения и страха глаза. Те простые признаки, по которым служители правопорядка с легкостью вычисляют наивных приезжих. Маруся об этом знала, но все равно ничего с собой не могла поделать. Чего она ждала от этого города? На что надеялась? Куда планировала пойти? Съемная квартира это не комната в общаге, она стоила куда дороже, и была ей сейчас не по карману.

Девушка присела в уголке, чтобы еще раз пролистать с телефона объявления о сдающейся жилплощади. После душного, прокуренного поезда прохлада вокзала казалась ей обжигающей, почти ледяной. И кто бы мог подумать, что на эту, кутающуюся в бабушкин платок, не выспавшуюся, лохматую провинциалку, положит глаз самый разбитной и любвеобильный уличный художник мегаполиса Ян Зварский.

Он зашел на вокзал проводить старого товарища, который был в городе проездом всего на сутки. И все это время эти двое не вылезали из кабака. Поэтому Ян, с покрасневшими от недосыпа глазами, с всклокоченными длинными волосами, в распахнутой на груди рубахе с закатанными рукавами, смотрелся среди вокзальной шушеры почти своим. Он передал спящего товарища в надежные руки проводницы и теперь шел, лихорадочно придумывая, где бы купить сигарет, когда его блуждающий по витринам лотков взгляд вдруг наткнулся на безупречную красавицу Марусю.

Эти двое вряд ли бы когда-то встретились в обычной жизни. Не иначе, как звезды сошлись в нужном месте и в нужное время. Обворожительный гуляка с дурной репутацией и скромная, растерянная нимфа с невинными глазами. Ян сразу прочел в ее глазах безысходность деревенщины, которой некуда податься. Подсел, разговорился. Как мужчина обаятельный, сразу выпытал информацию об отсутствии жилья и прописки.

А дальше у него совершенно случайно оказалась свободная комната в квартире на одной из центральных улиц – пешеходной, оживленной и наполненной туристами. Совершенно случайно он давно хотел найти для нее постояльца за символическую плату и как раз – одинокую, приличную девушку без вредных привычек.

Это Марусе еще повезло, что Зварский не оказался маньяком-насильником. А ведь мог быть кем угодно. Торговцем живым товаром, к примеру – он мог бы продать ее в бордель, удерживать в плену, убить и расчленить, и никто не стал бы ее искать. Но девушке показалось, что она разглядела в его глазах что-то доброе и искреннее, и нужно было отдать ему должное – Ян ничего плохого и не замышлял.

Просто влюбился.

Так, как влюблялся каждые три дня. Искренне, от всей души и до тех пор, пока не встретит другую очаровательную незнакомку.

Он привел ее в свою старенькую, доставшуюся еще от бабушки, двушку с высокими потолками и скрипучими потертыми паркетными полами. Квартира располагалась на шестом этаже и имела собственный выход на огражденную кривой кованой решеткой крышу. Туда Ян на лето перебирался из своей комнаты вместе со всем художественным скарбом: мольбертом, красками, зонтом и ржавой раскладушкой. Рисовал, пьянствовал, соблазнял натурщиц.

Для Маруси он отвел вторую спальню, которую использовал как склад, или попросту – как свалку. Вообще, вся его квартира мало напоминала жилище обычного человека. Это была студия, в которой время от времени собирался цвет богемы и местные фрики. Разуваться в этом царстве искусства принято не было, осуществлять любые виды уборки тоже.

Но девушке там понравилось. Из окна шикарный вид на храм, на горизонте живописные загогулины вымощенных камнем улиц, всюду разноцветные крыши, залитые солнцем, и нескончаемый щебет птиц, уютно вписывающийся в шум машин. А главное – ей было, где ночевать, хотя бы первое время. И можно было не спеша производить поиски работы.

Коварный план Зварского по быстрому взятию Маруси штурмом с треском провалился. Она не повелась ни на его наглые зеленые глазищи, ни на крепкие ягодицы, которые мужчина выставлял напоказ, щеголяя от ванной к кухне в чем мать родила, ни богатая растительность на его сильной груди. Все это девушку, конечно же, впечатлило, но не настолько, чтобы с головой нырнуть в жадные объятия любвеобильного художника.

И тот целых две недели, что было на него совсем не похоже, изнывал от невыносимой тоски. Приглашал ее прогуляться вместе, зазывал попозировать, даже разрешил прибраться и вымыть у себя полы, но контакт дальше приятельских отношений никак не шел. Тогда Зварский пошел на кардинальные меры – предложил Марусе с ним выпить.

И даже повод был выбран подходящий: творческая хандра. Так называемый неписец.

– Вот стою у чистого листа и ничего не вижу. Ничего. Я пуст. – Трагически произнес мужчина, разливая коньяк по рюмкам. – Мы с тобой в одной лодке: оба еще не нашли своего пути. Но у тебя вся жизнь впереди, а я безнадежен…

– Нет же! – Бросилась разубеждать его Маруся, лавируя между полотен, сложенных вдоль стен. – Посмотри, это гениально. Какие цвета, какие формы!

– Передо мной словно барьер. – Пожимал плечами Ян, подливая ей еще. – Эти модели… Они все серые… Одинаковые какие-то. Мне нужна муза. Разве что ты могла бы…

– Но я…

– Посмотри на эти плечи. – Опрокинув рюмку, он потянулся и грубой ладонью провел по ее нежной коже на ключице, затем осторожно скользнул к предплечью и вздохнул: – Я хотел бы его нарисовать. Просто плечо. – Медленно пальцами вверх обратно. – И шею. Этот лебединый изгиб. Он прекрасен. Не двигайся. – Зварский притащил с крыши мольберт, установил на него чистый лист, схватил грифельный карандаш. – Не шевелись, Мария. Только так. Четкие линии. Изящные, рваные, живые.

Девушка сидела, боясь вдохнуть и выдохнуть. Она залюбовалась блеском в его глазах, его дикой увлеченностью, его мягкими каштановыми волосами, упавшими на напряженное лицо. Коньяк согрел желудок и разлился неожиданным горячим теплом по венам, забирая ненужную стеснительность. И когда Ян подошел, чтобы поправить ворот ее хлопковой туники, она не возражала, чтобы он сдвинул ее ниже, оголив второе плечо и нежное кружево бюстгальтера.

Через полчаса ее тело было обнажено на половину и горело под безумным взглядом талантливого мастера. Еще через полчаса руками этого же мастера оно было обнажено уже полностью. Коньяк, тугие бицепсы и природное обаяние Зварского взяли верх над неприступной скромностью Маруси, до сих пор не знавшей настоящей мужской ласки и вкуса искушенной страсти.

Он приподнял ее на руки, словно пушинку, отнес к дивану и положил прямо на старые газеты, смятые проспекты и пожелтевшие наброски. Девушка дрожала от его прикосновений, но настойчивый поцелуй снял все ненужное напряжение. Ян Зварский был опытным любовником и знал, на какие кнопочки нужно нажимать, чтобы женское тело заиграло в его умелых руках, словно роскошный рояль. Он отстранился и опустился ниже, заставив Марусю поволноваться. Она смотрела на него, кусая разгоряченные губы, будто наблюдала за реакцией на собственную наготу.