Мышление. Системное исследование - Курпатов Андрей - Страница 29

Приведу пример трехуровневой модели, и заодно мы продвинемся дальше. В свое время, когда я в рамках создания системной поведенческой психотерапии занимался исследованием феномена «поведения», фактической реальностью «первого уровня» стало для меня поведение человека, каким я его в состоянии специальной настроенности и в рамках целенаправленной озадаченности увидел. А именно: я видел это «поведение» как единый континуум, который возникает из взаимодействия некой общей интенции выживания («инстинкта самосохранения»), присущей психике, и того, какими являются ей – самой психике – обстоятельства среды, преломленные сквозь призму этой ее интенции.

«Вторым уровнем» реконструкции «поведения» стала уже содержательная плоскость. Так, например, стало понятно, что обобщенный «инстинкт самосохранения» состоит, в действительности, из «индивидуального инстинкта самосохранения», «инстинкта самосохранения группы» («иерархический инстинкт») и «инстинкта самосохранения вида» («половой инстинкт), а каждый из них проявляет себя по-разному. Кроме того, обнаружилось, что взаимодействие психики и среды осуществляется в рамках «поведения тела», «поведения перцепции», «апперцептивного поведения», «речевого поведения» и «социального поведения». По существу, каждый из этих «аспектов поведения» представлял собой отдельный содержательный блок, который, впрочем, был, условно говоря, укоренен в первом уровне, а проявлял себя конкретным (содержательно) поведением на втором уровне (и на третьем уровне он, разумеется, тоже представлен соответствующими формами поведения).

Третий уровень реконструкции фактической реальности «поведения» предполагал необходимость найти обобщающие концепты, которые позволили бы мне формализовать всю совокупность наблюдаемого мною «поведения» в общих схемах, охватывающих при этом все уровни психического как такового. То есть, по существу, мне были необходимы «конструкты-инварианты», которые позволят представить «поведение» в целом – вне зависимости от конкретной содержательной специфики. Как выяснилось (в результате достаточно большой аналитической работы, связанной с анализом «концептов», созданных в рамках специальных исследований поведения), концепт «динамического стереотипа» [И. П. Павлов], «доминанты» [А. А. Ухтомский] и «отношения знак-значение» [Л. С. Выготский], взятые вместе, позволяют вполне адекватно выразить любое «поведение», данное одновременно (и соответственно) с «содержательного», «функционального» и «структурного» ракурсов.

Итак, я получил три уровня реконструкции фактической реальности «поведения». Причем, когда я думаю о «поведении», я думаю всю эту «этажерку» разом – это в пространстве моей интеллектуальной функции весьма сложный, но единый интеллектуальной объект. Однако, когда я решаю какую-то конкретную задачу, связанную с «поведением», я, условно говоря, всегда нахожу некую точку в этом интеллектуальном объекте, которая максимально соответствует прикреплению к анализируемой мною «поведенческой ситуации». Грубо говоря, я могу крутить мое множество «поведения» так, чтобы всегда иметь нужный способ прикрепления к той фактической реальности, которая сейчас представляет для меня некую задачу, которую я должен решить. То есть я как бы осуществляю «привязку» этого моего множества к наличной действительности, и эта действительность в ней, через эту привязку, раскладывается.

Методологически мы получаем в конечном счете весьма эффективную модель – три уровня, через которые проходят своего рода содержательные векторы, являющиеся, по сути, отдельными, специфичными по содержанию блоками.

Впрочем, всегда нужно помнить, что создаваемые нами реконструкции фактической реальности тяготеют к превращениям в представление о реальности.

Та, условно говоря, схема, которая возникает в момент активного исследовательского поиска (интенсивной и целенаправленной работы интеллектуальной функции) иногда даже как «озарение» (мощное ага-переживание), и позволяет ухватить и организовать все содержание исследуемого явления (интеллектуального объекта) в рамках некой модели, в действительности, имеет срок годности. После того как эта новоявленная «схема» (модель) отработает как способ взаимодействия с фактической реальностью, она же, по существу, становится и его частью, растворяется в нем.

Когда Чарльз Дарвин формулирует идеи «эволюции» и «естественного отбора», это позволяет ему, имея «на руках» эту реконструкцию фактической реальности, увидеть через эту реконструкцию, эту своеобразную призму весь биологический мир. Но когда эта призма становится неотъемлемой частью наших представлений о реальности, когда сам этот способ видения превращается в еще одну «научную теорию», она сама начинает диктовать нам некую новую логику отношений с фактической действительностью. Она как мощный интеллектуальный объект, создающий своего рода гравитационное поле в интеллектуальном пространстве, как бы перекраивает реальность под себя.

Разумеется, все это достаточно условно, но безусловным фактом является то, что теперь – измененная так – конфигурация нашего интеллектуального пространства уже сама по себе является фактором некоего системного внутреннего искажения. Мы превращаемся в заложников этого знания, которое прежде, образно говоря, открывало нам глаза на происходящее (на самом деле), а теперь уже не обладает прежней силой «прозрения», не вызывает прежнего эффекта осознания (видения). То есть в каком-то смысле, став частью мира нашей интеллектуальной функции, эта реконструкция как бы теряет и свою прежнюю силу – девальвируется, профанируется, превращается в «очевидность», выпадающую таким образом из фактической работы интеллектуальной функции как таковой.

Она – эта «схема» («модель», «теория») в некотором роде закостеневает, превращается в памятник самой себе, что, по существу, лишает нашу интеллектуальную функцию контакта с фактической реальностью. И мы уже даже не можем ответить на вопрос – о чем мы говорим на самом деле, когда говорим, например, о «дарвиновской революции»? Сама эта реконструкция фактической реальности, прокручивая, по существу, через себя содержание, образно говоря, перегорает, подобно звездному объекту, расходует свой энергетический ресурс, превращаясь, таким образом, то ли в остывающего «белого карлика», то ли в активно коллапсирующую внутрь самой себя «черную дыру».

Вот почему так важно понимать, во-первых, необходимость перманентно осознавать несоответствие представлений о реальности самой фактической реальности, а во-вторых, абсурдность попыток найти «окончательное знание», прийти к «последнему ответу», «познать что-то навсегда». Наш интеллектуальный аппарат по самой природе – исследовательский инструмент, а не устройство для производства и хранения вечных и окончательных истин. Подвергать свои представления о реальности постоянному сомнению, регулярному пересмотру и радикализации – это в высшей степени важная задача. То, что вдруг стало казаться нам «таким понятным», «таким очевидным», в действительности просто утеряло контакт с фактической реальностью. И поэтому мы, понимая это методологически, должны прибегать к этой постоянной и целенаправленной рекурсивной способности нашей интеллектуальной функции – способности возвращаться к пройденному и пересматривать его заново, в каком-то смысле – буквально переделывать.

Новая «схема», новое «прозрение», возникающие при таком подходе – через сомнение, вопрошание (о том, что происходит на самом деле) и радикализацию, – вовсе не обязательно отменяют предыдущее знание, признают его полностью ошибочным, развенчивают как ложное. Но совершенно точно – этот новый взгляд, обусловленный нарождением новой реконструкции фактической реальности, заставляет нас и само это устоявшееся знание увидеть теперь иначе. В случае с «дарвиновской эволюцией», например, такой «схемой-прозрением», перестроившей наши устоявшиеся к определенному моменту представления об эволюции, стала идея «эгоистичного гена», не просто «выдвинутая», а в каком-то смысле буквально обнаруженная Ричардом Докинзом. Сама эта идея уже была, в некотором смысле, имплицитно скрыта в дарвиновском учении (в конце концов, как-то же нужно было объяснить механику «отбора» на генетическом уровне), но представление, которое рождает в нас «теория Дарвина», и представление, данное нам «теорией Докинза» – это представление о двух, в каком-то смысле, разных реальностях.