Черно-белый танец - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 63

• Предыдущая
• 63/98
• Следующая

...Она ждала его. На плите булькал чайник. Столик в гостиной был сервирован: лимон, сыр, яблоки...

– Садись, – Милена указала ему на кресло. – Давай коньячку выпьем.

– Мне еще дежурить, – слабо запротестовал Арсений.

– Совсем немного. Для храбрости.

– Я и так храбрый. – усмехнулся он.

– Мне для храбрости. – со значением произнесла она.

Милена сама открыла бутылку, изрядно плеснула коньяку в большие фужеры.

– Давай выпьем за любовь, – сказала глядя ему прямо в глаза.

Арсений понимал, что ему надо откланяться. Уйти, сбежать. Он знал, что совсем не любит ее, Милену. Он любит Настю. Однако хмель, а пуще всего – молодое необоримое желание – приковывали его к креслу. И делали его немым. Хотя он хорошо понимал – уже тогда: все, что происходит – неправильно. Правильно было сказать ей решительно: «Я не люблю тебя». Отставить бокал, встать и уйти. Но вместо этого он чокнулся с ней. «До дна», – предупредила она и лихо выпила. Арсений тоже хлебнул.

На журнальном столике стояла фотография. На снимке – Милена в объятиях немолодого, но самоуверенного мужчины. Оба улыбаются в объектив: он – самодовольно, она – кисловато.

– Кто это? – Арсений кивнул на фотографию.

– Муж. – пренебрежительно ответила она.

– Ах, да, ведь ты замужем?

– А ты что, забыл? И что – я не могу быть замужем? – засмеялась она. – Только вы с Настькой можете?... Впрочем, вы-то как раз по-настоящему и не женаты. Так, живете вместе. Сожители. – снисходительно произнесла она.

– Я люблю ее. – заявил Арсений, словно защищаясь. Защищая их с Настей любовь, их никем не утвержденный и не признанный брак.

Но здесь, в чужой квартире, рядом с чужой и привлекательной женщиной эти слова о любви к Насте прозвучали неубедительно, словно он и сам в них не верил.

– Знаю-знаю, что любишь, – засмеялась она.

Лицо ее разрумянилось, глаза затуманились. Она смотрела прямо на него вызывающим взором – и от ее взгляда, и от хмеля ему казалось, что Настя далеко-далеко и о ней можно забыть.

– Давай я тебе погадаю, – сказала Милена. И не успел Арсений отказаться, как она уселась на подлокотник его кресла и взяла его левую руку. Ее ладони оказались теплыми и мягкими. Ее тело прикоснулось к нему. От Милки пахло коньяком и терпкими духами, от ее близости закружилась голова, а желание стало еще сильнее.

– Линия жизни длинная, но извилистая, – сказала она, не выпуская его руку. – Ты будешь жить долго, но не всегда счастливо. И тебе суждены большие испытания. Я вижу дальнюю дорогу – очень дальнюю и долгую. И, представь себе, казенный дом... И еще – у тебя будет много женщин. И все они будут тебя любить... А с нынешней своей любовью, то бишь Настей, ты расстанешься. А потом... Потом, через много лет, ты... Ты, кажется, снова обретешь ее. А, может, и нет... И еще... – она нахмурилась, поворачивая его руку. – У тебя будет сын, но он станет не твоим сыном...

– Как это? – хрипло спросил он. Из-за сильного желания, казалось, у него перехватило дыхание.

– Не знаю, – прошептала Милена и соскользнула с подлокотника прямо к нему на колени. А потом наклонилась и поцеловала его прямо в губы. Он ответил на поцелуй. В сущности, она не оставила ему выбора. Он обнял ее плечи.

Она выскользнула из его объятий и быстро сняла свитер через голову. Потом, также через голову, стащила лифчик. Прямо перед его лицом ощутились ее белые плоские груди с темными, почти черными сосками.

– А где твой муж? – хрипло спросил он.

– Муж объелся груш. – засмеялась она. – Не бойся, он не придет. Он в командировке. В загран-командировке. – добавила Милка со значением.

К ее ногам упала юбка.

Потом она опустилась перед ним на колени и стала расстегивать его брюки...

– ...Ладно. Я поняла. – прервала Настя рассказ Арсения. – Все то же самое мне рассказала и она. Она, Милка Стрижова. Это я заставила ее пойти к следователю... Вот таким образом у тебя появилось алиби. И вот почему, я думаю, тебя выпустили.

– А отчего Милка вдруг решила все рассказать? Только сейчас?

Настя дернула плечом. Теперь она уж точно выглядела как совсем чужая женщина. Абсолютно посторонняя.

– У нее с мужем нелады. Она любовников меняет, как перчатки. Не волнуйся, она быстро нашла тебе замену. Много замен.

– Мне она безразлична. – глухо сказал Арсений. – Можешь верить, можешь нет. И тогда была безразлична. Это был просто... Просто несчастный случай. Я другого не понимаю: почему Милка не рассказала обо всем тогда? Когда меня посадили? На следствии? Ведь ее же вызывали, наверно, к следователю?...

– Не понимаешь?! – глаза Насти сузились. – Правда не понимаешь?! Ну, ты дурак, Челышев, прости меня господи! Да ведь она – мстила!... Мне мстила. Мстила за то, что у меня богатые предки. За то, что у меня шмоток полно. За то, что я себе парня хорошего нашла – тебя, дурака, то есть... И она... Она добилась своего. Отомстила мне, и даже с лихвой. Она тогда, в тот день, одинадцатого марта, думала просто с тобой переспать – и этим меня уесть... Мужика отбить!... Да что может быть для подружки сладостней!... А она, видишь, совсем мне жизнь поломала. И тебе заодно – тоже.

Настя отвернулась. Потом снова глянула прямо в глаза Арсению – и опять ее взгляд был чужим, недобрым.

– Я вот другого не понимаю: а почему ты тогда, на следствии, молчал? Почему ты ничего не рассказывал? Ведь этот перепихон, – она презрительно скривила рот, – был твоим алиби!... Ты-то что молчал?!

– Ну, я, во-первых... – пробормотал он, глядя в сторону. – Во-первых, я не хотел ее компрометировать. Она все-таки была замужем...

– Боже, какой благородный! – язвительно бросила Настя. – Настоящий джентльмен! И ты, ради спасения чести прекрасной дамы – этой Милки несчастной! – такую муку решил принять?! В лагеря пошел?! На десять лет сам себя посадил?! Нет, ну ты, Челышев, и впрямь дурачок. Юродивый!...

Она фыркнула и отвернулась.

Арсений, по-прежнему глядя в сторону и мучительно подбирая слова, сказал:

– Но, понимаешь, мой адвокат... Которого ты наняла... Кстати, спасибо тебе за это... Я очень тебе признателен... Он, наверное, правда классный адвокат... Так вот он говорил, что и без этой истории, без моего алиби, он вполне обойдется. И справится. И что все у меня образуется. Что никаких улик у следователей на самом деле нет. И что не надо никому рассказывать, что я в тот день, одиннадцатого марта, и как раз в то время, когда твоих... твоих убивали, был с Милкой... Потому что тогда мне придется говорить об этом на суде. И, разумеется, об этом случае узнают все. И судьи, и прокурор... И ты... И этот случай сыграет как раз совсем не в мою пользу... Моральный облик и все такое.

• Предыдущая
• 63/98
• Следующая