Черно-белый танец - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 33
- Предыдущая
- 33/98
- Следующая
...Настя не подозревала, что в тот день видит его – деда, старика, Егора Ильича Капитонова, – последний раз в жизни.
В тот день Арсений впервые в своей жизни ощутил: История на его глазах творится. Великие события происходит рядом, чуть не задевая его своим крылом.
Вряд ли многие его современники разделяли тогда, одиннадцатого марта тысяча девятьсот восемьдесят пятого года, это чувство. Но оно пришло к ним потом, позже. К каждому в разное время, но явилось оно в конце концов даже к самому нечувствительному: или в восемьдесят седьмом году, или девяносто первом, или девяносто третьем... Вскоре после того марта восемьдесят пятого большие перемены в России стали обыденными, словно смена времен года. Как листопад или слякоть за окнами. Все россияне, всё время стали ощущать: одновременно и параллельно с их жизнью, где-то неподалеку от них, – делается История.
Делается – но без них. Без большинства из них...
Время ломается – и меняет свой ход. А самое правильное, что обычные люди могут сделать в эпоху перемен, это спрятаться от них. Или не замечать их. Или, в крайнем случае, – приспособиться к ним. А можно, как это сделали немногие, но самые сильные или самые подлые – использовать перемены для того, чтобы возвыситься...
Самая первая перемена, тогда, в марте восемьдесят пятого – вызывала у многих ощущение радостной сопричастности, вдохновения и надежды. Хотя источником вдохновения и надежды стала смерть.
Впрочем, у Арсения имелись еще две причины для того, чтобы запомнить тот день, одиннадцатого марта восемьдесят пятого года, надолго.
Навсегда запомнить.
...В то утро он приехал в редакцию как всегда: без чего-то десять. Рабочий день начинался в газете «Советская промышленность» в девять тридцать. Журналисты, отстаивая права на творческую независимость, обыкновенно опаздывали: не в НИИ же они работают!
Арсений вошел в редакционный коридор и удивился настороженной тишине. Ни единого человека. По пути в отдел глянули на него с доски почета «герои труда»: его юное лицо в том числе.
По привычке Арсений посмотрел на доску объявлений. Никаких новых приказов, только список дежурных по номерам. Он мимолетно пробежал список глазами – его в нем быть не должно. Но... Вот те здрасьте! Его имя вписано в число дежурных – так называемых «свежих голов». Как раз на сегодня! Арсений подивился: что же он обмишурился! Явился зачем-то в контору. Да еще так рано.
Работа дежурных вообще-то была халявой. Приезжать надо было не в редакцию на улицу Двадцать пятого Октября, а в типографию «Красной звезды» на Хорошевском шоссе. И не с утра, а к часу дня. А в пять, когда обыкновенно подписывали номер, – уже свободен. Да к тому же обязанности дежурного, «свежей головы», – не бей лежачего: просто читать готовые полосы с версткой номера.
Это дополнительная перестраховка. Ведь верстку в день выпуска читает множество людей. Два корректора. Плюс еще трое – заместитель ответственного секретаря, выпускающий (он же метранпаж) и дежурный редактор. Да не видимый и не ведомый никому представитель «главлита», то есть цензор. И еще вот – обычный литсотрудник, «свежая голова».
Несмотря на огромное количество проверяльщиков, в газету так и норовили просочиться ошибки-опечатки. Да какие! В журналистском сообществе о них ходили легенды. Например, о первополосном заголовке аршинными буквами: О ПРЕБЫВАНИИ Л.И.БРЕЖНЕВА В ПОЛЬШЕ, в котором буква «Р» в слове «ПРЕБЫВАНИЕ» загадочным образом превратилась в «О». Читатели хохотали над номером до слез – а вся дежурная бригада была уволена с волчьими билетами. Редактора, говорят, даже из партии исключили. После этого из ЦК спустили директиву: «во избежание непреднамеренных ошибок слово пребывание в официальных материалах не использовать; заменять его термином визит».
В «Советской промышленности» тоже имелись свои легенды. Рассказывали о заголовке, напечатанном на первой полосе – он был посвящен началу весеннего сева: «НА КУБАНИ УЖЕ САЖАЮТ».
Передавали из уст в уста историю о материале, где в фразе «Первый секретарь обкома показал на кучу» одна буква в наборе загадочным образом поменялась на другую – получилось: «Первый секретарь обкома покакал на кучу».
Однако хитом ошибок стал первополосный снимок, опубликованный к двадцать третьему февраля. На переднем плане были изображены три березки, три белоствольные красавицы... На заднем плане просматривалась ракета из комплекса противовоздушной обороны С-75. Подпись соответствовала моменту: «На страже Отчизны».
Снимок утвердили на редколлегии. Цензор дотошно проверил: не засекречена ли ракета, разрешены ли съемки на территории данного ракетного дивизиона? Все оказалось в порядке, снимок поставили в номер... И только когда газета вышла, изумленные журналисты (а вместе с ними и сотни тысяч читателей) увидели, что на одной из берез на переднем плане крупно, отчетливо вырезано слово из трех букв!...
Однако, несмотря на подвохи, работа дежурного по номеру считалась синекурой. А, главное, в день дежурства можно было отоспаться – раньше часа в типографии «свежим головам» делать нечего. А Арсений зачем-то в контору приехал...
И только приглядевшись к списку «свежих голов», он заметил, что не обмишурился. Раньше его в списке действительно не было. Потом чью-то фамилию замазали белым «штрих-кодом», а поверх впечатали его собственную. Рядом стояла виза главного редактора: «изменения утверждаю». Вот мерзавцы! Кто-то решил поменяться с ним дежурством. В принципе, это обычное дело. Но надо было сначала с ним, Арсением, договориться!
Арсений вошел в отдел. Здесь, в каморке с видом на помойку царил смешанный запах курева, лежалых бумаг, портвейна и похмельного дыхания. В отделе уже сидели двое сотрудников – старшие товарищи, пятидесятилетние монстры, съевшие на ниве советской журналистики половину зубов: Вадим Ковалев, борода лопатой, и Юрий Черкасов – маленький, непричесанный, в криво висящих на носу очках. Оба курили «Беломор».
– Здавствуйте, товарищи, – поприветствовал старших коллег Арсений.
– Здравствуй, коль не шутишь, – зычным басом ответил редактор отдела Ковалев.
- Предыдущая
- 33/98
- Следующая
